Прошло две минуты.
Время подходило к концу.
Пора было уходить.
Но какое-то странное, неосознанное чувство говорило ему, что в этом месте можно найти кое-что поинтересней, чем весь этот стандартный набор дешёвых колец и ларёчного жемчуга, много раз виденный им и в других квартирах.
Среди вещей, в беспорядке разбросанных по полу, среди плащей, рубашек, маек, брюк, смятых картонных коробок, разнообразных бумажек, пуговиц, ниток, стеклянных бус (брезгливо отбракованных) мелькнул уголок необычной, бледно-жёлтой бумаги, видом своим отдалённо похожей на древний, выцветший пергамент. Бумага эта покрыта была густым узором замысловато изогнутых разноцветных линий, причудливо искривлённых фигур и странных, никогда им ранее не виданных символов.
Дмитрий нагнулся и поднял её и понёс к глаза, чтобы рассмотреть получше (он и сам не мог понять, почему вдруг привлекла его внимание эта бумага… а ведь привлекла, словно разом схватив взгляд, опутав узорными своими линиями).
Сквозь причудливо выписанные буквы непонятно какого алфавита (должно быть, уж очень древнего, ничего подобного Дмитрий раньше не встречал) в косом луче, упавшем от окна, явственно проступила вдруг вереница кириллицей выписанных слов, маленькие тёмные буковки которых словно цеплялись друг за друга крохотными ручками.
«Мы не умираем. Мы становимся пищей…» прочитал Дмитрий.
«Кулинария, что ли?» подумал Дмитрий. «Или некрофилия? Хуйня какая-то…»
И отбросил листок.
«Однако, денег, как видно, нет» решил Дмитрий. «Или запрятаны они уж очень хорошо. А время вышло. Всё, убираться пора».
Он подхватил тяжёлую, раздувшуюся сумку и кинулся к двери.
Схватил ручку двери и потянул её вниз.
Ручка не повернулась. Ни на миллиметр.
Он слегка подёргал её и снова потянул.
Потянул сильнее. Потом уже начал дёргать.
Потом надавил, навалившись всем телом.
Ручка не двигалась.
«Что-то не так… Ерунда полная… Заклинило? Я же замок не закрывал. Да и замок обычный. Или здесь защёлка какая-то хитрая?»
Он несколько раз провернул ручку замка. Снова подёргал дверь.
Тщетно.
Похоже было на то, словно весь запорный механизм этой двери залит был каким-то мгновенно схватывающимся клеем.
«Да и хрен с тобой» решил Дмитрий. «Разберу замок».
Из внутреннего кармана куртки достал он небольшой пенал с инструментами и, подобрав подходящую насадку для отвёртки, попытался отвернуть винты крепления замка.
Но всё тот же невидимый клей, казалось, схватил и их. Они не проворачивались даже на долю миллиметра.
После нескольких минут таких усилий отвёртка стала скользить, обрывая края пазов.
«Нет, ну полная хуйня» подумал Дмитрий, складывая инструменты и убирая пенал в карман.
Тогда он решил (по возможности спокойно) обдумать варианты спасения.
«Через окно — дохлый номер. Пятый этаж, подоконники мокрые да и обмёрзли, наверное. Балкона здесь нет. Связать простыни и на них спуститься? Ну да, на виду у всего двора. Если старушка какая засечёт — сразу ментов вызовет. Да и порваться эти простыни могут… С параличом и в «мусорке»— хреновый вариант. Нет, вот ведь попался!»
Ещё через пару минут он решил, что единственно возможный вариант бегства — это резким ударом выбить дверь (благо, косяк деревянный) и быстро выбежать из дома.
«Грохоту будет, конечно… Всполошу всех. Хотя, соседям, наверное, на это наплевать. Не к ним же я пришёл. А если даже кто и сообразит ментов вызвать — по любому минут пять у меня будет. В арку метнуться — и дворами. А чего, реально…»
Дмитрий снял сумку и поставил её на пол.
Отошёл назад, готовясь к разбегу.
Втянул голову в плечи, сжал руки у груди, выставил правое плечо вперёд — и кинулся…
Удар!
На мгновение Дмитрий потерял слух (лишь слышал, или, вернее, чувствовал стук своего сердца) и весёлые, разноцветные точки поплыли у него перед глазами.
«Чего это я?.. Как это?.. Дверь…»
Дверь продолжала стоять, недвижно и неприступно.
Словно сделана она была не из дерева, а из стали. Или толстой гранитной плиты.
«Но это же хуйня!.. хуйня!.. хуйня!.. хуйня!..» неслось непрерывным потоком у него в голове.
Этого не могло быть! Этого просто не могло быть!
Нет таких дверей, нет таких замков, нет таких сигнализаций!
