Ознакомительная версия.
- Нет.
- Понятно, - судья произнесла это слово так, словно сама десять минут назад участвовала в моем задержании.
Секунд сорок она молчала. Потом обратилась с вопросом к секретарю:
- А у нас участие в несогласованном митинге и неповиновение сотрудникам полиции не покрываются одним составом? По сути ведь деяние одно…
С точки зрения формальной логики это был уместный вопрос. Почему меня судили по двум статьям, если я совершил – если все-таки драконовские законы этой страны, противоречащие друг другу, признавали, что совершил – одно деяние?
Девушка-секретарь, которая, по всей видимости, совсем недавно окончила юрфак, должна была дать ответ на мучавший и меня и судью вопрос, видимо, потому, что ее знания о безумных законах безумного царства были немного свежее. По крайней мере, иначе я не мог объяснить тот факт, что судья консультировалась у секретаря судебного заседания.
- Не знаю, - ответила девушка-секретарь, - но обычно рассматривают по двум статьям.
- По двум – так по двум, - как-то житейски и нарушая все мыслимые и немыслимые принципы правосудия, заключила судья. У меня в голове промелькнул образ популярной в Интернете картинки, именуемой «фэйспалм»: человек закрывает лицо ладонью, тем самым показывая свое разочарование, совмещенное с потрясением глупостью и невежеством оппонента.
Я понял, что участь моя решена. Судья еще немного помолчала и, наконец, изрекла:
- Считаю, что вина по обеим вменяемым статьям кодекса об административных нарушениях доказана.
У меня екнуло в груди, в горле встал ком, по спине побежали неприятные мурашки… Однако своим видом я ничего не показал. Пусть будет что будет, мой гордиев узел все равно уже разрублен…
- В качестве наказания назначаю штраф в пятьсот рублей по первой статье и пятьсот рублей по второй, - подытожила судья. – Решение суда может быть опротестовано в вышестоящем суде в течение десяти дней.
Я выдохнул. Ладно, сутки административного ареста мне, по крайней мере, не светят.
- Вам все понятно? – обратилась судья ко мне.
Конечно, мне было совсем непонятно, почему меня осудили по двум статьям за одно деяние, исходя к тому же из весьма сомнительной прецедентной практики, однако спорить смысла не было.
- Да, ваша честь, - ответил я. – Где, говорите, можно опротестовать решение?
Честно говоря, ничего опротестовывать я не собирался. Сейчас меня занимали совсем другие мысли и дела, но задать этот вопрос я посчитал необходимым.
- В вышестоящем суде, в нашем случае – это районный суд, - ответила мне девушка-секретарь.
- Ясно.
- Если не опротестуете, квитанции об оплате штрафа придут вам по почте…
Придут – куда ж денутся. Я ждал прихода перемен, а не квитанций, по правде.
- Я могу идти?
- Распишитесь в постановлении, - сказала мне девушка секретарь, - и получите копию.
Еще пару минут они занимались какой-то канцелярско-принтерной волокитой. Я начал скучать. Наконец, мне протянули готовые бумаги, я поставил свои автографы там, где было указано, получил свою копию постановления суда и, распрощавшись, удалился. Фемида проводила меня косыми взглядами судьи и секретаря.
В коридоре по-прежнему скучал одинокий пристав, мужчина, который оставался в кресле, когда я заходил в зал заседаний, куда-то подевался. Наверное, не дождался своей участи – решил я. Толкнув скрипучую дверь, я вышел в серый день января.
Ветер чуть успокоился, тучи застыли в небе, словно морщины на лице усталого бога. Белые кристаллы снега искрились на земле, перемежаясь с крупицами песка и соли, которыми были посыпаны тротуары. Сложив свою копию постановления вчетверо и убрав ее в карман, я пошел сквозь город, молчаливо глазеющий на меня.
За время моего отсутствия он почти не изменился: жизнь здесь вообще не любила вносить какие-то существенные коррективы в раз и навсегда прописанный распорядок. Панельные пятиэтажки, покрытые инеем, венчающая панораму одной из центральных улиц брошенная двадцать лет назад стройка с недостроенным домом – как надгробие распавшейся тогда стране, сама улица с развешанными на столбах репродукторами, из которых раз в году, в День Победы, можно было услышать песни и музыку опять же несуществующей страны. Я уже ностальгировал здесь после армии, похожие чувства посетили меня и сейчас.
Зашел в продуктовый магазин – купить сигарет. Возле магазина терлась компания обветренных пьяниц из соседнего двора, которая будто символизировала собой неизменность всего происходящего в городе – на моей памяти в этом помещении успели перемениться три магазина, а компания эта, за небольшими исключениями безвременно выбывших алкашей, как была на пятачке возле крыльца, так и осталась. Складывалось ощущение, что пропагандируемая нынешней властью стабильность была придумана как раз для них, а они, в свою очередь, олицетворяли и цементировали ее.
