— Послушайте меня внимательно, дорогой Владимир Викторович…
— Вадим Викторович, — поправил меня он.
— Я пришел на приём, я заплатил деньги…, я пришел к врачу на обследование и консультацию. Вот и напишите, к какому выводу Вы пришли. Я не прошу тогда писать мне — «транссексуализм», пишите — «требуется дополнительное обследование» или типа того. Как Вы тогда собирались мне назначать терапию, если не можете поставить диагноз. Если бы я пришла к терапевту с гриппом, он бы мне написал — «грипп». Какая проблема? Или я тут распинался для Вашего развлечения?
— Ладно, хорошо: я напишу, — теперь психиатра скрючило не на шутку, он уже что-то карябал на невзрачном бланке медцентра.
— Только, Вадим Викторович, мне одолжений делать не надо. Ещё раз говорю, я пришёл к врачу не просто поболтать с ним на свободные темы. Если за одну консультацию у Вас не появилось ни одной мысли по поводу меня, я готов прийти столько раз, сколько Вам нужно, — я уже не могла успокоиться и нудила злым голосом, сидя напротив него.
Он уставился на меня ненавидящим взглядом, ничего не сказал и быстро дописал бумажку. Я не помню ее содержание, конечно, он написал не то, что мне было нужно, какую-то витиеватую чушь, но, выйдя из кабинета, я уже на него не злилась. Я села в машину и выехала на Волоколамку. Мне хоть что-то хотелось сделать себе приятное. Я достала записную книжку и нашла телефон салона красоты на Ленинградском проспекте. Я решила проколоть уши, я давно собиралась это сделать, так же долго, как и сходить к сексопатологу. Я позвонила: Мастер, занимающийся прокалыванием ушей, пирсингом, и другими экзекуциями, заканчивал работу через десять минут. Мне сказали: «Если успеете за десять минут доехать, она Вас подождет». По скользкой дороге я помчалась.
Дырки в моих ушах появились без приключений. Мне долго рисовала карандашом точки для места проколов приятная девушка, и потом — чпок пистолетиком. И я, продырявленная, поехала домой.
Ох, скольким подружкам мне пришлось рассказать этим же вечером историю моего посещения сексопатолога. Все знали об этом, все звонили и уже ждали. И я одними и теми же фразами, зевая, скучным голосом десятый раз пересказывала, что он меня спрашивал, что я ему отвечала… Так я и уснула с телефоном:
* * *
— Борис? Это Корниенко звонит. Как дела твои? Ты случайно не в академии? — ну, как не везёт! Звонил мой новый начальник с моей старой работы. Точнее, она была совсем не старая, я до сих пор там числилась заведующим фотолаборатории, и моя трудовая книжка лежала там. Я просто перестала на нее ходить…, и не ходила я на эту работу уже три года: с того момента, как переехала к Кате в студию. Но никто не выгнал меня за это, мне исправно платили зарплату и даже ежемесячно премию. Нет, конечно, все знали, что я там не появляюсь, но, отработав в этой конторе десять лет, отработав хорошо и быв для всех своим в доску парнем, видимо, я накопила этот потенциал не ходить на работу целых четыре года (я не появлюсь там еще целый год и только после этого с величайшим трудом уволюсь). Иногда мы с Катей, проезжая мимо, всё-таки заходили туда в шикарную местную столовую пообедать или приезжали туда что-нибудь снимать, но только тогда, когда нам это оплачивали. Называлась эта славная организация на тот момент — «Российская академия государственной службы при Президенте РФ».
— Ой, здравствуйте, Виктор Иванович! Нет, я не в академии сейчас, — призналась я. Какой на хрен в академии, я уже не помнила, когда была в ней в последний раз!
— С наступающим тебя! — поздравил меня мой начальник.
— Спасибо! Вас тоже с Новым годом! Удачи Вам, здоровья… — на этом я запнулась и некоторое время тупо мычала в трубку, но больше никаких других праздничных пожеланий я придумать не смогла. Конечно, мне было стыдно, что я не хожу на работу, я всегда была совестливой, но вспоминала я об этом только тогда, когда мне звонили с этой работы какие-нибудь начальники. А еще…, вроде бы давно ощутившая независимость и свободу, получающая по несколько тысяч долларов в месяц, внутри я по-прежнему оставалась обычным советским человеком… с чинопочитанием, с радостью, что я где-то «числюсь»:, и что это значит, у меня будет пенсия…, не важно, что на нее нельзя будет прожить, но она маячила в моем сознании привычным для советского человека символом уверенности в завтрашнем дне: Дура я, зомбированная коммунистическими идиотизмами!
— Борис, может, успеешь заехать ко мне перед Новым годом? Надо поговорить…, - он замялся. — Надо же что-то решать с тобой.
