Но и на этом еще не всё.
«А кто у вас с музыкальным образованием?» «А вот он у нас с музыкальным образованием». «А что он кончил?» «А музыкальную школу». «Да?» «Да, по баянам». «А то ведь, знаете, у нас без музыкального образования… Обязательно надо что-то кончить». «Окончил он, окончил». «А справка есть?» «Пришлет бабушка из деревни, уже запрос послали». «Вы уж не забудьте, принесите, у нас с этим строго». «Как можно, ну что вы! вы нас знаете».
Кончил он. Знаем, куда он кончил. На двоих с братом лупил в детстве в жестяной барабан, соседям в радость, родителям в утешение — чем бы дитя. По сей день этой линии и придерживается.
«Так, мальчики. Спиртное не пить, за столики не садиться, по заказам не играть. Скандалов чтобы ни-ни. Хватит. Нам всё это уже вот где! Надоело из-за вас жалобы получать. Последний раз музыкантов берём, всё!»
Дали клятву верности. Да мы ваще не цалованы, не балованы. Да у нас святая к музыке любовь.
Положили по семьдесят рэ на нос и, будьте любезны, четыре раза в неделю: средапятницасубботавоскресенье. Четверг — рыбный день. Музыка сюда не вписывается.
Дело за малым. Дело как раз за музыкой.
Задел был, вещей с десять, что мы раньше у ар играли: «Битлз», «Криденс» да «Кристи»[9] — так, баловство. Остальное пришлось быстренько нарабатывать. Пришли из школы, деревяшки в зубы, Минька на утюгах-банках-коробках: Нью-Орлеан тридцатых годов да и только. Репетнём, несколько вещей набросаем, тем и живы. Были бы кости — на месте доведём.
Надо сказать, приличные обороты мы набрали довольно быстро, и с каждым днем всё больше росли в собственных глазах. Правда, кажется, не созревали. Но одно уяснили твердо: главное, побольше ревера, тогда совсем хорошо — особой лажи не слышно. По крайней мере, нам самим.
Так что, с малым, кажется, не проблема.
Проблемы обычно возникают тогда, когда думаешь, что все проблемы уже решены. Барабаны — вот где проблема. Раздолбаны барабаны в пух и перья, пятнадцать лет в обед, еще столько же на помойке валялись и всё равно никто не подобрал. Кроме Мини.
Откопал он это добро в подвале какой-то ПТУшной общаги, подкатился к комендантше колобком, наточил ей лясы до зеркального блеска, наобещав семь чудес света, после чего добрая женщина сказала: «Да забери, ради Христа. Все ноги уже об них обломали». Радостный драмер списанную «ударную установку» приволок, от говна отмыл, проволокой прикрутил, там подклеил, тут подмандил, на тарелку повесил цепочку от унитаза, на хэт налепил однокопеечных монет на изоленте… И-эх! раззудись рука, развернись плечо! И соседей, заодно, к ритмам зарубежной эстрады приобщил. Подтянул культурный уровень. И соседи, с неделю, пока этот в рот пароход кожу на прочность испытывал, тоже были несказанно счастливы — повезло им на хорошего человека за стенкой, нечего сказать.
По правде говоря, только потому Миня с арами и играл, что сел с барабаном. А что барабан? Одно название. У тарелки звук — таз нелуженый — и то лучше, хэт мятый-перемятый, будто из задницы, сольник чуть ли не пионерский, а может и пионерский — тот еще барабан.
Да и остальное — без слез не взглянешь. Остальное еще Бородинское сражение помнит.
На голоса «Электрон» и гитара туда же, до кучи; на бас — «Радуга»-позорища и колонища самопальная с Миню ростом: велика федора бестолковая, ни тпру, ни ну — такое ощущение, что в пятидесятых годах на засекреченном предприятии сделана — крепко, надежно, на века: ломай — не разломаешь, не на гнилом Западе, запотеешь, только опозоришься. Ладно хоть ревер хороший, микрофон «биговский» — спасибо братьям-демократам, хорошие микрофоны на «Икарусы» ставят. А так: излом да вывих. Аппаратура-дура.
Ну и похер дым. Морду кирпичом и ата-ата за орденами. А что еще остается? А другого не остается. Арам что? Что есть, то и есть. Играть можно? Можно. Хабар катит? Катит. Покупать — всё дорого, не разгонишься, а бабурки жены трясут, арам копейки и остаются, лишь бы на кир с хабара хватило и ладно. Пленку для ревера купить и то проблема, чего уж там об аппарате говорить? По большому счету на всё про всё — один ревер что-то из себя представляет. «Фирменный». «Армянский». Все кабацкие музыканты в Сделайсранске с их реверами играют: просто и надежно, как всё талантливое.
Но для нас и это — вороне сыр. Своего-то за душой: вша в кармане, да блоха на аркане. Единственно, еще с доармейских времен, завалялся у меня пиздошн с диким фузом (звук — будто стаю кабанов вспугнули) и квакушкой. Лёлик туда полевых транзисторов напаял, можно ноту вытянуть, пофузить от всей души. А так… Москва сожженная пожаром.
