Просто чтобы не молчать, Даниил сказал:
– Жалко, когда юношеские мечты сталкиваются с реальностью...
– Почему мечты?
– Ты считаешь, что так может быть на самом деле?
– Конечно.
– Да ладно! Неужели до сих пор так считаешь?
– До сих пор.
– Брось, Артем! Где ты видел таких парней?
– Видел. Есть такие парни.
– Ты идеализируешь. Все проще.
Артем пьяно выпячивал челюсть и смотрел на него:
– Да?
– Да. Все проще. Ты вот из Воронежа. Значит, провинциал. Извини, но ведь это правда? В большом городе тебе не пробиться, правильно? Гребень абориген, но ему мало Петербурга. Он хочет пробиться в Амстердаме... или Роттердаме... ну, ты понимаешь. Вот вы и начинаете красивые фразы говорить: «Нам нужна свобода!.. Без свободы никак!.. Перманентная, блядь, провокация!..» А перевернуть картинку – то же самое и останется. Перережем буржуев, сами станем буржуями. На дорогих тачках ездить станем и не Лорку на корточки сажать, а топ-моделей... э-э-э... с девятым размером бюста.
– Я не хочу быть буржуем.
– Все равно будешь. Отберешь бабки у буржуев, заберешь себе, не заметишь, как начнешь портсигарчики из крокодиловой кожи заказывать и на царских кроватях валяться.
– Ты серьезно так думаешь?
– А ты думаешь иначе?
– Конечно.
Даниил спросил:
– Может, расскажешь тогда, на хрена нам всем нужна революция?
– Не придуривайся, Писатель, ты же сам об этом писал в своей книге.
– О чем «об этом»?
– О том, что революция – это не процесс, а состояние.
(мазефака! самоуверенный и напыщенный провинциал!)
– Что-то я не помню ничего такого в своей книге.
Артем вздохнул:
– Что значит «жить хорошо»? Кто сейчас живет «хорошо»? Какие-нибудь чиновники... или банкиры, так? Плюс их дети, которым все на халяву досталось, правильно?
– Ну, правильно.
– По идее, мы должны бороться за то, чтобы все жили так, будто наш папа еще сто лет назад своровал полгосказны. Чтобы все жили, как эти сынки, так?
– Ну, так.
– Ты никогда не думал о том, что эти папины сынки стреляются, вешаются и из окошек небоскребов выбрасываются в сто чаще раз, чем мы, простые парни?
– Ты хочешь сказать...
– Я хочу сказать, что эти сынки, может, самые несчастные парни на свете. Мы рождаемся, учимся ходить, выходим на улицу и видим, что, если не хотим к едрене-фене сдохнуть от голода, должны впрягаться в лямочку... и всю жизнь... с утра до вечера... как пони в зоопарке. А они? У них все есть... им не надо, как пони. И чем тогда заниматься? Чем им, черт возьми, всю их долгую и сытую жизнь заниматься? Воровать больше, чем папаша? Им абсолютно нечего хотеть.
В стоявшем за барной стойкой радиоприемике похрюкивали неразборчивые голоса. Даниил морщил лоб. Он так и не понял, что Артем имел в виду.
– Погоди... А как же?.. То есть ты...
– Что ты не понял?
– Ты будешь спорить с тем, что революции происходят ради того, чтобы люди жили лучше?
– «Лучше» – не значит «жирнее».
– А что это значит? Ради чего ты, например, впрягся во все это говно?
– Не люблю я об этом разговоры разговаривать.
– Хватит ломаться!
– Я делаю то, что я делаю, ради людей.
– А вот бы нам взять, да и обойтись без красивостей, а? Ради каких людей ты это делаешь?
– Ради людей, похожих на нас. Таких, как мы. Как ты, я, Гребень... Как Густав.
– Нимб не жмет?
– Смеешься? Как сказать? Я не знаю... Просто я верю, что я не один. Что есть люди, которые такие же, как я. Ради них я все это и делаю.
– Да какие, черт возьми, люди?
– Разные. Много-много незнакомых мне людей. Вечно пьяных или похмельных... плохо пахнущих, небритых, одетых в черные кожаные куртки... расстроенных из-за того, что им отказала барышня. Парней, которых не пустят в приличные места и у которых постоянно проверяют документы на улице. Сегодня они раздавлены, оглушены, задыхаются и не могут понять, почему этот мир... привычный для всех, омерзителен им, словно они не отсюда? ВООБЩЕ НЕ ОТСЮДА!.. В нынешнем мире они не способны жить... как ребенок-инвалид, который родился без кожи... и мне, и этим парням нужен ДРУГОЙ мир... Лучше...
Он перевел дыхание и сделал большой глоток.
– Ты будешь смеяться, но я взялся за оружие не ради того, чтобы жить нормально. Не ради удовольствия или власти. Не ради мести... Я вообще не ради себя все это делаю. Я недостоин другой жизни... вообще не обо мне речь. Я пришел сюда ради них – моих неведомых братьев. Ради тех, кому сейчас плохо, и ради тысяч тех, кто еще не родился. Пусть хоть им будет легче, чем мне... Пусть хоть к ним новый мир будет милосерднее, чем был ко мне старый...