Приобретя сигареты, я вновь оказался на улице. Один из алкашей отделился от компании и подошел ко мне.
- Братишка, не выручишь рублем-другим? – спросил он меня.
Я поковырялся в карманах, отсыпал ему завалявшейся там мелочи.
- Благодарствую, - алкаш засеменил назад к своей компании.
Закурив, я двинулся дальше по улице. Навстречу попадались нечастые прохожие, иногда мимо проезжали автомобили.
Сказать по правде, я отвык от такой пустоты и спокойствия с ней сопряженного. Словно время устало двигаться по своим осям, и трагически проскрежетав напоследок, остановилось, застыло бессмысленной мертвой громадой в стылом пространстве провинциального января.
Я вышел к центральному перекрестку, где смыкались две главные городские улицы, постоял у пешеходного перехода, ожидая, когда загорится зеленый сигнал. Исчезнувший было ветер, появился снова, принеся мне в лицо ворох ледяных кристаллов, растворенных в воздухе. Я поднял воротник куртки, закрыв шею от ветра.
Дальше я шел по городской аллее, усаженной тополями, на которых вместо листвы сейчас громоздились пышные шапки снега.
Где-то в ветвях каркали вороны, их хриплые голоса заставили меня вспомнить черных птиц, которых я видел в армии. Те птицы тучами кружили над военным городком, их пометом была густо усеяна земля под местами гнездовок. Кто-то говорил, что это плохая примета: мол, место проклятое, кто-то, что вороны тянутся к чужой беде и трудностям; для меня же было очевидно, что привлекает их на самом деле дармовая пища, которую в огромных количествах выкидывали из армейской столовой на помойку. Но, конечно, дело было не в объяснении, которое каждый мог подобрать себе сам, а в самих птицах – они врезались в память черным пятном. Опять эти птицы… Вороны заставили подумать об ином. О том, что все идет по кругу, например.
По аллее я вышел к реке, скованной льдом. Берега ее были завалены снегом, снег лежал и на ледяной поверхности реки. Я свернул на тропинку, протоптанную в снегу и ведущую вдоль берега. Хотелось немного пройтись, подумать.
Многие связывают жизнь с поступательным движением от точки «А» к точке «Б», когда ты постепенно что-то приобретаешь, наращиваешь свой потенциал, преодолеваешь препятствия, становясь мудрее и целостнее; на деле же поступательное движение оказывается набором хаотических рывков, когда ты мечешься, словно загнанный зверь в клетке, ломая ногти и сбивая дыхание. Нет никаких точек «А» и «Б», и уж, тем более, какой-то конечной благой цели, достижение которой позволяет считать движение удавшимся; есть лишь обыденная пустота существования, в которой человек почти всегда остается один на один с собой, со своими страхами, и движение тут определяется только той яростью, которую человек сможет противопоставить собственным страхам. Столкновение Ярости и Страха определяет основной мотив человеческой жизни: борьбу. Общество и государство – лишь масштабированные проекции личности, поэтому борьба человека с ними является, в первую очередь, борьбой с собой, со своими иллюзиями и страхами.
Метрах в ста от начала тропинки берег становился пологим, здесь можно было спуститься к реке. В этом же месте из земли торчала труба, из которой била струя воды. Река тут не была целиком закована в лед, там, где вода из трубы попадала в реку, находилась довольно большая полынья, в которой плавали лебеди, не улетевшие на зимовку. Я остановился посмотреть на них.
Лебеди плавали от одного края полыньи к другому. Падающая из трубы вода не пугала их, мелкие брызги смачивали их перья и образовывали круги при столкновении с водой. Изредка белые птицы нагибали свои головы к воде и что-то вылавливали в ней. На другом берегу реки дымила труба котельной.
Ну что – пришло время подвести некоторые итоги? Возможно. Я прикинул, что я сделал после армии. На философский не поступил. Провал номер один. Зато на работу устроился. Впрочем, работой я ее не считал. Втюхивать не пойми что не пойми кому в фирме с говорящим названием «Профит» – велика же работа. Там было проще задохнуться от нехватки воздуха, чем произвести на свет что-нибудь стоящее. Провал номер два. Что еще?.. Вопросы-вопросы… И почти полное отсутствие ответов. По крайней мере, до недавнего времени. Провал номер три. Еще? Декабрьская революция. Конечно, ее провал нельзя было полностью списать на одного меня, но, кажется, мое участие в ней тоже сыграло свою роль. Провал номер четыре. Я – неудачник? Нет.
Ознакомительная версия.