Аппарат за всё время, что помню, арами не убирался, не запирался, не уносился и чехлами, как в Центральном, не закрывался. Какие чехлы? Не смешите и не смешными будете. Даже ревер и тот стоял всю дорогу на усилителе. Шнуры, гитары, микрофоны — само собой. Стойки микрофонные — в уголок. Развернуться для полной боевой — файф минитс. Включил, головочку у ревера протер, а не протер — и так хорошо, и вперед, и поехали, двигать культуру в массы.
Надо сказать, аппарат — особая и обязательная тема для разговоров на сон и день грядущий. Шла Саса по соше и сошала шушку.
Постоянное пережевывание всей этой тряхомудии, с одной стороны, похоже на мазохизм напополам с онанизмом, с другой — на обсуждение тряпичницами бретелек и петелек на свежей покупке. И пока с аппаратом не покончено — а это навсегда, как пепел Клааса, — эта «музыка» будет вечной. «Вот купим усилитель, то-то зазвучит. Вот сделаем колонку — эх, будет объем».
Вот. Вот. Вот. Рифма напрашивается.
Надеюсь, про аппарат всё ясно. Долго сказка сказывается.
Что же касается трудовых обязанностей, то обязанностями этими мы непозволительно манкировали. Приходили наглороже не к семи, как по уставу, да и дела до этого никому, а на полчасика позже. Да еще по кабаку послоняешься оттуда сюда, гардероб-туалет, кухня-буфет, там кусок мясца со сковородки тяпнешь, тут стопочку для разгону, анекдотик официанткам расскажешь, сплетни дня послушаешь, глядишь, начинаем и вовсе в восемь — не для пустых же столов выкаблучиваться. Это как в театре — на пять минут, а представление задержат, паузу выдержат и желательно до упора, когда уже шило начинает зудеть. Зато никто не отвлекается — процессом заняты. И здесь, у нас, с первой же вещи половецкие пляски начинаются. А первая вещь каноническая, как этот паренёк из «Машины» говорит: «Знаете ли вы что такое спиричуэл? Для тех, кто не знает, я поясню. Это когда негры, свободные от тяжелой работы, садились в кружок, одни из них пели, другие хлопали в ладоши. В нужный момент. Очень забавно получалось. И получали при этом колоссальное удовольствие». Вот так от, как Гриша пьяный говаривал: «Я — Гриша! Вот так от».
Наш-то контингент, кстати, эти самые негры и есть. Всё это им знакомо: район рабочий, трудовой район, одни пахари живут, они в эти ритмы с ходу въезжают, тут разжевывать не клади. Девки на пятачок с первого аккорда вылетают, начинают задами кренделя выписывать. А где мед, там и пчелы: после первого куплета, глядишь, уже пол кабака отплясывает.
Это что касается колоссального удовольствия. Да и в самом деле, бодрая песня. Мы потому всегда с нее и начинаем, тем более, что отдрючили с закрытыми глазами, на «ять». А называется она «Люди в лодках». Нигде, кроме нас, ее не услышишь. Не играет ее никто кроме нас. Плоды просвещения налицо — припев уже заучили, подпевают, а скоро мы их в ладоши хлопать научим. Синкопой. Как «Машина» на концерте делает. «А что вам делать — покажет Сергей!» Народ у нас понятливый собирается, всё к тому идет.
Напляшутся они, а мы вдогонку водки в огонь: следующим номером нашей программы «Как-то Билли пива наварил»[10]. Не наш Билл, который Ара, а который на стихи Бёрнса. Кто хочет, может у Маршака полюбопытствовать. Хороший добрый кантри, как раз для кабака.
После плясок разбредаются по столам — по рюмашке замахнуть. Вот и настроение у людей. Они уже шурупят: нет, не зря сюда пришли, весело здесь, надо будет и в следующий раз в Утюжок, а там, оно, и песенку закажут, подогреют музыкантов. Мы ж одним казначейским билетом связаны.
Очередь подошла для инструментала. И их есть у нас. К примеру, «Дом восходящего солнца». Самое то — и красивое, и всем знакомое. «Энималз»[11] ее играли, когда мы на горшок ходили. А в скольких подворотнях под семиструнку без седьмой струны сбацано? Такие хиты не стареют, хоть и прошло много лет с тех сказочных дней. Вещицу эту играем с дли-и-инным запилом, чтоб оттянулись гостенечки дорогие, поснимались-поприжимались, пора уже, пора — время. Вдогоночку «Джамбаллайя»[12] — снова поскакать, подергаться, кровушку разогнать, и для души — «Каменное сердце» роллингов[13] и «Ол май ловин» вечных любимцев.
Перерыв.
В перерывике сухарик размочим. Чинно, интеллигентно.
У Зои Палны этого добра полные подвалы. На мокрое не тянет, дуреешь с водовки, заводишься, на подвиги начинает тянуть. Не в кайф, одним словом. А сухонького хорошо. Промоет кишочки, аппетитик, скажем научно, нагонит. Дилеммы, что выбрать, тоже нет — эмпирическим путем до искомого дошли без особых разногласий: «Каберне» вяжет, оскомину набивает, «Рислинг» — на любителя, кисловат, а вот «Варна» — самое то: букет тонкий, изячный, на троих как раз по хорошему стакану с горкой. Еще по «стюардессине» и захорошело малёхо. Размагнитились.
