— Э… эээ… эээ… — сдавленно прохрипел он и как-то странно взмахнул руками, словно царапая воздух. Потом он неловко шагнул к кровати на прямых негнущихся ногах, подхватил стул и занес его над головой.
— Папа! — испуганно закричала Кэнди. Ее крик несколько запоздал, потому что мистер Кристиан уже обрушил стул на Эммануэля, но тому все-таки удалось увернуться и вскочить с кровати. Стул ударился об изголовье и разлетелся буквально в щепки. Но одна ножка все еще оставалась в руках у мистера Кристиана, и в качестве оружия нападения она была даже опасней, чем целый стул. Мистер Кристиан с ревом бросился на садовника. Он наконец-то обрел дар речи:
— Ты… ты… ты… КОММУНИСТ!
Он размахивал ножкой стула, целясь садовнику в голову и задыхаясь от гадливого отвращения, как истеричная женщина, которая пытается прибить палкой змею, но в своей слепой ярости не попал в цель ни разу. Бежать садовнику было некуда, но он вовсе не собирался погибнуть во цвете лет. Поскуливая, как загнанный в угол зверек, Эммануэль рванулся к кровати, вернее, к своей одежде, разбросанной на полу у кровати… потому что где-то там, среди одежды, был и его садовый совок, и он нашел его, схватил, и в отчаянии поднял над головой, и когда мистер Кристиан набросился на него с явным намерением убить на месте, воткнул совок острым краем — с истошным воплем, в котором было больше страха, чем торжества, — в самую середину черной, пронзительной боли, от которой у мистера Кристиана буквально раскалывалась голова.
— Ой, папа, папочка, бедный папочка, — причитала Кэнди на следующий день, сидя у его койки в окружной муниципальной больнице. Травма мистера Кристиана вошла в число наиболее необычных за всю историю обращений в окружную больницу Расина. Мистер Кристиан не умер, однако совок расколол ему череп и задел мозг, произведя импровизированную лоботомшо. Сейчас он полусидел-полулежал на постели, с перебинтованной головой и безмятежным выражением на лице.
— Не волнуйся, котенок, с ним все будет в порядке, — заверил Кэнди ее дядя Джек, который стоял рядом с ней и гладил ее по плечу, утешая. — С ним все будет в порядке.
Кэнди стиснула его руку, как будто это он, а не она, нуждался сейчас в утешении.
— Да, дядя Джек, — тихо проговорила она. — Я знаю.
Папа и дядя Джек были братьями-близнецами. Они были похожи как две капли воды, хотя дядя Джек и выглядел как-то моложе, и, кажется, лучше, чем папа, понимал устремления и чувства ее поколения — во всяком случае, так ей казалось, и она постоянно твердила об этом папе. До того как дядя женился, они с Кэнди были большими друзьями, и до сих пор оставались очень близки, и когда им удавалось увидеться, они проявляли свою привязанность друг к другу посредством невинных ласковых прикосновений и родственных поцелуйчиков в щечку — к вящему раздражению папы, — хотя в последнее время виделись они нечасто, потому что мистеру Кристиану очень не нравилась жена брата, жизнерадостная хохотушка Ливия. Он считал, что она плохо влияет на Кэнди.
— Ну что? Поехали с нами? — предложил дядя Джек. — Выпьем чаю, или, может, чего покрепче — мне бы сейчас точно не помешало чего-нибудь выпить.
Как и профессор Мефисто, дядя Джек был одним из кумиров Кэнди.
— Да, мне бы тоже не помешало, — серьезно сказала она.
Тетя Ливия ждала их в машине, сидя на переднем сидении. Кэнди всегда восхищалась этой красивой и искушенной женщиной, которая знала о жизни все, — и даже немного ее побаивалась. Тетя Ливия относилась к Кэнди то как к трехлетнему ребенку, то как к вполне взрослой и самостоятельной женщине, с которой можно запросто поговорить об адюльтере, гомосексуализме и о многом другом, о чем мистер Кристиан никогда бы не стал разговаривать с дочерью — никогда в жизни.
— Ну, и как он? — спросила она, подмигнув.
— Ему, конечно, неслабо досталось, — серьезно проговорил дядя Джек. — Такой удар по голове… — он придержал заднюю дверцу для Кэнди, потом обошел машину и уселся за руль.
— Удар? — тетя Ливия искренне удивилась. — А я думала, что ему проломили голову. Разве совок — это не…
Дядя Джек откашлялся, прочищая горло (все-таки у них с папой было немало общего, хотя они и такие разные).
— Ну, сейчас ему уже лучше. Он отдыхает.
— Хорошо, — тетя Ливия кивнула с искренним участием, а потом вдруг рассмеялась. — Удар! Ну, ты как скажешь, хоть стой, хоть падай! У тебя, вообще, как с английским языком… — она смеялась так сильно, что под конец даже закашлялась.
