Но тут рядом с Макаревичем лопнул Волшебный Пузырь, и всё всем стало ясно.
В голодной России с миллионами нищих Андрей Макаревич вел кулинарную программу „СМАК“. „А сегодня мы будем готовить осьминога, которого я выловил у берегов Африки. И в гостях у нас Анатолий Чубайс — главный электрик и приватизатор страны“, — сказал Макаревич, глядя в камеру.
В студию вошел Анатолий Чубайс в элегантном костюме. Чубайс перебирал в одной из рук пару батареек для успокоения. Он прошел к плите, а тем временем Макаревич достал топор и отрубил осьминогу ногу.
Тут внезапно в студии отключился свет. Кажется, свет отключился по всей Москве.
— Толя! — недовольно воскликнул Макаревич, как бы намекая Анатолию на его обязанность — чтобы свет был всегда.
— Извините, простите, — донесся из темноты голос Чубайса, — это Ванюша, мой сын. Я его оставил там за старшего, а он сорванец, видимо, лампочку выкрутил или на кнопку нажал. Или хуже того — рубильник! И нет контакта. Но не волнуйтесь: скоро свет будет! Наверное…
Макаревичу принесли свечу. Он зажег свечу на столе и стал на ней коптить ногу осьминога, и чтобы зрители не скучали, пел:
Пока не меркнет свет,
Пока горит свеча.
Из дневника отца Пимена: „Вчера крестил семерых в Нигере. Двое утонули. Господи, когда же эта речка замерзнет?“.
Анатолий Чубайс шел со съемок передачи „СМАК“ по темному городу, в котором не было ни капли электричества. Чубайс ощущал себя идущим по джунглям. Каменные джунгли — а в них свой Раф. И у каждого столба по бабуину. Темнота не давала прохожим возможности опознать Чубайса. Только в идеальной темноте Анатолий мог спокойно гулять по городу. И он наслаждался этой возможностью: свободно гулять и чувствовать себя хозяином каменных джунглей.
Ребенок идет покататься на карусели. Он оглядывается, чтобы взглянуть на родителей, стоящих неподалеку. Его родители — манекены, блестящие красивые и улыбающиеся. Ребенок машет им рукой и улыбается. Мальчик всходит на карусель и забирается на лошадку. Карусель крутится, манекены мелькают перед глазами ребенка. Лошадка под мальчиком будто оживает. И вот — мальчик уже взрослый на коне и с шашкой. Разгоняет какой-то митинг. Вот он отрубает нос какому-то старику. Он скашивает своей шашкой ряды людей один за другим. Отовсюду слышны ужасные крики, плач, стоны. И вот он уже добирается до центра митинга. В центре на импровизированной трибуне выступает белая лабораторная крыса размером с невысокого человека, которая почему-то стоит на двух лапах. „Я знаю, что такое наука! — говорит лабораторная крыса собравшимся людям. — Пора вскормить жирных котов глупым крокодилам!“. Толпа рукоплещет крысе. И наконец, крыса заявляет: „Вся власть бездомным собакам!“. Хотя крыса говорит о каких-то животных, а на митинге присутствуют только люди, эти люди почему-то ей аплодируют. Увидев казаков с шашками, которые разгоняют митинг, крыса смотрит на них презрительно, опускается на все четыре лапы и бежит прямо по толпе, по головам, избегая острых лезвий.
Карусель останавливается. Ребенок пересаживается с лошадки в красивую красную машину. И вот — он уже взрослый едет в красивой машине с открытым верхом. Он шофер и везет красивую женщину за город в особняк. Эта женщина красива, как машина с открытым верхом. Белокурая немка с роскошным бюстом, слегка прикрытым шарфиком, который изумительно доступен ветру, создающемуся движением машины. Машина едет вперед по прямой немецкой дороге, а немка на заднем сиденье держит огромный бокал пива в руке и отпивает из бокала, весело ахая при этом. Шофер страшно возбуждается от этого и увеличивает скорость автомобиля. Шарфик женщины случайно попадает куда-то в район колеса. Женщину начинает душить шарфиком. Водитель должен остановиться. Но он едет дальше, прекрасно видя, что происходит. Женщина роняет бокал, задушенная своим же шарфиком. А шофер, глядя на это, кончает.
