— Хочешь?
— Ага.
— Со вкусом креветок. Слямзил в папином баре. Он дает мне одну чипсу.
— Ты уже начал дрочить?
Я пожимаю плечами.
— Ну, ты и тормоз, — говорит он с набитым ртом. — Ну а сны тебе снятся? Так что потом вся постель мокрая?
— Я с одиннадцати лет не мочусь в постель.
— Не в этом смысле, придурок. — Он достает из кармана целую пригоршню чипсов и набивает полный рот. — Ты вообще знаешь, что такое спермач? — Он тычет мне кулаком между ног и говорит: — Такая белая штука, которая у тебя в яйцах. Которая льется наружу, когда дрочишь.
— Когда чего делаешь?
— Ты что, не знаешь, что это такое?
Очевидно, не знаю. Потому что качаю головой.
— Нет, ты точно придурок. С тобой бывало такое: моешься в ванне, и тут в ванную входит мать, и у тебя вдруг встает?
Я киваю.
— А потом ты дрочишь. Ну, чтобы не стояло. Неужели ты никогда не дрочил?
— Специально — нет.
Он ковыряет в носу, запустив палец в ноздрю до самых мозгов. Штука, которую он вынимает, похожа на драгоценный камень, но он вытирает ее о мой школьный пиджак.
— Ты идешь на вечеринку?
— На какую вечеринку?
— Ну, к Лайзе. Она что, тебя не приглашала?
— Нет.
— Ну, так скажи ей, пускай пригласит, — говорит Дубина.
Я краснею и отворачиваюсь.
— Ты что, боишься?
— Да нет, не боюсь.
— Ну, так скажи ей.
— Вечером по четвергам меня никуда не пускают, — честно признаюсь я. — У нас банный день. То есть вечер.
— Нет, ты точно придурок. — Дубина бьет меня кулаком в живот и убегает.
Смена кадра. Теперь на экране — урок географии. Мы с Плутом Дубиной сидим на предпоследней парте. Лайза сидит прямо за мной.
Учитель стучит по доске фломастером.
— Столица Египта. Кто-нибудь знает?
Я знаю ответ, разумеется, знаю. Но я молчу.
Смена кадра. Крупным планом — моя подмышка, где пятно пота растекается наподобие рисунка на географической карте.
Лайза подается вперед и тычет в Плута Дубину линейкой.
— Эй, — шепчет она. — Так чего, придешь ко мне на вечеринку?
Плут кивает.
— А кто еще будет?
Дубина пихает меня локтем под ребра.
— Вот он.
Я весь напрягаюсь в ожидании тычка линейкой, но тычка не случается.
Учитель подходит к нашей парте.
— Скотт, ты знаешь ответ? Столица Египта?
— Нет, сэр.
— А это что у тебя ?
— Ничего. — Но у меня что-то есть. И я прикрываю его рукой.
— Надеюсь, это так или иначе связано с географией.
Очевидно, что с географией это не связано, потому что я мну эту штуку и пытаюсь засунуть в карман. Дубина хватает ее, в смысле, штуку, поднимается на ноги и размахивает ею в воздухе.
— Я знаю, что это. — Он разглаживает листок. — Любовное письмо.
Учителя это нисколечко не веселит.
— Дай сюда, Дубина.
— Лайза, ты любовь моя…
— Дубина, сядь.
— …полюби и ты меня.
Класс бьется в истерике. Ребята шепчутся, пихают друг друга под ребра, обзывают меня придурком и умственно отсталым уродом, убогим с рождения, и никто, я уверен, не знает, что раньше так называли жертв талидомида, лекарства от токсикоза, которое, как оказалось, вызывало необратимые повреждения эмбриона.
Я вытираю соль со стекол очков.
— Это было давно.
— Сентиментальный дурак.
— Времена были тяжелые.
Джим подает мне бумажный платок.
— Не понимаю, как ты вообще мог дружить с этим Дубиной. Прыщи с горошину. Прическа — взрыв на макаронной фабрике.
— Интересно, а где он теперь? — говорю я, глядя в пространство. — Точно сидит, срок мотает.
— Произнесешь эту фразу еще раз, получишь копытом.
— Какую фразу?
— Мотает срок.
— А что в ней такого? Нормальная фраза.
— Для кого-то, может быть, и нормальная, — говорит Джим надменно. — А для меня как заноза в вымени.
— Ладно, скажу по-другому. — Я на секунду задумываюсь. — Интересно, а где теперь Плут Дубина? Наверняка загремел в тюрягу.
Джим открывает рот, явно хочет что-то сказать, зависает на пару секунд и трясет головой.
— Я забыл, что собирался сказать. — Он выходит во внутренний дворик, где сад, разворачивается и снова заходит в гостиную. — Да, точно. Дубина. Если в школе он был раздолбаем, это еще ничего не значит. Люди меняются, Спек.
