Ведь она снова спрашивала про деньги Ле Люпа. Может, она появлялась лишь затем, чтобы выяснить, не припрятано ли у меня где кубышки?
Если даже она и видела Глэда, то вполне могла соврать ему, что меня здесь давно уже нет.
Чем больше я думал об этом, чем чаще прокручивал заново наш разговор, тем упорнее приходил к единственному выводу: меня опять надули.
Почему Глэд не выслал за мной сразу? Какая причина могла остановить его? «Сиди тихо». Что это значит? Он должен был дать хоть какие-то инструкции, поделиться планом, стратегией. Почему ни слова о Саре? Это имя прозвучало бы как пароль — он должен был хотя бы упомянуть ее, сказать, как она беспокоится, хоть что-нибудь, в конце концов!
Определенно, меня опять обставили.
День за днем я вел торг с самим собой за последнюю надежду. Я словно пытался заключить сам с собой сделку. И каждый день я обнаруживал как минимум от пяти до двадцати предзнаменований близкого спасения.
Стейси вынес свой телевизор, рацию и кресло во двор, потому что с наступлением жары стал обливаться потом, который ручейком вытекал под треснувшее днище трейлера. Это была такая жуткая смесь сахара, свиного сала и прочих запахов, что, точно дудочка крысолова, привлекала полевок, землероек, енотов, кротов, крыс, белок, тушканчиков, кроликов и горностаев. Среди них попалась и одинокая летучая мышь, которая было присоединилась к сородичам, но, не найдя ничего интересного, взгромоздилась на кресло Стейси и стала смотреть вместе с нами душещипательный бразильский сериал. Этот нетопырь был воспринят как знак от Глэда, и я тут же начал готовиться к освобождению.
Дошли слухи, что какой-то белохвостый олень обрюхатил проститутку со стоянки, по пути в дайнер. Маленькие рожки уже отчетливо проступали под туго натянутым животом. Я тут же увидел в этом магический сигнал племени чокто.
Одному из наших токсикоманов неожиданно попался чудесный тюбик обувного клея — сколько из него не выдавливай, он всегда оставался полным. Я не стал объяснять восторженному собрату, что это еще один знак со стороны «Глэдинг ИТД…», чтобы он не благословил попусту за это чудо Аллаха Всемогущего и не превратился в сурового мусульманского аскета.
Но даже, невзирая на все очевидные подтверждения близкой свободы, которая может прийти со дня на день, ни Глэд, ни кто другой из «Голубятни» до сих пор не добрался до «Трех Клюк».
После почти двух месяцев непрерывного получения тысяч сигналов, знаков и намеков из окружающего мира я, наконец, сидя с фляжкой семидесятипятиградусного пойла, украденного у дальнобойщика, принял окончательное решение: Пух солгала.
Сидя в гамаке, я поднял серебряную флягу, будто бы чокаясь с Пух:
— За обезглавленных Барби!
Набрав полный рот горючей жидкости, я с усилием протолкнул ее в горло и тут же произнес новый тост:
— За Сару.
Затем, хлебнув еще несколько раз без всяких речей и приветствий, я распластался в беспамятстве под тяжелым покровом ночи.
Я стал дышать клеем и питаться одним самогоном с упорством приговоренного. Чтобы обеспечить свои нарастающие потребности, я надрывался на работе, не упуская ни одного клиента и ни одной возможности прибрать к рукам его лопатник. Стейси относился к моему преступному рвению отечески снисходительно. Стоило появиться разъяренному водиле с заявлением, что я свистнул его бумажник, как Стейси приходил в негодование, устраивая целый спектакль: лопотал какой-то вздор на португальском и, гневно топая, уходил, чтобы появиться с украденным. Кошелек, естественно, оказывался пуст, за что он рассыпался в извинениях, выражал соболезнования и неизменно предлагал вызвать шерифа. Водители так же неизменно отклоняли предложение, забирали свои порожние мошны и мрачно исчезали.
Я поддерживал у Стейси постоянный кредит на вещества, погружавшие меня в пустую могилу забвения.
Между летним сбором урожая и зимней развозкой угля наступил мертвый сезон, и бизнес пошел вяло. Водилы поуходили в отпуска, снова вспомнив, что у них есть семьи. Временами по нескольку дней не удавалось залезть ни в карман, ни даже просто в кабину. Кредиту Стейси был еще не исчерпан, однако я терял постоянных клиентов. Остальные парни говорили, что кайф помогает забыть им про клиентов. Но я был другим — я стал кайфом заполнять время между клиентами. Потому что как бы ни груб оказывался водила, тот момент, когда между нами все замирало, был вечен как сама природа. И я старался не упустить этот миг — когда пропахшая табаком, измазанная соляркой и мазутом рука ласкает мне шею, губы раскрываются в безмолвном экстазе, и на моем челе запечатлевается отеческий поцелуй — как пожелание «доброй ночи» над колыбелью — и я отплачивал тем же.