— Нет, правда, Лив, — протестующее проговорил дядя Джек, — есть вещи, которые…
— Ладно, забыли, — отмахнулась тетя Ливия, заранее пресекая все возможные возражения. — Живи и учись. — Ее внимание переключилось на беременную женщину с большим животом, которая переходила дорогу. — Господи, вы посмотрите на эту, с пузом… похоже, она разродится еще до того, как нам включат зеленый! Нет, вы когда-нибудь видели что-то подобное?! Я лучше не буду на это смотреть, а то еще, не дай Бог, стошнит. Она обернулась к Кэнди.
— А у тебя, солнышко, как дела? — спросила она, как будто заметила Кэнди только теперь. — Надеюсь, ты не беременная?
— Нет. Говорю по буквам: Н-Е-Т, — ответила Кэнди с достоинством. Во всяком случае, она очень старалась, чтобы ее ответ прозвучал с достоинством. Ей не нравилось, когда на тетю Ливию находили такие вот «приступы непомерного остроумия», как называл это дядя Джек. Она понимала, каково приходится дяде во время этих «припадков», и искренне ему сочувствовала. На самом деле, Кэнди тоже жалела — не меньше, чем папа, — что дядя женился на этой женщине. Хотя, с другой стороны, тетя Ливия могла быть и очень милой — и часто бывала.
— Ты у нас просто красавица, Кэнди, — сказала она, пристально глядя на девочку.
— Спасибо, — Кэнди густо покраснела.
— И что, никто из мальчишек еще не залез к тебе в трусики? — полюбопытствовала тетя Ливия так небрежно и запросто, словно речь шла о погоде.
— Нет, правда, Лив, — дядя Джек аж закашлялся, — ты все-таки думай, что гово…
— Нет, но разве она не красавица? — перебила его тетя Ливия. — Просто не девочка, а конфетка. И я даже не сомневаюсь, что всякий, кто ее видит, сразу же задается таким вопросом. Хотя, ты, наверное, ничего не заметил. Да и вряд ли заметишь. — Тетя Ливия опять рассмеялась. Пытаясь скрыть неловкость, дядя Джек уставился в окно. Кэнди — тоже. — Ну ладно, хорошего понемножку, — решительно заявила тетя Ливия, когда отсмеялась. Похоже, приступ непомерного остроумия благополучно закончился. — Давайте лучше чего-нибудь выпьем.
— Ага, — сразу же оживился дядя Джек. — Мне сейчас точно не помешает чего-нибудь выпить. А ты, Кэн, что скажешь?
— Кэн? — повторила его жена и опять рассмеялась. — Она, конечно же, скажет, и не только насчет чтобы выпить, да, Кэн?
— Ну, Лив, перестань, — сказал дядя Джек. — Я не совсем понимаю, что ты этим хотела сказать, но… ладно, вот уже «Дом у дороги». — Он свернул на широкую подъездную дорожку к маленькому, но роскошному ресторанчику. — Ну что, девочки, выпьем по рюмочке? — оживленно добавил он.
— Ага, — подхватила Лив, — от влажных трусиков — к сухому мартини! Да, Кэн? — Она заговорщески подмигнула Кэнди, которая покраснела до самых корней волос.
— У Лив опять острый приступ непомерного остроумия, — объяснил дядя Джек, помогая Кэнди выйти из машины.
— Это точно! — воскликнула Кэнди.
— У меня острая членонедостаточность. Женский сперматоксикоз. Хочу член, и побольше! — радостно завопила Лив чуть ли не на всю улицу. — Большой, эрегированный и толстый! И побыстрее, пожалуйста!
— Лив, я тебя очень прошу, — твердо проговорил дядя Джек и распахнул перед ними дверь «Дома у дороги».
С виду их троица представлялась благопристойным и милым семейством из обеспеченного среднего класса, какие, собственно, и посещают приличные заведения типа «Дома у дороги». Метрдотель встретил их с лучезарной улыбкой и проводил к столику.
— Может быть, заодно пообедаем? Как вы, девочки? — спросил дядя Джек, добродушно разглядывая меню. Официант стоял тут же, поблизости, дожидаясь заказа.
— Да, я бы съела чего-нибудь погорячее… скажем, большой распаленный член! — хихикнула Лив, пристально изучая меню.
— Лив, я же тебя попросил, — дядя Джек тихонько закрыл меню и положил его на стол. — Кончай уже…
— Так я об этом и говорю! — оживилась Лив. — Девочки хотят кончить! Я права, Кэн?
Кэнди опять покраснела, а дядя Джек тяжко вздохнул и смущенно взглянул на официанта, который, хотя уже и проявлял нетерпение, все-таки выдавил скованную улыбочку.
— Ладно, — сказала Лив, швыряя меню на стол. — Мне только выпить. Мартини сразу, а член потом!
— Ага, — сказал Джек. — Три мартини, пожалуйста. Самых сухих.
