Почетный эскорт милицейских машин сопровождает их. С песнями, гиканьем и свистом они врываются в мирное армянское село, мечущееся в ожидании почетных гостей. Выстроенные в шеренгу, руку под козырек, их встречают те, кому их указано встречать. Ереванский гэбэшный начальник, приданный художникам в качестве сопровождающего, представляет им встречающих: прокурор района, районный начальник милиции, начальник ГАИ.
— Господа московские художники! Райотдел милиции для встречи с прекрасным построен! — докладывает начальник.
Художники в ужасе переминаются с ноги на ногу. Те самые менты, основная цель жизни которых, как известно, тащить мастеров искусств к себе в узилище из-за факта распития спиртного напитка в неположенном, по их ментовскому мнению, месте, и запирать в обезьяннике за отсутствие прописки, и бить дубинкой по бокам просто потому, что они — менты, и вот —
Шкловский об аналогичной ситуации, о том, как в 1934 году он объезжал Беломорканал в составе делегации писателей, которую возглавляло ЧК, говорил потом, что ощущал себя там шикарнейшей из чернобурок в наишикарнейшем из меховых магазинов.
После того, как художники сооружали свою экспозицию, естественно, совершался банкет. Столы ломились от армянских яств, произносились тосты о русско-армянской дружбе и процветании ментов и искусств, и пили при этом — именно и исключительно русскую водку, и — исключительно из граненых стаканов.
Художники были удивлены.
Водку они могли и дома пить!
На вторую неделю своей поездки они были этим уже и опечалены: ментам что — выпили с начальством, начальство уехало, они —; но художникам-то по-честному приходилось пить ее ежедневно, гранеными стаканами!
На одном из банкетов Оганян не выдержал:
— Может, винца? — робко предложил он. — Вы же виноградная республика, у вас же должны быть всякие сухие вина!
— Тш! Тш! — зашикал на Авдюшу сопровождающий кэгэбист из Еревана. — Ты что говоришь? Не роняй мой авторитет перед подчиненными! Вина! Мы что — барышни?
Так что пришлось Оганяну два месяца пить водку не просыхая, что для него, человека, и так измученного алкоголем, явилось тяжелым испытанием.
***
Уточнение.
— Не на «Икарусах» мы там ездили, — сказал Тер-Оганян, прочтя вышенаписанное. — На черных «волгах».
Ну, так это еще лучше!
Кавалькадой из десятка черных волг, сопровождаемой ментовскими газиками, въезжает в мирное армянское село делегация московских авангардных художников!
***
Вообще, армянского в Тер-Оганяне, конечно, только фамилия, папа (мать — русская), да личико ярко выраженного человека кавказской национальности. Насчет всего остального правильно было бы сказать, что он по национальности просто — русский: родился и вырос в русском городе Ростове-на-Дону, жил всю жизнь среди русских, воспитан исключительно на русской культуре, не знает никакого другого языка, кроме русского, и вообще вся остальная культура мира, от армянской до и американской для Оганяна на самом деле — экзотика. Но поскольку личико его все-таки таково, что русским его назвать язык ну никак не поворачивается, можно использовать термин «советский». В позднем СССР, в период принятия брежневской конституции 1977 года, обсуждался вопрос, что нужно бы, в знак ознаменования полного построения новой социалистической общности людей, официально узаконить такую нацию — «советские». И так прямо и писать в пятой графе паспорта.
Но не ввели.
А зря.
Была, была в этом некая сермяжная правда.
Тут нужно признать прямо: Тер-Оганян А.С. является личностью с атеистическим мировоззрением, твердо убежденный — никакого Бога нет, и вообще ничего такого нет, одна химия.
И он является настолько приверженным этому своему убеждению, что не верит, что кто-то, если он не дурак и не дикарь человек, может думать иначе.
— Ты же умный человек! — восклицает он, когда я призываю его прекратить порочащие высказывания относительно, например, Патриарха Алексия, ибо иначе я, как человек, придерживающийся учения Православной церкви, вынужден буду уйти.
Много лет он никак не может поверить, что это я всерьез.
Он думает, я это придуриваюсь из каких-то совершенно непонятных ему соображений, что это такая игра в ортодоксальность, как у Тимура Новикова.
