— Мне очень больно, Кит! И я знаю, что будет ещё больнее. Но так жить неправильно. Ты заслужила право на счастье. И я, может, тоже когда-нибудь смогу тебя забыть. Только не говори мне ничего. Пожалуйста. Всё, что было между нами, априори прекрасно. Но главное слово здесь — «было». А теперь я это «было» поставлю на полку, чтобы любоваться им всю оставшуюся жизнь. Мне очень хорошо с тобой, и я тебе за всё благодарна. Но быть тебе обузой не хочу.
Мне тоже стало очень больно. И слёзы навернулись на глаза. И горло перехватило. Одно дело — собираться сказать о расставании близкому человеку, а другое дело — сказать. Надеюсь, что Рита найдёт человека, который будет любить её по-настоящему. Хотя в любви почти всегда один человек любит сильнее, а полная гармония бывает очень редко. Пусть Рите повезёт!
— Как ты думаешь, Рита, мы сможем остаться друзьями? Мне очень не хотелось бы тебя потерять. — Каждое слово выходит из меня с трудом и болью, как камень из почки.
— Остаться друзьями? Как с Дэном? — Рита не упускает возможности съязвить и обозначить свою обиду по поводу Дэна. Вот и веди личный дневник. — Не знаю, Кит. Всё очень сложно. Мне будет очень трудно общаться с тобой в ближайшее время. Но я тоже не хочу терять тебя. Конечно, попробуем дружить. Я пойду, пожалуй. Очень тяжело. Приду вечером или завтра. Принесу твоих любимых леденцов с лакрицей.
Рита положила мне на койку дневник. Потом порылась в сумке, достала оттуда клетчатый платок и положила рядом.
— Твой свистун, похоже, всё-таки вернулся и снова усвистал. Желаю тебе с ним большого человеческого счастья.
— Рита! Никакого свистуна нет. Воображаемый друг — вот кто он, понимаешь?
Я говорила на полном серьёзе, свято веря в свои слова. А Рита продолжала ёрничать. Что ж, если ей так проще пережить потерю, пусть ёрничает.
— Угу. Понимаю. Ещё один воображаемый друг ждёт тебя в коридоре. Его в палату не пускали, больно уж страшен на вид. Поправляйся, Кит. Я безумно рада, что ты пришла в себя.
Рита демонстративно официально чмокнула меня в щёку, надела чёрные очки, шляпу с широкими полями и гордым лебедем выплыла из палаты.
— До свидания, Рита! Я тоже благодарна тебе — за всё, за всё. И буду терпеливо ждать, когда ты сможешь снова со мной общаться. А твоих чудесных рук мне будет очень не хватать. Всегда, — проговорила я уже закрытой двери в пустой, залитой солнцем палате.
Я тоже, кстати, безумно рада, что пришла в себя. Мне кажется, что я не была в себе чертовски долго — со смерти ЕТ, пожалуй. Вернее, от комы до комы. А ещё я чертовски рада, что ко мне пришёл Дэн. Он действительно терпеливо сидел сутки в коридоре, ничего не ел, только курил свои пахучие сигариллы одну за одной в больничном туалете. Не думала, что он мне стал настолько родным. И его двухдневная щетина, и шепелявый голос, и рваные на коленях штаны-милитари — всё вызывало у меня умиление в душе. Хочется верить, что мой позитив не от капельницы и больше никогда не покинет меня.
Дэн рассказывал мне, что Мурзила и Тарас звонят ему каждый час спросить, как я, рассказывал, как скучно им без меня в салоне, смешил меня историями про идиотов-клиентов, а я думала, что на Риткиной крыше потеряла что-то поважнее своей частичной памяти, потеряла и радуюсь, потому что избавилась от тяжелейшего груза, измявшего всё моё сердце. Груз уменьшился, передвинулся и занял своё достойное место в моей душе. Груз по имени ЕТ. Мой любимый груз навсегда остался во мне, но больше не мешал мне дышать полной грудью. А Дэн всё продолжал троллить и грузить меня всякой забавной чепухой, и я бы слушала его весь день. Но пришли врачи и выгнали его.
Врачей мой оптимизм очень обрадовал. Пообещали выписать меня как можно скорее, а мой лечащий — смешной лысый дядечка — ещё и комплиментов наговорил. Спросил, где можно сделать такие красивые татуировки. Стебался, наверное. Второй, какое-то светило, с седыми усами, неодобрительно отнёсся к словам коллеги и решил провести со мной воспитательную беседу про образ жизни. Спрашивал меня про наркотики и затянувшиеся раны на спине. Пришлось прочитать ему мини-лекцию про стрейт-эйдж, пообещать вытащить часть серёжек из опасных мест и больше к ним в больницу не попадать.
