Из этого ничего не вышло. Я выдумал несколько глупых, бессмысленных фраз, занер их в ноутбук и на том застопорился. Тогда я попытался отвлечься и переключился на «Бостон Харбор». Это лишь усугубило творческий кризис.
Я сделал попытку пересмотреть рекламу «Психотропов на Каждый День». Не помогло. Я пребывал в ступоре и отлично это сознавал. Единственный выход — отложить работу и дожидаться вдохновения. Это означало, что мне придется искать занятие на остаток дня или же бездельничать. Может, завтра будет лучше?
Поэтому я убил кучу времени, охлаждая воду, залез в душ, покопался в архивах и в поисковой базе компьютера, а потом немного пошатался по зданию, прячась от Бэйнбридж. Так прошёл день. К тому времени, как я решился еще раз взглянуть на «Психотропы», Хотчкисс сунул голову в мой кабинет и щелкнул выключателем.
— Эй, Боддеккер, что это ты сидишь во мраке? Прячешься от нас, что ли?
— А? — Я поднял глаза.
— Если ты не заметил: все агентство страдает от творческого запора, и есть лишь одно лекарство, друг мой. Мы собираемся воспользоваться им для повышения жизненного тонуса. Полагаю, ты с нами?
Я поднял бровь.
— Огилви? Хотчкисс кивнул.
— Хонникер из Расчетного отдела тоже туда собирается. Я пожал плечами. Она постоянно там бывает. И в связи
с этим к Огилви заявится половина мужского населения Пембрук-Холла. Неплохая идея в том случае, если можешь выдержать конкуренцию. Я не мог.
— Какая разница? — сказал я. — Впрочем, готов к вам присоединиться.
— Я на тебя рассчитываю.
— Постой. Бэйнбридж идет? Хотчкисс покачал головой.
— Она рано ушла. У нее сегодня занятия или что-то такое. Обидно, да?
— Да. Непременно там буду. Он ухмыльнулся.
— Волокита.
— Жертва переориентации.
— Куриные мозги.
— Морда кирпича просит.
— Тьфу на тебя.
— Подумаешь!..
— Это еще что такое? — поинтересовался Апчерч, возникнув в дверном проеме и хлопнув Хотчкисса по плечу. — Ссора любовников?
— Нет. Думаю, драчка за руку прекрасной Хонникер из Расчетного отдела, — послышался из коридора голос Черчилля.
— Еще чего! — сказал Апчерч. — У них нет ни шанса.
— А у кого есть? — сказал я.
— Ах-ах, — отозвался Черчилль. — Видишь ли, мой друг как раз работает над слиянием компьютерной и человеческой составляющей — так мы это называем.
— А Хонникер, — подхватил Апчерч, — прекрасный образчик человеческой составляющей…
— К делу, — сказал Хотчкисс. — Мы собираемся к Огилви за творческой клизмой. Вас это интересует?
— А то! — немедленно отозвался Апчерч. — Там же будет Хонникер из Расчетного.
— Как насчет твоего злобного напарника? — Хотчкисс кивнул на Черчилля.
— Я тоже иду, — сообщил Черчилль. — Но сперва приму парочку стимуляторов.
— Правильно. Я тоже. — Апчерч кивнул нам. — Встретимся на месте.
И Черчи испарились.
— Не переживай, — сказал Хотчкисс. — С Хонникер им ничего не светит.
— А кто переживает? — сказал я. — Только не я.
— У тебя больше шансов, чем у Черчи. Она терпеть не может компьютерщиков.
— Черчилль — не компьютерщик.
— Наркоманов она тоже не любит.
— Благодарю, — сказал я, одарив Хотчкисса нелюбезным взглядом. — Звучит ободряюще.
Он рассмеялся.
Заведение Огилви располагалось неподалеку от Пембрук-Холла — в том же квартале, где находится спуск в метро. Много лет назад сотрудники Пембрук-Холла приспособили этот бар для себя. Это было уютное местечко, изукрашенное деревом и бронзой и набитое всякого рода аттракционами, предоставляющими возможность выпустить пар. Дартс и боулинг, видео и головидеоигры; даже бильярд и карты. Каждый вечер здесь отиралось множество людей из агентства. У Огилви обсуждали новые проекты и свежие сплетни, играли и пили, ссорились и мирились. Немногие посетители, не принадлежавшие Пембрук-Холлу, оказывались в состоянии находиться здесь после окончания рабочего дня. Они смывались и шли в современные рестораны, кафе или специализированные бары для компьютерщиков, где терминалы встроены прямо в столешницы.
Нынче вечером бар Огилви заполнился сотрудниками Пембрук-Холла. Все они выглядели неважно; куда бы мы ни посмотрели — везде натыкались на задумчивые, ищущие и растерянные взгляды. Судя по шуму, царящему в зале, наши коллеги ударились во все тяжкие. Музыкальный автомат громко трубил «Песню Атеистов»; все игровые места были заняты.
