— Это у меня было романтическое приключение, — попытался я остановить неожиданную атаку.
— Романтическое приключение — это когда хотя бы один остается в штанах, — принял Краснощеков сторону своей избранницы, закинувшей свои аппетитные ножки ему на колени.
— А если это любовь? — не унимался я.
— Ты можешь любить и трахать эту стерву одновременно, — выписала эпикриз Елена.
Я сдался и пошел звонить Анжеле, которая оказалась дома и с радостью согласилась принять участие в маленьком кураже.
— Странно! — сказал я сам себе, — обычно в таких ситуациях девушек нет дома, или они не могут по причине критических дней.
— Сударь, что вы там бормочите? — поинтересовался Алексей.
— Я говорю, что картину лучше не продавать пока.
— Почему это? — изумилась Леночка.
— Потом объясню, — сказал я и нагнулся к зеркалу.
Когда чай с пряниками был выпит наполовину, а Леночка совершенно оделась, в дверь позвонили.
— Мир этому дому! — в дверях показался Кирилл, державший в одной руке пластиковый пакетик, а в другой початую бутылку коньяка.
— Мы не можем изменить ход истории, но мы можем сделать ее лучше! — из-за плеча Кирилла показалась Виктория.
Тут началось настоящее веселье, занавес упал и мне пришлось аплодировать.
Через некоторое время, проведенное в поглощении коньяка и кокаина, где-то на краю моего восприятия я узрел знакомый образ. Им оказалась и вправду не в меру расфуфыренная Анжела, стоящая у дверей известного в городе гей клуба под лаконичным названием "Семь процентов".
— Что ты делаешь, любимая, в этом содоме, ты же сейчас превратишься в соляной столб, — заорал я и, неожиданно упав на колени, заглянул ей под юбку.
— Мерзавец, тебе от меня нужен только секс.
— Крекс, пекс, секс! — проскандировал Краснощеков и, оторвав меня от Анжелиных ног, понес в клуб.
Мой мозг напоминал кубик Рубика, который кто-то крутил, без всякой системы меняя плоскости и цвета. Лоскутное одеяло событий, накрывшее меня с головой, было пестро и уютно, обволакивая, уносило в мир грез. Оценка событий не имела значения, было только туповатое созерцательное спокойствие, сопровождавшееся неукротимым желанием двигаться. Я постоянно перемещался в пространстве.
— Какие у вас красивые глаза! — передо мной возник, плавающий в фокусе, человек-губы, во всяком случае ни на чем другом в его внешности сосредоточиться я не мог.
— Это очки создают такой эффект, а они все, что у меня есть.
Но, судя по всему, "губам" было абсолютно все равно, что я говорю, и он потащил меня куда-то на второй этаж.
— Ты уверен, что готов лишиться девственности? — раздался над ухом знакомый голос Краснощекова.
Этот вопрос вывел меня из оцепенения и, оглядевшись, я увидел полуобнаженные тела, лежащие на просторных тюфяках, расположенных по периметру чил-аута на втором этаже. Вся эта масса занималась оральным сексом и мастурбацией, ритмично двигаясь, стеная и издавая чавкающие звуки. Картина начала удаляться, и я сообразил, что Алексей потащил меня вниз по лестнице.
— Здесь были губы, — пробормотал я.
— Какие губы? — Краснощеков сунул мне в зубы сигарету, — пойдем лучше в туалет разнюхаемся.
Вся манипуляция была мастерски произведена на стульчаке финского унитаза. Я чуть-чуть протрезвел.
— Если бы не было запахов, человек бы не мог думать, — поднимаясь с колен и втирая остатки порошка в верхнюю десну, изрек я еще одну непонятность.
— А ты думаешь? — изумился Алексей.
— Да так, подумываю и подумываю о картине, — мое сознание вынырнуло из сумерек.
— Иди тогда поговори с Леночкой, тем более, что она занялась каким-то кретином, видимо, его атрактанты сильнее моих, — продолжил тему о запахах напарник.
— Елена, можно вас отвлечь на пару минут? — шепнул я на ухо во всю флиртующей чертовке.
— Почему же на пару? Можно и навсегда, — Леночка повернулась ко мне и указала в сторону свободного столика.
— Нет, навсегда это слово не для меня, — сказал я абсолютно серьезно.
— Шучу я, — сказала она и уселась, подтянув коленки к потолку и водрузив на них подбородок.
К моему удивлению, Леночка выслушала всю историю про картину внимательно и даже когда зевала, делала это как-то сосредоточенно. В конце концов она пообещала рассказать все это своему папе.
— Но ты это подай под каким-нибудь живым соусом, что бы не выглядело так по-кладбищенски, — попросил я.