Так что я в полном порядке. Спросила у медсестры, менявшей мне капельницу, как там наши гусёны. Тётка посмотрела на меня подозрительно, потом перекрестилась и сказала, что все великанские гусеницы сдохли прошлой ночью. И слава тебе господи! Во всём мире идут работы по уборке площадей от их разлагающихся уродских тел. Это ж сколько уборки! Те, кто видел их живыми своими глазами, ходят в состоянии абстиненции, а по-простому, мучаются жутким похмельем. Все вокруг удивляются, как могли полюбить таких страшных огромных обжор. Правители и учёные пока отмалчиваются — видимо, решают, какое мировое зло лучше обвинить в их смерти. В некоторых странах хотели объявить траур, но, слава богу, очнулись. Народ с улиц исчез, жизнь в мегаполисах восстановилась. А ведь сколько народу перемёрло из-за того, что «скорой помощи» было никуда не проехать! Пожары-то хоть как-то с вертолётов тушили. В общем, полетят ещё головы. Ой полетят!
Вот такая мне попалась причитающая медсестра. А мне жалко гусён. Они прикольно выделывались на площадях. Но гораздо больше мне жалко Ритку. Она помогла пережить мне три года анабиоза, и я ей пожизненно благодарна. Но теперь всё будет по-другому. Всё будет хорошо. Такая вот оптимистика со мной приключилась. Во мне снова бьётся живое сердце, в котором навсегда есть место памяти ЕТ и которое свободно и готово для новой любви. Почти готово. Раковина, которой обросло моё сердце, только начинает приоткрываться. Но она обязательно откроется. Ведь ЕТ всегда желал мне счастья, и я буду счастлива ради него. Мне кажется, что теперь я окончательно пришла в себя. Уверена, что теперь я сама хозяйка своего мира. Может быть, я просто стала взрослой?
И ещё одно — ужасно стало раздражать и резать слух имя Кити. Словно чужое. Сколько можно быть Кити? Я уже выросла из Кити, как из эмокидского прикида пятилетней давности. Я Катя Китова! Отныне и навсегда. А Кити осталась там, на крыше, с пропавшими розовыми тапками, ночнушкой и дохлыми бабочками. Завтра же запрещу всем называть меня так. Кити умерла на крыше. Кити больше нет.
Глава 31
Хроники Эмокора. Хвала Создателю!
— Егор! Игорь! Егор! Где ты? А это что ещё за..?
Кити рефлекторно сдула с глаз непонятно откуда взявшуюся чёлку открыла и сразу закрыла глаза, не желая им верить.
— Добро пожаловать в Эмомир, Великая Госпожа Кити! — пропел нестройный хор мультипликационных голосов.
Кити, поморщившись, открыла левый глаз, потом правый. Нелепейшая, яркая, как реклама жевательных конфет, картинка никуда не исчезла. Яркое розовое солнце на пурпурном небе слепило девичьи глаза, минуту назад не видевшие ничего, кроме сияющих слепящим счастьем глаз Игоря. Может, у неё галлюцинации от асфиксии, от нехватки кислорода и она всё ещё летит в сером питерском воздухе? Или всё-таки Игорь — её сон и сейчас она продолжает спать, привалившись спиной к постаменту какого-то памятника? То есть, конечно же, спит Кити в кровати с Ритой, а снится ей, что она проснулась, сидя спиной к постаменту. В общем, чёрт ногу сломит в том, что происходит на самом деле. Стоящие перед ней существа с непропорционально большими головами и чёрно-розовыми чёлками продолжили петь на разные лады своё кривоватое приветствие.
— Где я, чёрт вас всех побери! И прекратите свои дебильные песнопения!
Дюжина маленьких, злобно лающих чёрных собачек разбежалась по площади от ног Кити, но она, конечно же, не поняла, что они материализовались благодаря концентрации её эмоций. «Что-то я слишком резка с умственно отсталыми карликами, ряженными в эмарей. Нужно сбавить обороты», — подумала Кити.
— Вы в Эмомире, Ваше Величество! А мы ваши верные подданные.
«В Эмомире? Ваше Величество? Сплю, однозначно сплю и вижу не лучший сон, — подумала Кити. Но не удержалась от простейшей проверки, протянула руку к ноге, чтобы ущипнуть себя. — Больно, блин! Нет, только не в Эмомир! Нет-нет-нет!»
Пришло время разглядеть всё как следует. А начать следовало с себя. Кити в ужасе смотрела на свои ноги в розово-чёрных ажурных чулках и пугающего вида глэм-рокерских сапогах на десятисантиметровой подошве. На руках сетчатые чёрные перчатки до локтей и без пальцев. На торчащих из перчаток пальцах массивные кольца из белого золота с изображением черепов, вместо глаз — сияющие на солнце розовые бриллианты. На теле неимоверное платье из розового атласа — всё в складочку, в рюшечках и кружавчиках, но при этом расшитое грубыми панковскими брючными молниями. Она тут же вспомнила, где видела весь этот китч. Семь лет назад, в японском журнале «Готическая Лолита». Одноклассница притащила его в школу, чтобы все посмотрели на безумных японок, а Кити, наглядевшись на наряды, страшно обзавидовалась, чересчур впечатлилась и решила, что Королева в её Эмомире будет выглядеть точно так же. Что немедленно отразилось рисунком в её жёлтой тетрадке с «Мультами» на обложке. В её Эмомире! Из треш-принцессы в журнале она превратилась в эмо-королеву в забытом царстве. Из сна-мечты прямиком попала в сон-недоразумение.