— Что ж, — заметил Хотчкисс с улыбкой. — Я вижу, проблемы не только у нас.
— Нет ничего хуже, чем пить в одиночестве, — сказал я. — Разве что пить с тем, кого терпеть не можешь.
Хотчкисс изобразил вульгарный жест.
— А кто заставляет тебя это делать? Смотри.
Я проследил за его взглядом. В одном из углов бара посетители сдвинули вместе несколько столов, и в центре компании находилась Хонникер из Расчетного отдела — на губах блуждающая улыбка, в руке полный стакан.
— Своего рода стимулятор творческого мышления. — Хотчкисс подтолкнул меня локтем в бок.
— Чего ты пихаешься? — спросил я. — Насколько я помню, однажды ты изъявлял желание…
— У меня горе! — завопил Хотчкисс. — Или ты забыл?
— Тогда тебе тем более необходимо утешение.
— Забудь об этом, приятель. Сегодня твоя ночь. Я видел, как она разговаривала с тобой после собрания.
Я покачал головой.
— Не думаю. У меня был тяжелый день.
— Ты что, мне не веришь? Держу пари: к концу вечера она окажется в твоих объятиях.
— Будь реалистом, Хотчкисс.
— Ладно. — Он выглядел несколько разочарованным. — Может, мне удастся тебя напоить до состояния, в котором ты попытаешься к ней подкатиться?
…Ничего нет хуже, чем ощущать себя похмельным идиотом — вроде меня давешним утром…
— Это лучшее предложение за весь день.
Мы с Хотчкиссом направились к бару. Я позабыл, что всего несколько часов назад очухался от воскресных страданий. Пока Хотчкисс покупал первую порцию, я послонялся по бару и прихватил по дороге две табуретки, хотя мне и сообщили, что они заняты. Потом я немного понаблюдал за царящим в зале бедламом, а Хотчкисс тем временем вернулся с двумя коктейлями. Я начал ныть.
— Хочу пива…
— Брось, — сказал мой приятель. — Мир валится в бездну. Тебе нужна ночь, о которой потом придется жалеть. Иначе все это не имеет смысла.
В ретроспекции Хотчкисс оказался прав насчет сожалений, хотя он и представить себе не мог, как именно это произойдет.
— Нет уж, с меня хватит. — Я осторожно глотнул бурды, которую он приволок, и тут заметил длинноногую блондинку, слонявшуюся подле музыкального автомата. На наших глазах она решительно подошла к нему и заказала какую-то песню.
— Кто это?
— Кто? — спросил Хотчкисс, поднимая глаза. Он почти прикончил свою порцию.
Я указал на блондинку.
— Раньше я ее здесь не видел. Хотчкисс пососал кубик льда.
— Она не из агентства.
— А знаешь, она бы тоже подошла на роль музы.
Хотчкисс открыл рот, чтобы ответить, однако в этот момент знакомый и торжественный аккорд перекрыл людские голоса. Лицо Хотчкисса исказила гримаса.
— О нет! — сказал он. — Только не эти «С-П-Б»! Женщина отошла от автомата, явно довольная своим
выбором. Она не слышала неодобрительных восклицаний, прокатившихся по залу.
— Теперь мы знаем про нее по крайней мере одну вещь, — провозгласил Хотчкисс. — Она начисто лишена художественного вкуса. — Он покачал головой и взял пригоршню льда. — Паразиты.
Я повернулся на табурете, оказавшись лицом к бару, и помахал Огилви — красивому мужчине, носившему повязку через глаз.
— Боддеккер, — сказал он. — Повторить? Я покачал головой.
— Мой друг желает знать, почему в твоем музыкальном автомате до сих пор записан «Эй, Джон»?
Огилви непонимающе пожал плечами.
— Вы же из Пембрук-Холла.
— Но это не значит, что мы мечтаем слушать принадлежащие ему группы, — сказал Хотчкисс. — Особенно эту. Ребята из «С-П-Б» — творческие падальщики.
— Некоторым людям они по-прежнему нравятся, — заметил Огилви. — В частности, вон той женщине. Она ставит их снова и снова, весь день.
— Кто она? — спросил я. — Дневной завсегдатай?
— Если говорить о нескольких последних днях, то да, — сказал хозяин бара, протирая полотенцем стойку. — А раньше я ее никогда не видел.
— Стареешь, — сказал Хотчкисс. — Раньше ты знал всех клиентов по именам. Наверняка она знакома с кем-то из наших. С ним и пришла.
— Она здесь одна и пьет в одиночестве, — отозвался Огилви. — Может быть, я старею, и мне недостает прежней хватки, но кое-что я сохранил. И это «кое-что» — умение любоваться женскими прелестями. Джентльмены, эта дама достойна второго взгляда.
Мы с Хотчкиссом как по команде обернулись к женщине. Огилви прав. Более чем.
