«Правда?» – она вопросила.
«Правда», – я отвечал.
Сработало.
Она опустила глаза
И выдала мне улыбку, широчайшую из всех,
Какие случалось мне видеть.
Этой улыбкой ее мордаху чуть не разорвало!
Взял я свой кофе, оставил ей
Хорошие чаевые -
И пошел проверить табло тотализатора.
Да, сдохнуть бы мне в пламени и огне катастрофы
На шоссе – она бы, наверно, неделю
Была довольна!
Тут я отхлебнул кофе.
Что за дела?
Она мне набухала черт знает сколько сливок!
Она же знает – я пью только черный!
Видать, от восторга
Совсем забыла…
Вот стерва!
Да, ложь наказуема…
Human Nature
Слова – словно кровь, слова – как вино, слова
Рвутся из губ погибших наших любимых.
Слова – словно пули, слова – точно пчелы, слова
Для красивых смертей и отвратительных жизней.
Слово сказать – словно надеть рубашку.
Слова – как цветы, слова – словно волки,
Есть слова-пауки и слова -
Голодные псы.
Слова – как мины,
Заложенные на страницах,
Как пальцы, нащупывающие подходы
К немыслимой горной выси.
Слово – как тигр, что клыками
Жертве взрезает горло.
Слово сказать – словно в ботинки влезть.
Словами разносят стены – вернее,
Чем пламенем или землетрясением.
Дни юности были милы, дни зрелости – слаще,
Но ныне -
Прекрасней всего.
Слова меня любят. Слова
Избрали меня когда-то,
Выделили из стада.
Теперь как Ли Во я плачу,
Смеюсь – как Арто,
Ну, а пишу – как Чинаски!
Notations
Проблема, конечно, кроется не в самой Демократической
системе,
А в частицах живых, из которых
Демократическая система и состоит.
Взгляните на любого из встреченных вами на улице -
Мужчину ли,
женщину,
Первого, третьего,
Четвертого, сорокамиллионного -
И вы
Немедля поймете,
Почему для большинства из нас
Демократия
Не срабатывает.
Хотел бы я отыскать секрет исцеления
Для шахматных фигурок, что мы зовем Человечеством…
Нас не спасли уже все возможные виды
Лекарств политических -
И все ж мы по-прежнему
Так глупы, что лелеем надежду -
Вот это,очередное,
НОВОЕ средство
Сумеет спасти нас,
Считай, от всего.
Дорогие сограждане!
Проблема не скрыта
В Демократической системе.
Проблема – в вас.
Democracy
С Красником познакомился я на почте.
Как бывает во всяком месте
Тупого труда и людского страданья,
Знакомство вышло нелепым, глупым
И безобразным – такие люди
Частенько ко мне липнут.
Красник без остановки твердил о своем величье -
Похоже, велик он был абсолютно во всем.
Ум его был блестящ, а дух – благороден,
Он собирался вскоре создать величайший
Роман или пьесу Америки.
Он обожал Бетховена, гомиков ненавидел,
Был (говорил он) крут в драке, но лучше всего,
Великолепней всего – был, конечно же, в сексе.
О, он заводил баб!
Вообще-то, если смотреть на расстоянии, Красник
Был совсем недурен – только я его редко видел
На расстоянии. А если даже и видел -
Он немедля бросался ко мне (заступал он на час позже).
Мы, служащие, сидели на табуретах,
Сортировали письма,
И он начинал:
«Слышь, чувак! Какой мне вчера минетик сделали -
Ну, прям профессионально! Сижу я, значит,
У Шваба, пью кофе, пончики ем,
И тут…»
И таким вот манером беседовал Красник со мною часами.
Когда я возвращался с работы -
Все тело, помню, немело
От боли его трепотни. Я шел еле-еле,
С трудом заводил машину.
Ну, если вкратце, я скоро уволился с почты,
А Красник остался.
Не уверен, конечно, что это был именно Красник,
Но однажды я встретил на скачках кого-то
Похожего на него. Тот стоял, перегнувшись через ограду,
И постоянно дергался. Программка скачек
В руках у него ходуном ходила. Я поскорей отошел -
Такой человек может выиграть, поставив на три к пяти,
А потом свалиться с ограды!
Kraznick
Следующая бутылка – вот все,
Что имело смысл.
К чертям жратву
И к чертям квартирную плату -
Все проблемы
Решала бутылка.
А уж коли вдруг удавалось добыть
Две бутылки, три иль четыре -
Жизнь вообще становилась прекрасна.
Это входило в привычку,
Становилось способом жить.
Где ж нам добыть эту
Следующую бутылку?
Мы становились изобретательны,
Дерзки и хитроумны.
