— Ну… — Весельчак смущенно улыбнулся. — Пора возвращаться к работе. — Он махнул мне и побрел к мраморной колонне, где оставил тощую метлу и совок. Затем направился к лифтам, смахивая по дороге воображаемые пылинки.
Чья-то рука хлопнула меня по плечу.
— Пошли, мечтатель. У нас сегодня общее собрание.
Передо мной стоял Хотчкисс, еще один автор Пембрук-Холла, — тощий парень, проработавший в агентстве на год больше, чем я. Последний факт он никогда не позволял мне забыть.
— Собрание… — машинально повторил я, и внезапно на меня снизошло озарение. Я понял, что именно мой затуманенный похмельем разум отказывался вспомнить в воскресенье. Общее творческое собрание. «Старик» хотел сообщить нечто важное. Что-то произошло. — Да, конечно же…
Хотчкисс принялся пихать меня к открытым дверям лифта.
Внезапно мне в голову пришла новая мысль. Я оглянулся на Весельчака.
— Мне нужна еще одна роза. — Я представления не имел — зачем. Однако точно знал, что через пару минут соображу.
— Нельзя заставлять «старика» ждать, — сказал Хотчкисс, заталкивая меня в кабину, которая незамедлительно повлекла нас вверх. — Как ты думаешь, в чем дело?
Я одарил Хотчкисса бессмысленным взглядом. Моя субботняя невоздержанность еще давала себя знать. Я был не в настроении читать и угадывать чужие мысли. В особенности — мысли Хотчкисса.
— Ты о чем?
— О собрании, Боддеккер. Говорят, будет горячо. Лично я полагаю, что грядет конец света.
— Об этом не обязательно объявлять во всеуслышание, — буркнул я. — Подобные вещи говорят сами за себя. Когда взрываются Галактики, рекламщики выходят за дверь.
— Полегче, — сказал Хотчкисс. — Расслабься. Что не так? Не нашел себе дом?
— Дом… — отозвался я. — Я нашел дом. Он прекрасен, Хотчкисс. Он находится в Пр… находится в Джерси. Казалось, это средоточие моей мечты…
— Судя по употреблению прошедшего времени, что-то не заладилось?
Кабина вздрогнула. Двери разъехались в стороны, и мы вышли наружу. Я направился к лестнице, но Хотчкисс снова сгреб меня и подтолкнул в сторону очередного лифта. Подъемник выглядел так, словно не использовался с прошлого столетия.
— Не заладилось, — сказал я, поежившись.
Глупо ухмыляясь, Хотчкисс потряс перед моим носом ключом.
— Я получил Право Пользования на эту неделю.
— А еще что нового?
Хотчкисс поволок меня прямиком к лифту. Затем в упор посмотрел на меня и заговорил, основательно понизив голос — самым заговорщическим тоном:
— Я подозреваю, — заявил он, — что скоро нам всем здесь придется употреблять прошедшее время. И гораздо чаще, чем раньше. Я думал об этом, Боддеккер. То, что мы делаем, не может продолжаться долго. Что-то должно измениться. Если «старики» достаточно прозорливы, они тоже это поймут и предпримут меры.
— Что поймут? — спросил я.
— А, ладно. Не бери в голову, — бросил Хотчкисс. Лифт начал плавное торможение. — Ну так как? Ты купил свой дом?
— Пытаешься переменить тему? — Двери открылись. Мы вышли наружу.
— В пятницу только об этом и говорили. Я ожидал, что к понедельнику ты заделаешься этаким лендлордом и домовладельцем, полностью довольным собой. Что стряслось, Боддеккер?
— Такие вещи быстро не делаются. — Я вздохнул. — А как насчет твоего уик-энда? Жажду услышать все пикантные подробности ваших с Дансигер приключений. Формы, размеры, позы…
— Теперь ты пытаешься переменить тему, — поспешно сказал Хотчкисс. Мы завернули за угол, миновали двойные стеклянные двери и оказались в приемной зале «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис». Мы раскланивались с секретарями, приветствовали знакомых, а когда вышли из зоны их слышимости, допрос возобновился.
— Ты ведь не отстанешь, да?
— Давай-давай, колись. — Я ткнул его локтем под ребра.