Так я и думала. Я понимала, о чем могла пойти речь. Опять вспомнили, что у них в штате имеется фотограф, числится, но не появляется на своей работе вовсе.
— Хорошо, конечно, заеду… — пообещала я своему начальнику.
— А сегодня не сможешь?
— Виктор Иванович, сегодня точно не смогу, сейчас еду снимать Алексия II, — начала оправдываться я.
По сути его не должно было волновать, кого я еду снимать, но на него произвело впечатление имя нашего патриарха. Конечно, он мог потребовать, чтобы я явилась на работу именно сегодня, но я же все равно не явилась бы… Ну, как я могу ездить на работу целый месяц и получить за это в пересчете с рублей 50 долларов. Сейчас я ехала делать портрет Алексия II, и мне за это Межпромбанк платил 1400 долларов — мою двухгодовую зарплату в академии.
— Виктор Иванович, давайте завтра я с утра подъеду, — предложила я.
— Хорошо, давай, я у себя с девяти буду.
— Ой, Виктор Иванович, только не в девять, — я вконец обнаглела, ну, не вставать же в семь утра, так рано я обычно не приезжала на работу даже в коммунистические времена. — Давайте я полдвенадцатого приеду, Вы еще не уйдете на обед?
— На обед я ухожу в полпервого, постарайся до обеда заехать. Всё, Борис, жду завтра, — для порядка он закончил наш разговор деловым суровым тоном.
Мы знали друг друга почти столько же, сколько я там и работала, его недавно поставили на эту должность, и он неожиданно стал моим руководителем. Не приходящий на работу сотрудник, точнее никогда не появляющийся на ней вообще, конечно, был костью в горле и у него, и у прошлого моего начальника Демидова, и у будущего Полуденного. Но в память о моей хорошей работе в прошлые добрые коммунистические времена никто из них меня не уволил, не выгнал с треском за полторы тысячи прогулов.
* * *
Снимать Алексия II мы ехали на машине Сибагата, не помню, по какой причине мы перегрузили аппаратуру и пересели к нему. Этот маленький буйный татарин в Межпромбанке работал начальником отдела снабжения. В банке был и большой рекламный отдел, но за несколько лет работы для Межпромбанка и десятки произведенных съемок для них, этот предназначенный именно для этих целей рекламный отдел, так и не всплыл в наших деловых взаимоотношениях. С Сибагатом я работала когда-то вместе в вышеупомянутой академии, называлась она тогда — Академия общественных наук при ЦК КПСС. Там же каким-то образом Сибагат познакомился с Пугачевым — будущим президентом Межпромбанка. Они как-то вместе заходили ко мне в студию, не помню зачем. Мы поболтали, попили чай, Пугачев сказал, что создает банк:, и мне стало его жалко, — такой приятный интеллигентный человек в джемпере на пуговицах и занимается такими глупостями. Я смотрела на него с сожалением и, конечно, с недоверием. Это было время самого, самого начала коммерческой деятельности в нашей стране — кого не спросишь, у всех грандиозные планы, и даже не спросишь, всё равно не отвяжешься, тебе обязательно предложат купить вагон сигарет или фуру с колготками, — массовый психоз и поголовное желание разбогатеть подкосил каждого, вселился, как бес. Почти ни у кого ничего не получалось, многие мои друзья и знакомые, уходя в бизнес, бросали работу, и почти всем потом пришлось на нее возвращаться или искать себе новую. Я с болью смотрела на них, некоторые, теряя деньги, теряли и семьи: Катастрофически не хватало на всех удачи: И никогда не хватит, не может она литься золотым дождем на всех. Несправедливо скупо, с частотой падающих метеоритов одаривает судьба счастливым случаем избранных. Справедливо или несправедливо?…
В джемпере я больше никогда не увижу товарища Пугачева, в шикарных костюмах ходят президенты крупных банков. Всё у него получилось. А Сибагат получил высокооплачиваемую работу с бесконечными беспроцентными кредитами, даваемыми ему, а я приобрела хорошего клиента на несколько лет.
С тех пор так и повелось — на все руки Сибагат всё организовывал, договаривался о наших гонорарах, выплачивал их, отвозил, привозил… Сейчас он вез нас в резиденцию патриарха в Чистом переулке, мы опаздывали, опаздывали очень сильно, нам каждые пять минут звонили, спрашивая, когда мы будем. «Все, подъезжаем», — говорит Сибагат и поворачивает на Чистопрудный бульвар, этот идиот перепутал адрес, и с Чистопрудного бульвара мы еще минут сорок ехали в Чистый переулок. Я была спокойна, опаздывали мы не по моей вине, пусть теперь Сибагат объясняется за свою дурость и топографический кретинизм. Сама я приезжаю всегда и везде вовремя.