А иногда нам вообще отшибало мозги -
И мы шли работать, аж дня на три-четыре,
Иль на неделю.
Мы заниматься хотели только одним -
Сидеть, трепаться
О книгах и стилях литературных
И разливать по стаканам
Вино.
Вот единственное,
Что имело для нас значенье.
Ну, ясно, вдобавок
Бывали еще приключенья -
Чокнутые подружки и мордобои,
Злющие домовладельцы и копы.
Мы жили на алкоголе,
Безумии
И разговорах.
Когда нормальные люди
Считали минуты,
Мы частенько не знали даже,
Какой нынче день или месяц.
Круг наш был тесен и невелик,
Мы все – очень молоды,
Наш состав постоянно менялся:
Кто-то исчез в никуда,
Кого-то призвали,
Иные погибли на фронте -
Но вместо них приходили
Новобранцы другие.
Это был Адский клуб,
Ну, а я -
Председатель его бессменный.
* * *
Теперь я пью в одиночку
В тихой комнате на втором этаже,
С видом
На гавань Сан-Педро.
Неужто же я -
Последний из уцелевших?
Призраки прошлого в комнату тихо вплывают
И уплывают снова,
И я с трудом узнаю их лица.
Они глядят на меня,
Высовывают языки…
Я им салютую стаканом.
Я достаю сигару,
Подношу ее кончик
К огоньку своей зажигалки,
Затягиваюсь поглубже -
Легкий дым голубой
Поднимается ввысь,
А в гавани раздается
Гудок
Пароходный.
Все это смотрится славно, и я, как всегда,
Удивляюсь -
Да что ж я
Делаю здесь?
Club Hell, 1942
«Венгрия», Девятая симфоническая поэма Ференца Листа
Да, знаю, я написал много стихов -
Но это не из тщеславия, это скорее
Просто что-то, что надо делать,
Покуда жизнь проживаешь,
И если даже средь сотни стихов плохих
Я смог создать
Хотя бы одно хорошее,
Все равно, не считаю, что терял свое время зря.
К тому же мне нравится стук пишущей машинки.
Есть в нем профессиональное что-то -
Даже если
Ничего
Толком не получается!
Писать – это все, на что я способен.
Я весьма высоко ценю произведенья
Великих классических композиторов – так что,
Когда работаю, слушаю их постоянно
(И когда наконец-то выходит хорошее стихотворенье -
Уверен, я очень многим обязан
Именно им).
А сейчас я слушаю композитора, что умеет
Уносить меня прочь из этого мира -
И внезапно становится глубоко наплевать,
Жив я иль мертв, заплатил ли за газ или нет,
Я хотел бы слушать и слушать,
Хотел бы
Приемник прижать к груди, чтоб частью музыки стать.
Со мною такое случается часто – и жаль, я не в силах
Поймать то, что слышу,
И в эти стихи
Вписать.
Увы.
Не могу.
Только одно и могу – сидеть здесь и слушать,
И печатать жалкие, маленькие слова -
В такт
Чужому величью
Бессмертия.
Но вот – закончилась музыка.
Я на руки свои смотрю.
Машинка
Умолкла -
И становится тут на душе
Разом и здорово очень,
И очень скверно.
Hungaria, Simphonia Poem # 9 by Franz Liszt
Я закончил
Свою девятичасовую смену -
Кладовщик в магазине,
Зеленый халат,
Я катил свою тележку с товарами
Туда и сюда по переполненным залам,
Терпел тычки продавщиц-невротичек
И покупательниц злобных.
И когда я вернулся домой, в нашу квартиру,
Ее там не было.
Снова.
Я отправился в бар на углу.
Там она и сидела.
Она подняла глаза – и мужики
Так и брызнули в стороны от нее.
«Тихо, Хэнк», – сказал бармен.
Я сел с нею рядом.
«Ну, как оно?» – я спросил.
«Послушай, – сказала она, – я
Здесь совсем недавно».
«Мне пива», – сказал я Бармену.
«Прости», – сказала она.
«За что же? – спросил я. -
Это славное место. Захотела зайти -
Я тебя не виню».
«Да что с тобой? – спросила она. -
Пожалуйста, не сходи с ума».
Я медленно допил свое пиво,
Поставил стакан и вышел.
Вечер был великолепен.
Я оставил ее в точности там же,
Где и нашел когда-то.
И хотя ее платья еще висели в моем шкафу,
И, ясно, она собиралась прийти за ними,
Все было кончено.
Все. Я с этим покончил.
Я отправился в бар другой,
Сел и спросил пива,
Понимая -
То, что когда-то считал я тяжким,
Оказалось вдруг очень легко.
