легонько. И пошел дальше.
– Я могу тебе про него кое-что рассказать, крошка. Он слишком кино насмотрелся.
– Откуда ты знаешь?
– То есть как?
– Он владелец кинотеатра для автомобилистов. Он им управляет каждый вечер после работы.
– Оно и видно, – сказал я.
– Но он такой джентльмен! – сказала она.
– Слушай, детка, я не хочу делать тебе больно, но…
– Но что?
– Слушай, у вас в захолустье так не принято. А я в пятидесяти местах работал, может, в ста. И нигде надолго не задерживался. Я вот о чем: в конторах по всей Америке играют в определенную игру. Людям скучно, они не знают, чем заняться, поэтому играют в конторскую романтику. В большинстве случаев это ничего не значит, кроме препровождения времени. Иногда им удается выхарить поебку-другую на стороне. Но даже так это просто легкое развлечение, вроде кегельбана, телевизора или новогодней вечеринки. Ты должна понять, что это ничего не означает, и тогда тебе не будет больно. Понимаешь?
– Я считаю, что мистер Партизян искренен.
– Ты на эту булавку наколешься, крошка, попомнишь мои слова. Осторожнее с этими пройдохами. Это такая же туфта, как свинцовая монетка.
– Он не туфта. Он джентльмен. Настоящий джентльмен. Если б только ты тоже был джентльменом.
Я махнул рукой. Сел на кушетку, взял свой листок с планом и попытался выучить наизусть бульвар Бэбкок. Бэбкок делился на 14, 39, 51, 62. Какого черта? Я что, не смогу это запомнить?
Наконец мне дали выходной, и знаете, что я сделал? Я встал пораньше, пока Джойс не вернулась, и пошел на рынок немного подзатариться, и, может быть, я спятил. Я прошел рынок насквозь, и, вместо того чтобы купить славный красный бифштекс или даже кусок курицы для жарки, знаете, что я сделал? Я выкинул два очка и зашел в восточную секцию, где начал набивать корзинку осьминогами, морскими пауками, улитками, морской капустой и так далее. Кассир странно на меня посмотрел и стал выбивать чек.
Когда Джойс вернулась вечером домой, у меня все уже стояло на столе. Морская капуста, в ней чуть паука и кучки маленьких, золотистых, жаренных в масле улиток.
Я завел Джойс в кухню и показал добро на столе.
– Я приготовил это в твою честь, – сказал я, – как посвящение нашей любви.
– Что это за говно? – спросила она.
– Улитки.
– Улитки?
– Да, неужели ты не понимаешь, что многие века люди на Востоке жили только этим и подобным? Давай отдадим им дань и отдадим дань себе. Они поджарены в масле.
Джойс вошла и села.
Я начал закидывать улиток в рот.
– Черт побери, да они вкусные, детка! ПОПРОБУЙ!
Джойс протянула руку и вилкой наколола одну, разглядывая оставшихся на тарелке.
Я чавкал аппетитной морской капустой.
– Вкусно, а, детка?
Она пережевывала улитку.
– Поджарены в золотом масле!
Я подхватил несколько улиток рукой и отправил в рот.
– Столетия на нашей стороне, детка. Мы не можем пролететь!
Наконец она проглотила свою. Потом обследовала оставшихся на тарелке.
– У них у всех крохотные жопки! Это кошмар! Кошмар!
– Что кошмарного в жопках, детка?
