Ознакомительная версия.
На самом деле меня подмывает устроить открытую диверсию в войсках Фиксико, но я снова сдерживаю свой порыв. А то неровен час кто-то окажется поблизости… Например, Кэлвин, наш бригадир. Кэлвин – прирожденный подхалим. Пресмыкающееся животное. Вечно на четвертых-пятых ролях. Выше по вертикали управления ему не подняться. Потому что он просто не справится. Но ему нравится командовать и брать на себя не особо большую ответственность. Таким образом он ощущает свою сопричастность к великому делу. Я думаю, он был бы счастлив, работая в банке менеджером низшего звена или стреляя в затылок пленным, захваченным в ходе какой-нибудь локальной войны между национальными группами, но обстоятельства привели его в войско сестричек Фиксико, где он дослужился до бригадира, надзирающего за работой простых солдат – то есть, нас, уличных рядовых.
Кэлвин сразу же сделал мне выговор, что я как-то не так стою. “Не так стоишь!”, – рявкнул он. Я расправил плечи, решив, что ему не понравилось, как я горблюсь. Хотя я не горбился. “Не так стоишь!” Я еще больше отвел плечи назад, аж прямо весь выгнулся. Грудь колесом, все дела.
Первое правило успешного руководства гласит: нужно четко и ясно разъяснить подчиненным, что именно ты от них требуешь.
– Не так стоишь! – надрывается Кэлвин. Некоторые почему-то уверены, что “громче” значит “яснее”. Очень хочется дать ему в репу. Но я все-таки кое-чему научился. Например, работать с людьми, которых искренне ненавижу. Кстати, очень полезное умение.
Он тычет пальцем в мою левую ногу.
– Выпрями вот эту ногу.
Вообще-то, на этой ноге я стою, так что она прямая по определению. Я пытаюсь распрямить ее еще больше, но ничего не происходит, потому что это физически невозможно: выпрямить ногу, которая и без того прямая.
– Я сказал, выпрями ногу! – орет Кэлвин.
Я не могу ее выпрямить еще больше, к тому же, насколько я вижу – а это все-таки мои ноги, так что мне всяко виднее, – она согнута не больше, чем правая.
Я улыбаюсь. Всегда улыбайся. Я не понимаю, почему Кэлвин орет на меня благим матом. Бомжи, которые работали на бабулек Фиксико в самом начале, они вообще не умели держаться по-человечески – в смысле осанки, походки и прочего, – спотыкались на каждом шагу, падали на тротуар, ничуть не стесняясь, чесали яйца и ходили в засохшей блевотине с головы до ног. Это что, новая политика режима Фиксико, или травля отдельно взятого меня? Может быть, я им не подхожу? Может, они хотят от меня избавиться? С чего бы Кэлвин ко мне привязался? Это же просто смешно! Даже в армии никого не заботят прямые ноги. Во всяком случае не до такой степени.
Во мне медленно закипает злость. Да и кого бы не взбесил откровенный наезд со стороны неудачливого адвоката по имени Кэлвин, слабовольного недоумка на десять лет младше тебя, настолько тупого, что он принимает сестричек Фиксико всерьез?! И вот это дремучее чмо еще будет на меня орать?!
Но я не бью ему морду. Я не пытаюсь с ним спорить. Я улыбаюсь. Улыбаюсь вполне даже искренне, потому что пообещал себе, что, когда все закончится, я не поленюсь разыскать Кэлвина. И вот тогда я его изобью от души, цинично и злобно. Может быть, даже ногами. В конце концов, надо же доставлять себе маленькие приятности. Как-то себя вознаграждать. Я не хочу ненавидеть еще и Кэлвина. Мне и так есть, кого ненавидеть. Претендентов достаточно. Но иногда надо сделать над собой усилие и принять вызов. Пока Кэлвин выговаривает мне в том смысле, что я неправильно держу руки, я улыбаюсь и представляю себе, как он будет рыдать и молить о пощаде.
Кэлвина трудно не заметить: он очень высокий и всегда ходит в темных костюмах, даже в такую жару. Я смотрю по сторонам. Кэлвина нигде не видно, что не может не радовать.
Я стою перед входом в “Омни”, наблюдаю за птицами. Сидят на крышах, греются на солнышке – красота! И тут подъезжает черный лимузин. Останавливается напротив, на той стороне улицы. Стекло в окне опускается, и я вижу одну из сестричек Фиксико. Она внимательно смотрит на меня.
Думаю, это Марджи, которая старшая. Хотя их практически невозможно различить – даже вблизи, потому что они одеваются одинаково и носят одинаковые прически. Но Марджи чуть толще, и у нее более обвислые щеки.