С наступлением осени и исчезновением добычи я завернулся в свой наркотический кокон, почти не обращая внимания на редкие приходящие грузовики.
Стейси застал меня в постели:
— Сегодня тебя ждет встреча с Ле Люпом, — сказал он, отирая круглую лысину пожелтевшей майкой и покачивая розгой в руке.
— Ладно, — откликнулся я с койки, наблюдая, как пауки на потолке плетут многоцветные нити своих вееров.
— Я не стану пачкать руки, — с омерзением заявил Стейси, разламывая березовую розгу. — От тебя все равно пользы как от куриного дерьма на ручке водокачки. — С этими словами он отправился в свои «кабинеты», где вся меблировка состояла из шезлонгов и телевизора. — Пусть Ле Люп сам тебя воспитывает.
— Ладно, — повторил я и провалился в токсический лабиринт.
— Он хочет тебя, только тебя, — тряс меня вор, пытаясь добудиться.
Не разлепляя глаз, я сглотнул большое зеленое облако отрыжки.
— Че? — пробормотала.
— Он хочет тебя.
— Ле Люп хочет меня? — От удивления я даже попытался встать. Мысль о том, что я потребовался Ле Люпу, пусть даже для того, чтобы переломать мне кости, почему-то воодушевляла.
— Давай выходи скорее. — Вор дернул меня и я вяло скатился вниз. Затем первым делом нащупал флягу, вспоминая, что она пуста.
— Вор, плесни мне чуток. — Я чувствовал тошнотворно-могущественную силу похмелья, настоятельно заявляющего о себе.
— Было б что — сам бы давно вылакал. Ты давай лучше пошевеливайся. А то ведь напросишься.
— Да, — честно заявил я. — Напрошусь.
В меня вселилась безразличная уверенность, что Ле Люп прикончит меня сегодня. В худшем случае сделает инвалидом — тогда и вставать больше не придется.
— Принцесса! — пренебрежительно бросил Вор. — Тоже мне — принцесса.
— Была когда-то, — сказал я, покачиваясь. Ухватившись за что-то, дабы сохранить равновесие, я направился на выход, Я был совсем плохой от побоев, слишком долгого лежания и продолжительной диеты из интоксикантов.
К тому времени, когда я добрался до Стейси, тот был уже весь в «мыле». То есть — смотрел свои сериалы. На его лице попеременно вспыхивали красно-голубые блики, отчего он походил на разъяренный вулкан.
— А! Решил оторвать холявную задницу от постельки? Устал гладить простыни?
— Где он? — смутно откликнулся я и оглянулся в поисках машины Ле Люпа. Пешком бы он сюда вряд ли явился.
— Уже здесь, — «успокоил» он и показал в сторону парковки, укрытой небольшой рощицей корявых пихт и кургузых берез.
— Стейси, дай разжиться на несколько глотков. — Я сцапал его мясистую ручищу, протягивая свою пустую фляжку, и посмотрел на него когда-то неотразимым взором девственницы. Однако, судя по его ответному взгляду, я сейчас был, скорее, похож на инопланетянина.
— Не дай умереть порожняком.
Стейси с омерзением стряхнул мою руку и чуть не выбил фляжку.
— Пшел вон! Пока я не добавил!
— Ну, пожалуйста! — внезапно я ощутил издревле знакомый страх. — Умру ведь!
Стейси испустил продолжительный вздох, от которого смолк даже ветер.
— С Ле Люпом это тебе не поможет! — пробурчал он, звеня связкой ключей, которую всегда носил на поясе.
Отстегнув ключи с цепочки, он отпер громадный ящик возле кресла и, покопавшись в нем, извлек глиняную кружку. Облизывая губы, я наблюдал за его действиями. Тут же в памяти всплыло лицо Сары — именно так она делала, когда бармен набулькивал ей в стакан.
Едва Стейси совершил последний «бульк», как я уже присосался.
— Ты и так уже как оленья кишка. Уноси отсюда задницу! — Стейси потянулся за сломанным прутом и швырнул мне вдогонку.
— Спасибо, Стейси. Заплачу тебе в следующей жизни, — искренне пообещал я.
— Ты заплатишь намного раньше. А теперь проваливай!
Я направился к жалкой горстке деревьев, останавливаясь каждые десять шагов, чтобы уточнить траекторию движения. Когда я вышел на дорогу, то нигде не заметил сверкающего бордового тягача, который ожидал застать. Здесь стоял единственный грузовик — очень похожий на тот, в который «сдала» меня Пух в последний раз, когда мы вернулись к Ле Люпу.
