рутинными действиями он наблюдает с искренним любопытством и интересом. Один раз отходит подальше от дома, до середины подъездной дорожки, чтобы позвонить кому-то со своего экрана и поговорить без лишних ушей. Вечером Грета и я выходим проводить его на крыльцо, пока он садится в машину. Он говорит, чтобы мы не волновались; что свяжется с нами, когда придет время.
– Надеюсь, только чтобы сообщить хорошие новости, – добавляет он.
Он сделал кучу фотографий, замеров и заметок, но ничего так и не объяснил. Так странно знать, что скоро я, возможно, надолго уеду, отправлюсь куда-то, – считай, в неизвестность.
Но вот что никак не выходит у меня из головы, так это его разговор с Гретой, за которым я следил из сарая. Ни Грета, ни Терренс ни словом о нем не обмолвились. Они думают, что я ничего не знаю.
На ужин Грета готовит рагу. Я слушаю, как она режет лук и обжаривает мясо. Мы ужинаем снаружи.
Отъезд Терренса не принес облегчения, – наоборот, внутри возникла пустота, будто моя связь с Гретой ослабла и надломилась. Я хочу, чтобы все было так, как до его появления, но, размазывая по тарелке подливку куском мяса, понимаю, что это невозможно. Уже ничего не вернуть. И я совсем не голодный. Он уехал, но я чувствую его присутствие, его взгляд, будто он все еще наблюдает за мной. Грета, как и я, едва ли притронулась к еде.
Что ты обо всем этом думаешь? Спрашиваю я.
Она не отвечает. Только давит нарезанную кубиками морковь, превращая ее в пюре.
Грета?
– Да? Что?
Ты что же, ничего не ответишь? Ты расстроилась? Не понимаю, что могло тебя расстроить. Но давай поговорим.
– Я не расстроена. Я просто сижу и молчу. Это не значит, что я расстроена. Молчание бывает разное. Сейчас, например, я молчу, потому что думаю.
Но разве ты не считаешь…
– Мы можем хоть раз спокойно поужинать? Без всяких разговоров? И без всяких расспросов?
Думаешь, так лучше?
– Иногда мне кажется, что ты в состоянии понять только то, что происходит в настоящий момент у тебя под носом. Я не могу взять и забыть, какой наша жизнь была раньше, даже если сейчас все по-другому. Не всегда все было просто. Почему ты не можешь просто это признать?
Она встает и уносит тарелку в дом.
* * *
Даже по прошествии трех бессонных ночей я все еще зациклен на визите Терренса. Слишком много думаю о нем. Нужно выбросить все мысли из головы. Забыть про Терренса, про OuterMore и Освоение.
Пока что у меня получается. Получается сосредоточиться на других занятиях. А вот у Греты – нет. Она извинилась за то, что разозлилась и ушла из-за стола, но ее слова прозвучали не очень-то искренне. Ничего страшного, все равно сказал я. У Греты не выходит контролировать свои эмоции. Я пытался с ней об этом поговорить, но она всегда отвечает односложно и меняет тему.
Вот почему я беспокоюсь о Грете, а не о себе. Я заверил ее, что со мной все хорошо. Стараюсь помочь ей, делаю все, что в моих силах, чтобы развеять ее тревоги.
Но я заметил, что с последнего визита Терренса в ней что-то изменилось. Так, самую малость. Она не похожа на привычную себя. Что-то не так. Прошлой ночью я зашел в нашу спальню; она стояла у окна. Не слышала и не знала, что я вошел. Она просто стояла. Ко мне спиной. Смотрела на улицу, положив одну руку на оконную раму. Я смотрел на нее, пока она смотрела в окно, и, должно быть, мы стояли так больше минуты; затем я сделал шаг, половица скрипнула, она услышала и обернулась.
Она подошла ко мне, взяла за руку и потянула в постель. Сняла с меня одежду и села сверху. Мы занялись сексом. Все произошло быстро. Когда все закончилось, она, не говоря ни слова, скатилась с меня на свою сторону кровати. И накрываться простыней не стала. Уснула. А я – нет. Я не сомкнул глаз.
Одна и та же новость может оказаться хорошей для одного человека и плохой для другого. Интересно, изменилась ли жизнь других, попавших в финальный список? Растревожены ли они так же, как и мы? И сколько вообще людей в списке? Где они живут? Терренс многое нам не рассказал. За два долгих года я подготовил кучу вопросов, но когда он наконец сел передо мной, все они вылетели из головы.
Если Грету беспокоит мой отъезд, то я понимаю. Если бы она так и сказала, я бы все понял. Я хочу, чтобы она была честна со мной. Открылась мне. Поговорила со мной. Объяснила, что чувствует. Потому что по-другому у меня не получится. Не буду же я гадать. И мы должны пройти через сложности вместе, а не по отдельности.
Я знаю, что по характеру она тихая, сдержанная, молчаливая. Но если она все расскажет мне, доверится, я смогу ей помочь. Я в этом уверен.
* * *
Дом у нас есть благодаря Грете. Полностью ее заслуга. Это она нашла его. Раньше, в начале отношений, мы много разговаривали. Тогда нам не терпелось как можно больше узнать друг о друге. Только это и делали: болтали, слушали, познавали друг друга, взаимодействовали, наблюдали. Все это требует времени. Я пытаюсь вспомнить ранние моменты, долго и упорно размышляю над ними.
Как раз-таки Грета убедила меня пойти работать на кормозавод много лет назад, и я все еще там работаю. Очень хорошо помню этот момент. Она не заставляла. Мы заговорили о работе вскоре после того, как поженились. Если бы она приказала устроиться на работу, кто знает, может, я бы не послушал. Сделал бы наперекор. А так я поделился, что познакомился с мистером Флаурсом, владельцем мельницы, и он предложил мне работу. Мы обсудили, подходит ли мне эта работа и подходящий ли момент.
– Предложение неплохое. Стабильная физическая работа, да и завод вряд ли закроется. Зарплата нормальная. Минусов как таковых и нет.
Мы лежали на траве, в прохладной тени.
Ага, сказал я.
Мы лежали на спине, заложив руки за голову, и смотрели в небо, соприкасаясь только ступнями.
Говорили о всякой всячине, но в основном о будущем, что с нами будем через много лет. Нам нравилось думать о том, что еще не случилось, а не о том, что произошло.
– Тебе нужна работа. Но принимать решение должен ты сам, – сказала она. – Если во всем полагаться на других,