— Не бойся, я не собираюсь пересказывать сны петербургского олигофрена, сделаю все, как надо, — успокоила меня ведьмочка, — иди теперь потанцуй, а то твоя мымра уже косо на меня смотрит.
— Она не мымра, она просто вызывающе одета, — сказал я и, подхватив за талию уже начавшую скучать Анжелу, потащил ее на танц-пол.
По дороге я чуть не потерял нижнюю челюсть от удивления, так как у стойки бара увидел хорошо знакомую фигуру Паши Вафельки. Паша целовался взасос с каким-то холеным бородачом.
"Вот ведь, в тихом омуте…", — подумал я, но мешать коллеге, разумеется, не стал.
— О чем ты говорил с этой стервой? — прошептала на ухо Анжела, прижимаясь ко мне в медленном танце и просовывая колено между ног.
"Совсем как у классиков", — подумал я, — "Во всем, что движется, видят соперниц, хотя уверяют, что видят блядей".
— Мы говорили с ней о смерти! — нагнал я таинственности и прижался еще ближе, чувствуя наползающее возбуждение.
— Давай лучше поговорим с тобой о сексе, — проговорила Анжела и страстно поцеловала меня в область сосцевидного отростка.
Вокруг танцевали мирные гомосексуалисты, и я чувствовал себя белой вороной.
— Как романтично танцевать здесь с тобой, среди этих ненавистников женской плоти.
— Иди, возьми у Николая кокоса, и пойдем чуть-чуть заправимся, — попросила меня ненасытная самка.
Слава богу, я не успел исполнить ее просьбу, так как в следующий момент свет на танц-поле зажегся, музыка заглохла и я, получив удар резиновой дубинкой между лопаток, завалился на какого-то жирного гомика, который отвратительно взвизгнул при этом. Мягкая мелодия сменилась резкими окриками, не терпящими возражений, женскими криками и тупыми звуками ударов дубинок о тела.
Обыкновенный ментовский шмон, слава богу, что никого из нашей компании не повязали и, если не считать множественных синяков и шишек, оставленных нам на память людьми в сером, все закончилось относительно благополучно.
* * *
Мы с Анжелой ехали по пустому притихшему городу. Дома досматривали последние сны и меняли оттенки светлой майской ночи на яркие краски грядущего дня. Редкие прохожие обходили стороной лужи, беспощадно уничтожаемые лучами постепенно раскаляюшегося солнца. Нет ничего лучше воскресного утра, совы уже легли, а жаворонки еще не встали. Город отдыхал от кратковременного отсутствия своих маленьких суетливых хозяев. Реки и каналы, как гигантские анаконды, сбрасывали старую кожу из плавающего по их поверхности мусора, меняя ее на сияющую в солнечных лучах новую. На город неминуемо наваливалось лето.
— А я тебя люблю! — уткнувшись носом мне в ухо, проговорила Анжела.
"А, я?" — подумал я и промолчал.
— Я хочу силиконовую грудь, — слова Анжелы прозвучали откуда-то справа, из высокой травы. Ее саму видно не было, но я точно знал, что она лежит рядом, так же тупо уставившись в голубое небо.
— А где Краснощеков? — проигнорировав реплику по поводу груди, спросил я.
— Он ползает в радиусе пятидесяти метров и пытается собрать дозовочку поганок, дабы скрасить скучный августовский вечер.
— Как трогательно, он всегда хочет большего, чем есть на самом деле, — я выплюнул изжеванную травинку, она мешала говорить, — неужели ему мало этого неба и этого милого ветерка, который колышет твои волосы?
— Я хочу силиконовую грудь, — опять проговорила Анжела, но уже где-то ближе.
— Ты больная, похотливая самка, и эти слова должны дойти до твоего усохшего от невостребованности мозга, — мне уже не хотелось просто лежать, я потихоньку начинал беситься. Я всегда бесился, когда она говорила что-нибудь в таком духе.
— Михайлов, я действительно больна, приди ко мне и укуси меня за ягодицу.
"Какой же у нее сладкий и равнодушный голос", — подумал я и выдернув кусок дерна, бросил в нее.
— Смотрите сюда, бездельники! Пока вы тут травой кидаетесь, я вон что… — Краснощеков весь дрожал от нетерпения, сжимая в потных ладонях панамку, доверху наполненную небольшими грибками на тонких ножках с желтыми и фиолетовыми шляпками, — не ожидал, что в начале августа удастся набрать.
— А почему они разные? — задала резонный вопрос Анжела.
— Одни росли в сырой низине, другие на солнцепеке, — пояснил ботаник-любитель и принялся раскладывать грибы на три равные кучки. Получилось по шестьдесят шесть поганок каждому.