Ничего подобного в действительности не бывает! И быть не может!
Совершенно ошалев, Дмитрий бил по двери ногами, долбил с размаху кулаком.
Потом снова вынул инструменты и попытался разбить, расколоть или хотя бы расковырять косяк и выбить из него язычок замка («Но какой же, на хрен, язычок!» громко шептал Дмитрий. «Я же замок то не закрывал!»).
Но и это было бесполезно.
Но к удивление его, ни на двери, ни на поверхности дверного косяка, ни на замке, ни на ручке, ни где либо ещё не оставалось даже царапин от его нажимов и ударов, хотя при этом пазы на крепёжных винтах по попытках их отвернуть срезались удивительно легко, металл словно плавился под отвёрткой.
Наплевав на все свои прежние рассуждения, Дмитрий попытался разбить окно.
Но брошенная в стекло тяжёлая кастрюля отскочила так, словно стекло это было бронированное или, по крайней мере, армированное и сантиметра три толщиной.
Дмитрий осмотрел окно и оконную раму и (уже почти безо всякого удивления) убедился в том, что стекло на вид — самое обыкновенное.
И уж совсем не удивился он тому, что ручки на окнах не поворачиваются и окна не открываются.
Ещё около получаса (хотя, по правде сказать, не смотрел он уже на часы) ходил Дмитрий по этой странной, ненормальной квартире, ставшей вдруг для него ловушкой.
Всё произошедшее с ним не поддавалось никакому осмыслению, это было уже за гранью всякого, даже самого больного разума.
Пространство быта, обитель рутины и серости, вывернулось вдруг наизнанку и, сохраняя (словно успокоительную приманку) прежнюю форму, обрело вдруг новую, фантастическую, враждебную сущность.
Ловушка! Ловушка!
После очередной серии ударов по двери и окнам Дмитрий остановился и в отчаянии простонал:
— Дверь деревянная! Окна обычные! Сигнализации нет! На волю хочу!! Мудак… Мудак последний!!
И от звуков своего же собственного голоса стало ему тошно и противно.
И, наконец, его охватила полная апатия.
Апатия эта постепенно наполнила его изнутри, как наполняет стакан густая, вязкая жидкость, которая лишь чуть заметно подрагивает, когда стакан потрясут, и снова замирает в стеклянной недвижности.
Иногда, время от времени, его ещё сотрясали запоздалые приступы активной деятельности.
Тогда он снова начинал метаться, подпрыгивать и дёргать за все ручки и выступы, которые попадались ему по пути.
Но потом апатия и безразличие вновь брали своё.
И третья их сестра, сонливость, пришла в свой черёд.
И уже уставший и опустошённый до предела, Дмитрий в каком-то приступе самого наплевательского отношения к своей судьбе вынул из сумки своей украденный радиотелефон и снова подключил его к розетке.
«Вызову службу спасения» решил он. «Скажу — дверь заклинило… А они мне: «Какого хуя?!» А я им: «А хуй знает!» Ну запомнят, конечно… Опознают при случае… Да и хрен с ним! Хозяев дожидаться — точно срок намотать. Рискну!»
Он долго копался среди разбросанных по всей квартире книг, газет, журналов и справочников.
После минут пятнадцати такого поиска нашёл он довольно свежий (прошлогодний) телефонный справочник.
С трудом перелистав страницы разбитыми в кровь, распухшими как варёные сардельки пальцами, нашёл Дмитрий телефон службы спасения.
Снял трубку.
Набрал номер, морщась от боли и дуя на кончики пальцев после каждого нажатия на кнопку.
И (странное дело!) Дмитрий нисколько уже не удивился, когда на другом конце линии ровный и безжизненно спокойный женский голос произнёс: «Плоть нельзя держать взаперти. Ваша работа окончена. Пожалуйста, отключите телефон».
«Пиздец» подумал Дмитрий и замер с трубкой у уха, нарушив тем самым распоряжение этой странной женщины с механическим голосом.
Щелчок. Короткие гудки в трубке сменила тишина. Тишина, которая воистину была для Дмитрия гробовой.
Тишина зарытого в землю гроба.
Дмитрий попытался набрать номер ещё раз.
Потом набирал первые попавшиеся номера, выбирая их наугад из справочника. Потом просто беспорядочно давил на кнопки.
Тишина. Словно после первого звонка кто-то наказал его за непослушание, оборвав или обрезав кабель.
Он положил трубку на аппарат.
«Господи» подумал Дмитрий «как же выть то хочется!»
Он услышал как по подоконнику стучат капли. Быстро, но монотонно.
На одной, до бесконечности затянувшейся ноте.
«Это не дождь» подумал Дмитрий в лёгкой, но уже обступившей его со всех сторон дремоте. «Снег на крыше тает… Март…»