Он допил вино и посмотрел на Даниила:
– Если хочешь, можешь надо мной посмеяться.
Но Даниил даже и не думал смеяться.
Уже на подходе к «Аквариуму» их обрызгал здоровенный, как танк, автомобиль. Хромированный бампер, тонировка на стеклах, почти бесшумно работающий мотор. Он вынырнул из-за угла, окатил их грязной водой и исчез за поворотом.
Они шагали по извилистым улочкам. Даниил вспоминал, куда
(fuck all the moscowians!)
нужно свернуть дальше. Вокруг блестели рекламы. Вокруг было много ночных магазинов, и из-за двери каждого орала музыка. Тем не менее вокруг было... как бы поточнее?.. гнилостно.
Город представлялся Даниилу в виде нескольких концентрических кругов. Как Стоунхедж. Древние руины вымершего московского центра... светящееся огоньками трупного разложения Садовое кольцо... мертворожденные ублюдки новостроек... несколько подсвеченных неоном мертвых колец.
– Далеко еще?
– Почти пришли.
Раньше Даниил любил ходить в «Аквариум». Во-первых, хоть и в центре, но с недорогим входом. Во-вторых, здесь бывало действительно весело – конкурс на самое быстрое выпивание пива или что-нибудь в этом роде. В-третьих, ему нравился здешний интерьер.
Одна стена в клубе целиком состояла из аквариумов. Аквариумы с золотыми рыбками, аквариумы с черными и полосатыми рыбками, аквариумы с морскими черепашками, аквариумы с пираньями, аквариумы с тритонами, сомиками, осьминогами...
Зеленая вода, белые пузырьки воздуха. Смотреть на экспозицию, кушая экстази, не рекомендуется: от восторга потеряешь сознание.
У рыб были пушистые хвосты, выпученные глаза, переливающаяся чешуя и ни малейшего понимания, зачем они здесь находятся.
Вылупившись из икры, большие рыбы начинали наколачивать понты перед маленькими. Маленькие, сбиваясь в стаи, ластами до смерти забивали больших.
Всюду жизнь.
Они завернули за самый-самый последний угол, вышли на ярко освещенную площадку и уперлись в нарядный, как новогодняя елка, «аквариумовский» вход. Из глубины доносились глухие удары басов. Над кассой горел огонек.
Еще, незаметная, как крысы на каравеллах Магеллана, неподалеку от входа жила собственной жизнью стайка малолетних попрошаек. Охрана московских клубов постоянно их гоняла. Попрошайки все равно возвращались.
– Деньги у тебя?
– У меня. Почем тут вход?
– Сейчас схожу посмотрю.
Даниил попетлял среди припаркованных машин, поговорил с кассиршей, снова попетлял, а когда вернулся к Артему, тот смотрел в сторону и покусывал верхнюю губу.
Даниил не любил, когда он покусывал губу вот так. Даниил знал, что это означает.
– Вон этот урод, который нас обрызгал.
– Ну и что?
– Он ведь урод, да?
– Прекрати. Бычит? Сунь голову под холодную воду.
– Обрызгал... и ведь даже не извинился.
– Решил развлечь публику коронным правым в челюсть? Я, конечно, попробую договориться, но, скорее всего, медаль тебе здесь не дадут.
Из остановившейся машины выбрался молодой человек. На нем были дорогой пиджак, шелковая рубашка без галстука (длинный воротник рубашки лежал поверх воротника пиджака) и замшевые ботинки с пряжечками. Даниил всегда считал, что к такому стилю одежды хорошо пойдет гармошка через плечо.
Пиджак потянулся, расправляя плечи, не торопясь бибикнул брелком сигнализации и сделал шаг в сторону дверей. Тут же, не давая жертве уйти далеко, перед ним вырос мальчишка в серой куртке и с серой кожей лица.
Он профессионально заскулил:
– Дя-а-адинька! Дайте денежку-у-у! Кушать хо-чется-а-а!
– Иди отсюда, мальчик.
– Ну дя-адинька!
Пиджак скользнул равнодушным взглядом по Даниилу с Артемом и попытался, обогнув их, пройти внутрь. Артем и не подумал сдвинуться:
– Да, мальчик. Ты, пожалуй, иди. У дяди, похоже, совсем нет денег.
Пиджак удивился. Он задрал брови. Он застыл на месте. Обойти их, не наступив в лужу, он не мог, а сходить с пути подонки в кожаных куртках не собирались.
– Дяденька большой и упитанный. Одна беда – очень бедный.
– Вы позволите, я пройду?
– То есть денег мальчишке не дашь?
– С какой стати?
– Конечно! Ты уже вырос. Вон какой большой... Зачем такими же большими быть всем остальным?
– Я не собираюсь кормить голодранцев.
– А и вправду – зачем? Паре пацанов дашь на хлеб, и запросто может не хватить еще на одну машину.