Я сначала его пытался переубедить, а теперь только пожимаю плечами: уж такой он есть, и пускай его жизнь переубедит.
(Сергей Бугаев)
Произведение, выставленное Африкой на Венецианской биеналле 1998.
Официально представляло современное российское искусство.
«Ой, Славка, ой, дуры!» — в середине 1990-х такой стон был первым, чем встречал автора этих строк А.С. Тер-Оганян, когда я посещал его жилище, а он переживал период сложных семейных отношений с разными лицами женского пола.
Впрочем, тезис «Бабы — дуры» появляется в жизни О. гораздо раньше, и, пожалуй, это единственное, что кавказское в Оганяне и есть, кроме, конечно, личика и фамилии: твердое и непоколебимое убеждение, что назначение лиц дамского пола — 1) служить украшением жилища (но — безмолвным), а также 2) еду приготовить, постирать, в квартире убраться.
На почве этого убеждения у него регулярно происходят сложности в семейной жизни с многочисленными его женами и подругами, потому что, кстати сказать, он всех их всегда себе выбирал таких, которые украшением жилища являться были — согласны, но уж никак не безмолвным.
На этой же почве регулярно происходят не то, чтобы столкновения или разногласия, а искреннее недоумение и изумление Т. перед тем либерализмом, которое проявляет автор этих строк по отношению к лицам указанного пола, доходящим до того, что я порою всерьез воспринимаю их мнения и даже, бывает, мнения эти учитываю в своих действиях.
— Ты что, с ума сошел? — с ужасом восклицает Оганян. — Ведь бабы же — дуры!
Побывал А.С.Тер-Оганян в этой экзотической стране с выставкой. Это было в 1993-м, кажется, году. Особенно Т. запомнилось следующее:
1.
Они прилетели самолетом, их встречал консул российского посольства.
— Газеты привезли? — таково было первое, что спросил их консул.
— Какие газеты?
— Ну, московские газеты, — «Сегодня», «Коммерсант»…
— Нет, а что — нужно было?
— Конечно! До нас же ничего не доходит, только официальные издания. А, простите — что это у вас? Можно? Она вам не нужна? — у Оганяна в сумке был сверток, завернутый как раз в «Независимую».
— Да она же мятая … и старая уже…
— Ничего, мы и такую почитаем, — радостно ответил консул.
2.
Старики, которые выглядят как самые отъявленные панки — огромные бороды дичайших цветов — ярко-красные, оранжевые, изумрудные или даже сине-голубые. Это потому, что бороды там носить положено обязательно — мусульмане, и при этом ее положено еще и красить — хной или басмой. А хна или басма ложатся на седину своеобразно — отсюда и невероятные расцветки бород именно у стариков.
3.
Постоянные заварухи на улицах. Выйдешь из отеля — там баррикады, толпы, плакаты, слезоточивый газ, полиция, стреляющая в толпу из специальных ружей с огромными дулами резиновыми пулями.
— Что это — революция? — в ужасе спрашивали московские художники сопровождающего.
— А, не обращайте внимания, — отвечал он. — Это у нас всегда так.
4.
В целом же этот вояж погрузил Т. в пессимистические настроения относительно не чего-либо, а России: ее прошлого, настоящего и будущего.
— Приезжаешь в какую-нибудь Германию — вроде, все точно так же как у нас: дома, асфальт, люди нормально одетые, а поживешь — э-э-э, все совсем другое. Ничего общего! А приезжаешь в Бангладеш — экзотика! Все невиданное, все наоборот! А поживешь чуть-чуть — да все точь-в-точь как у нас, все то же самое!
— Ну, так и я тоже самое говорю: нужно не мудрить, а признать, что мы — Азия, и соответственно себя вести, и гордиться этим! — отвечал я ему, являясь более-менее именно таких примерно убеждений.
— Да, — мрачно отвечал Оганян, — это ты выделываешься, и думаешь, очень оригинально. А на самом деле — дикость!
В ранней юности Тер-Оганян пробовал свои силы и в литературе. Например, он сочинял басни — классического толка басни, как у Эзопа, то есть не в стихах, а в прозе. Вот, например, одна из них, вполне на мой взгляд, удачная:
«Один козел переходил улицу на красный свет — и его задавила машина.