— А теперь кто впадает в сентиментальность?
Он заливается краской, но не краснеет, а сильно желтеет. Я в первый раз вижу, чтобы жираф Джим смутился. Стало быть, у него тоже есть чувства, которые можно задеть. Надо будет над этим как следует поработать. Взгляд у животного мрачный.
— И все же нельзя так плохо думать о людях.
— Люди сами напрашиваются, — говорю я, изображая высокоморального гражданина. — Кстати, зачем ты мне это показал? Тебе что, нравится напоминать человеку о плохом?
— Я пытаюсь тебя образовывать. Чтобы ты понял, как все устроено в мире.
— Излишние хлопоты, — говорю я с умным видом. — Может быть, в юности я действительно был не совсем адекватным и робел перед девушками. Ноты посмотри на меня сейчас, посмотри на мою жену. — Кстати, о женах. Воздержанья, где ты, любимая? Я встаю с кресла и озираюсь по сторонам. Гм. — Хитрый ход, Джим.
— Какой еще ход?
— Закольцевать время.
— Э?
— Она полировала сервант еще до того, как мы поставили эту кассету. Первую часть мы уже посмотрели, а она до сих пор полирует сервант. Как ты это делаешь?
— Делаю — что?
— Да, она любит, чтобы в доме всегда был порядок, — говорю я с гордостью за жену. — Полировка серванта — дело, конечно же, важное. Но не настолько.
— Ты вообще о чем? Закольцевать время! Грешные мои копыта. Она предается сексуальным фантазиям.
— Она полирует сервант.
— Не полирует, а трет. Даже я бы сказал — растирает.
— Ладно, пусть будет «трет». Но при чем здесь секс, не понимаю.
— Очень даже при том. Все женщины так мастурбируют.
— Джим, женщины не мастурбируют.
— Твоя жена мастурбирует.
— Ей и без того есть чем занять руки.
— Ага, например, зашивать черные дыры на твоих космических носках. Мир изменился, Спек. Женщины хотят оргазма, причем здесь и сейчас. А потом — снова. Минуты через полторы.
— Это я знаю, Джим.
— Тогда чего ж ты такой членоголовый пользователь?
— Что значит членоголовый пользователь?
— Это значит, что ты пользуешься головой, когда надо использовать член.
— Но, Джим, секс — это грязно.
— А твоя жена так не считает, — говорит Джим, ковыряясь в носу копытом. — И если бы ты проявлял к ней побольше внимания, ты бы многое понял.
— Я проявляю внимание.
— Знаешь, по-моему, вам следует разойтись. В последнее время вы как-то отдалились. Каждый вроде как сам по себе.
— Наши отношения нисколечко не изменились со свадьбы.
Джим кривит морду и морщит нос.
— Но вы спите на разных кроватях.
— Мы так решили еще в медовый месяц. — Я поднимаю глаза к потолку, где собираются тучи. — Воздержанья меня щекотала. Я просил ее так не делать, но она все равно щекотала. Тогда я построил стену из подушек. Вроде как заслон из мешков с песком. Она через них перелезла, и я отступил через нейтральную полосу на диванчик, где и провел весь остаток ночи. В гневе и раздражении.
Джек таращится на меня, открыв рот.
— Ты закончил?
Я снимаю очки и вытираю их о рубашку.
— Когда живешь в браке, надо с самого начала установить правила общежития.
— Теперь понятно, откуда у тебя проблемы с эрекцией.
— У меня нет проблем с эрекцией, — говорю я, тряхнув челкой.
— Ты даже не знаешь, что это такое.
— Знаю.
— И что?
— Эрекция — это физиологический феномен, обеспечивающий мужчине возможность осуществления полового сношения. Очень досадное неудобство. Например, если означенная эрекция происходит входе выбора нового аппарата для варки какао. Даже не знаю, почему это случается до сих пор, я уже давно вышел из подросткового возраста.
— Эрекции случаются не только в подростковом возрасте, Спек. У меня стоит прямо сейчас, а я уже мертвый.
— Ничего у тебя не стоит.
— А это, по-твоему, что? Пятая нога?
Я заглядываю жирафу под брюхо. Зрелище отвратительное. Мерзкая штука. И такая большая. И с нее, кажется, капает.
— Убери эту гадость, пока жена не увидела.
— И куда мне прикажешь его убрать? В задницу, что ли, засунуть?
— Может, вынесешь на задний двор? — говорю я ледяным тоном. — Ты — грязный пошляк.
— Э?
— Да, грязный пошляк. Причем в прямом смысле слова. Ты посмотри на себя, на свои зубы. И еще у тебя изо рта воняет. Поэтому я тебя и боялся, — говорю я язвительно. — Мне было страшно, что ты на меня дыхнешь. Знаешь, что я себе говорил, когда все началось? Я говорил себе: «Вот он, опять. Мистер Пятнистое Лиственное Дыхание».