Шофер останавливает машину около леса. Он выходит из машины и уходит в лес. А богатая женщина лежит в машине, так и не доехав до особняка. Шофер идет вглубь леса и останавливается на поляне. Он слышит отдаленный гул. Гул надвигается. Спустя короткий промежуток времени звуки становятся более отчетливыми. Слышится барабанный бой. Затем слышится рояль. К поляне прямо из леса движется толпа людей, окруженная барабанщиками. В центре толпы находится белая лабораторная крыса размером с невысокого человека. Из кустов появляется рояль, который несут несколько строгих людей. Барабаны бьют военный марш, а за роялем сидит почему-то негр, и играет джаз. Крыса делает знак и всё замолкает. Она говорит: „Наука такова: наши враги — жирные коты и серые мышки. Жирные коты с Запада и серые мыши с Востока“. Крыса замолкает, а негр играет коротенький пассаж на рояле. Затем крыса продолжает: „У жирных котов с Запада самые лакомые куски территорий, а серые мыши с Востока установили у себя царство серости. Они хотят свою серость распространить повсюду. Но мы любим яркие цвета! Мы любим блеск золота и стали! А мыши хотят у нас это отнять!“. Крыса бешено негодует. А негр играет еще один джазовый пассаж и крыса продолжает: „Знайте, что за мышами с Востока стоят коты с Запада, которые всегда готовы воспользоваться победой мышей. Никогда мышь не будет сильнее кота — такова природа!“ — восклицает крыса и вскидывает лапу в более чем странном приветствии. А люди одобрительно кричат, хотя крыса говорит о каких-то котах и мышах.
Когда толпа затихает, шофер обнажает свое присутствие фразой: „У меня в машине красивая мертвая женщина. Идем к дороге, я вам ее покажу!“. Услышав эту фразу, крыса одобрительно кивает, а толпа, под барабанный бой и звуки рояля, начинает движение вслед за шофером к машине.
Карусель останавливается, и ребенок слезает с автомобильчика. Затем он забирается в голубой самолетик, и карусель снова начинает вертеться. И вот — он уже взрослый, молодой не старый, летит в самолете. В бомбардировщике. Он летит бомбить старинный немецкий город. Рядом с ним летят огромные, размером с его самолет крысы. Летающие крысы. Самолет подлетает к городу и начинает бомбить его, а летающие крысы начинают испражняться на город. Бомбы падают из самолета. Первым делом, первым делом самолеты, ну, а люди, а люди потом.
Первым делом, первым делом самолеты, ну а молодежь, а старики потом. Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки потом, ну а юноши потом.
Затем ребенок оказывается в другом самолете. Он летит с очень важным грузом. Пролетая над городом, он сбрасывает важный груз на город, и город проникается атомами. Наполнить многолюдный город безжизненными атомами — это называется торжеством демокритии. Город погибает под тяжестью груза. Но в центре пустого города какой-то радио-активный негр сидит за роялем, играет джаз и блюз. И поет: „Энд ай синг ту масэлф: Уат э уандэфул уорлд“.
„Э-э-э-н-н-н-д а-а-а-а-й-й-й с-с-с-и-и-и-и-н-н-н-г т-у-у м-м-а-а-а-с-э-э-э-л-л-ф: У-а-а-а-а-а-т э-э-э у-а-а-а-н-н-н-н-д-д-д-д-э-э-э-ф-ф-у-у-у-у-л у-о-о-о-р-р-л-л-л-д“, — спустя много лет поет японский робот совершенно безжизненным голосом робота.
Карусель еще к-к-к-р-р-р-у-у-у-у-т-т-и-и-и-т-т-с-с-с-я-я, но уже замедляет свой ход. Ребенок слезает с сиденья пилота и покидает карусель. Он спускается к родителям, которые манекены и которые красиво улыбаются и демонстрируют собой благополучие. 1962-й год. Мама в розовом платье и папа в нейлоновых штанах.
Э-э-э-н-н-н-д а-а-а-а-й-й-й-й с-с-с-и-и-и-и-н-н-н-г т-у-у м-м-а-а-а-с-э-э-э-л-л-ф: У-а-а-а-а-а-т э-э-э у-а-а-а-н-н-н-н-д-д-д-д-э-э-э-фул уорлд.
Суицидальная Сэлли и Джонни-Гитара
Сэлли, Джонни и Майкл сидели в баре и выпивали. Vodka текла реками по их телам. Они весело болтали. Кроме них в баре было полно других людей, которые также выпивали и болтали за своими столиками.
— А помните, как я вены себе резала? — спросила Сэлли, смеясь. — Веселуха, бляха-муха. Кровища! Джакузи потом долго отмывали.
— Ха-ха! — рассмеялся Майкл. — Джонни тогда тебя спас.
— Да я бы ее не спас, — подключился к беседе Джонни, — если бы струна не лопнула. Я сразу понял — что-то с Сэлли неладно. И вернулся на хату. А там, ёссс, Сэлли! Вены себе вскрыла. Вена на теле лопнула как струна на гитаре. Сэлли издавала такую жалобную мелодию. Это было круто, черт возьми — завораживающе!
— А помните, как я вешалась, но веревка не выдержала моего веса, хотя я была на диете?
— Да, на той веревке только вешаться! — воскликнул Джонни. — Ты бы лучше шнур от моего микрофона взяла.
— А помните, как я спрыгнула с того здания адмиралтейства? Меня потом полгода по частям собирали, — хвалилась Сэлли.
— Ох уж эта Сэлли!