Мне кажется, или она и вправду что-то подозревает? Наверняка задается вопросом, почему я согласился пойти к ней чуть ли не мальчиком на побегушках. Я бы на ее месте сразу же заподозрил неладное: с какой такой радости под-иерофант другой церкви вдруг переметнулся к явным конкурентам? Но я хорошо исполняю свою работу. Делаю в точности то, что мне говорят. Я, наверное, самый вменяемый и наиболее квалифицированный раздатчик рекламных листовок во всей империи сестер Фиксико. Марджи, она далеко не дура. Она понимает, что здесь есть какой-то подвох, и наверняка наблюдает за мной – ищет, к чему бы придраться. Но придраться как раз и не к чему. Я всегда был хорошим работником. Может быть, не самым лучшим, но и не самым плохим. А сейчас я еще и стара-юсь. Очень стараюсь.
Лимузин едет прочь. Марджи чует опасность, но не может ее разглядеть. Сестры Фиксико не знают, в чем заключается мой главный талант. Я – прирожденный деструктор. Одним только своим присутствием я могу уничтожить любую организацию, на которую работаю. Но, к счастью, это неявный талант, и его очень непросто разглядеть.
Разумеется, я не смогу ничего доказать, но результаты говорят сами за себя. “Разогнать” прихожан Церкви тяжеловооруженного Христа – само по себе невеликое достижение, но развалить крупную международную преступную организацию меньше, чем за полгода – это действительно очень неплохо. Большие боссы в своих одиночках в Боготе уже, наверное, отчаялись понять, на чем же они прокололись. Может, они выделяли недостаточно средств на подкуп политиков и нужных людей? Или их “сдал” кто-то из своих? Или они наступили кому-то на больную мозоль? И они никогда не додумаются, что их загубил никому не известный курьер из Майами, выполнявший редкие разовые поручения. Да, я не спорю, чтобы развалить компанию, торговавшую осветительными приборами, мне потребовался не один год, но скорее всего мне тогда приходилось преодолевать противодействующее везение моих более удачливых сослуживцев.
Я никуда не спешу. Все равно у меня нет никаких других дел.
Так что теперь я сдаюсь. На самом деле это вовсе не грустно. Наоборот, даже радостно. Я уже смирился с тем, что мне не стать Господом Богом. Я еще не знаю, что буду делать, но одно знаю точно: я не буду предпринимать никаких действий исключительно ради того, чтобы утешать себя мыслью, что я не сижу сложа руки, а делаю хотя бы что-то. Моя задача на данный момент – разобраться с сестрами Фиксико. Говорят, что любовь окрыляет и придает человеку силы. Однако ненависть тоже поддерживает и питает, пусть даже потом иногда проявляются малоприятные побочные действия.
Сестры Фиксико начинали в Лос-Анджелесе. Потом потихонечку перебрались на восток, охватили Нью-Мексико, Техас, Луизиану, Тампу и теперь вот Майами, таинственным образом приобретая влияние и наращивая капитал по пути. Глист видел, как они обращаются с бездомными, и это повергло его в тихий ужас. Равно, как и их философия “отдавай, чтобы получить больше”, которая в приложении к подчиненным означала исключительно “отдавай”. Глист пару дней проработал на сестер Фиксико включальщиком-выключальщиком магнитофона на улице, после чего был уволен.
– Мне сказали, что я задаю слишком много вопросов, – объяснил мне Глист. – А я задал только один вопрос: “На что идут деньги?”
Глист рассказал мне, что парня, который не вернул магнитофон (это самые дешевые модели, так что их вряд ли выгодно перепродашь), потом нашли мертвым. Разумеется, у тех, кто живет на улице, средняя продолжительность жизни будет явно поменьше, чем у обычных граждан, и тем не менее…
– Я думаю, вы понимаете, что если вы мне поможете в это деле, я в долгу не останусь, – сказал мне Глист. – Ну, знаете, как говорится, всякий труд должен быть оплачен. И оплачен достойно.
– Если честно, не знаю. Мне еще никогда так настойчиво не предлагали высокооплачиваемую работу.
– Так вы принимаете мое предложение?
– Нет.
Я объяснил Глисту, что меня нельзя привлекать напрямую. Ну, если он хочет осуществить свои планы по уничтожению сестер Фиксико. Я буду действовать в одиночку, в качестве ходячего проклятия, и подряжусь поработать на сестер Фиксико как бы по собственной инициативе.
– Я не понимаю, – нахмурился Глист.
– Это не важно. Мы всегда гордились, что не идем ортодоксальным путем в Церкви тяжеловооруженного Христа. Но я знаю, как применить ваши деньги с пользой.
Я объяснил Глисту, что его деньги можно пустить на поддержку иерофанта, на рекламу ЦВХ, и самое главное – на то, чтобы вырвать Локкетов и Эстер из цепких лапок сестер Фиксико. Глист связался с каким-то известным нью-йоркским врачом, который считается лучшим в стране специалистом по лейкемии. Если кто-то и может помочь Эстер, так только он. И к тому же Нью-Йорк далеко от Майами.
Ознакомительная версия.