Она прижала ко рту салфетку. Вскочила и понеслась в ванную. Ее начало рвать. Я верещал ей из кухни:
– ЧЕМ ТЕБЕ НЕ НРАВЯТСЯ ЖОПЫ, ДЕТКА? У ТЕБЯ ЕСТЬ ЖОПА, У МЕНЯ ЕСТЬ ЖОПА! ТЫ ИДЕШЬ В МАГАЗИН И ПОКУПАЕШЬ ЗДОРОВЕННЫЙ БИФШТЕКС, У КОТОРОГО ТОЖЕ БЫЛА ЖОПА! ЖОПЫ ПОКРЫВАЮТ ВСЮ ЗЕМЛЮ! У ДЕРЕВЬЕВ В НЕКОТОРОМ СМЫСЛЕ ТОЖЕ ЕСТЬ ЖОПЫ, НО ТЫ ИХ НЕ НАЙДЕШЬ, ОНИ ПРОСТО СБРАСЫВАЮТ ЛИСТВУ. ТВОЯ ЖОПА, МОЯ ЖОПА, МИР ПОЛОН МИЛЛИАРДОВ ЖОП. У ПРЕЗИДЕНТА ЕСТЬ ЖОПА, У МАЛЬЧИШКИ С АВТОМОЙКИ ТОЖЕ ЕСТЬ ЖОПА, И У СУДЬИ, И У УБИЙЦЫ ЕСТЬ ПО ЖОПЕ… ДАЖЕ У ЛИЛОВОЙ БУЛАВКИ ЕСТЬ ЖОПА!
– Ох, прекрати! ПРЕКРАТИ!
Она траванула снова. Провинциалка. Я открыл бутылку сакэ и хлебнул.
Это случилось примерно неделю спустя, около 7 утра. Мне обломился еще один выходной, и после двойной смены я прижимался к заднице Джойс, к ее жопе, спал, поистине спал, как вдруг затренькали в дверь, я встал и пошел открывать эту дрянь.
Там стоял человечек при галстуке. Он сунул мне в руку какие-то бумаги и убежал.
То была повестка на развод. Тю-тю мои миллионы. Но я не рассердился, поскольку на ее денежки все равно никогда не рассчитывал.
Я разбудил Джойс.
– Что?
– Ты не могла устроить мне подъем в более пристойное время?
Я показал ей бумаги.
– Прости меня, Хэнк.
– Все в порядке. Надо было просто мне сказать. Я бы согласился. Мы только что пару раз потрахались, посмеялись – в общем, нам же здорово. Я такого не понимаю. А ты всю дорогу знала. Будь я проклят, если понимаю баб.
– Слушай, я подала на развод, когда мы с тобой поссорились. Я подумала, что никогда этого не сделаю, если буду ждать, пока остыну.
– Ладно, крошка, честная женщина достойна восхищения. Лиловая Булавка?
– Лиловая Булавка, – ответила она.
Я рассмеялся. Довольно печальным смехом, надо признать. Но он прозвучал.
– Чего уж тут гадать. Однако у тебя с ним будут хлопоты. Я желаю тебе удачи, детка. Знаешь, я многое в тебе любил, не только твои деньги.
Она заплакала в подушку, лежа на животе, вся сотрясаясь. Просто девочка из захолустья, избалованная и замороченная. Вот она трясется, плачет, ничего в этом фальшивого. Ужасно.
Одеяла сползли и упали на пол, и я смотрел на ее белую спину, лопатки торчали, будто хотели вырасти в крылья, протыкали кожу изнутри. Маленькие лопаточки. Она была беспомощна.
Я забрался в постель, погладил ее по спине, ласкал ее, ласкал, успокоил – и тут она разрыдалась снова:
– О, Хэнк, я люблю тебя, люблю тебя, мне так жаль, прости меня прости меня прости!
Ее и впрямь на дыбу вздернули.
Через некоторое время я почувствовал себя так, словно это я с ней развожусь.
Затем мы хорошенько трахнулись в честь старых добрых времен.
Ей остались домик, собака, мухи и герань.
Она даже помогла мне собрать вещи. Аккуратно сложила мне в чемоданы штаны. Упаковала трусы и бритву. Когда я собрался уходить, она снова расплакалась. Я укусил ее в ухо, правое, и спустился по лестнице вместе с барахлом. Залез в машину и начал кататься по улицам в поисках вывески «Сдается».
Будто всю жизнь этим занимался.
Я не стал оспаривать развод, не пошел в суд. Джойс отдала мне машину. Водить она