— Если тебе так уж надо знать, — произнес он с покорным вздохом, — то у нас ничего не было.
— О! Ну да, точно. — Я строго кивнул. — Еще что скажешь? Предложишь купить участок на Луне?
Хотчкисс застыл посреди коридора.
— Я выкинул ее номер из часов, ясно тебе?! Я опасливо глянул на приятеля.
— Извини. Я… э… Не знал, что это все настолько серьезно.
— Да, серьезно. — Он говорил слишком громко. — Конец. Баста. И никаких вопросов. Договорились?
— Прости. Я не знал.
— Никто не знал. Мне жутко не хотелось приходить сегодня сюда. И теперь я намерен это продемонстрировать. Всем без исключения.
— Прими мои соболезнования. — Хотчкисс, само собой, ни на грош мне не поверил, однако я не кривил душой. Мне нетрудно его понять. Разве я не ушел с работы в пятницу, поклявшись привнести толику феодализма в двадцать первое столетие? Хотчкисс же обещал вернуться с занятной историей о своих эротических приключениях.
— Если б не это собрание, — говорил он между тем, — я похерил бы все дела и остался дома спать.
В конце холла мы разошлись. Я отправился в свой офис и начал пропалывать сообщения, скопившиеся в электронной почте. Одно из них, стилизованное под рукописный текст, состояло из больших вычурных букв, гласивших: «Не забудь!» В следующий миг я увидел и автора послания, дефилирующего по коридору. Память внезапно прояснилась, любезно сообщив, что именно я позабыл, а также — зачем мне понадобилась вторая роза. Заботы, погребенные под кучей моих личных проблем, наконец-то всплыли на поверхность.
— Боддеккер, — сказала Бэйнбридж. — Привет, Боддеккер.
Невысокая и круглолицая. Волосы — длинные каштановые кудряшки. Ее глаза могли быть глубокими и проникновенными, если она того желала — но, разумеется, не в данный конкретный момент. А нежный и в целом приятный голосок сейчас срывался на капризный визг.
— Ты что, не получил мою записку?
Бэйнбридж. Она училась на старшем курсе колледжа и стажировалась в моей группе. Бэйнбридж интересовалась лингвистикой и мечтала стать специалистом по синтезу различных языков, обычаев и культур в рекламе. Она надеялась, что ее возьмут в Пембрук-Холл после окончания колледжа. И, сдается мне, заблуждалась.
— Э… — Я указал пальцем на экран.
— Я оставила сообщение в пятницу, чтобы ты не забыл. Просила лишь позвонить! — Бэйнбридж остановилась возле стола, держа ноутбук наподобие щита.
— Слушай, — промямлил я. — Извини. Этот уик-энд… — В такт моим мыслям опять заныли виски: похмелье возвращалось.
— Ты не позвонил мне, — настаивала она. — А сказал, что позвонишь, Боддеккер. Ты обещал, но не позвонил. Ты никогда мне не звонишь. Никогда. Что надо сделать, чтобы дождаться от тебя звонка?
Я откинулся на спинку кресла.
— Бэйнбридж, это жуткое свинство с моей стороны. Уикэнд прошел совсем не так, как я надеялся… — Я на секунду задумался: не объяснить ли ей все как есть? Сказать, что я провел уик-энд, сперва надравшись в стельку, а затем мучаясь похмельем… Хм. Боюсь, это не самая хорошая идея.
Однако если я буду сидеть с разинутым ртом, это не улучшит моего положения. Бэйнбридж осуждающе покачала головой.
— Честно, Боддеккер, я не могу понять, куда заходят наши отношения. В самом деле. Могу ли я на тебя положиться? Могу ли я зависеть от тебя? Предполагается, что мы друзья, верно? Но как же мне быть? Я хочу сказать: ты даже не взял на себя труд позвонить.
Полагаю, я мог ей позвонить, будучи пьян, как свинья, хотя вряд ли ей такое пришлось бы по вкусу. Конечно, еще можно было позвонить в воскресенье… Правда, это означало, что Бэйнбридж припрется ко мне домой и будет играть во Флоренс Найтингейл, пытаясь избавить меня от всех недугов разом. Вдобавок она неизбежно принялась бы трещать как сорока и пороть всяческую чушь… Вот уж воистину приятное времяпрепровождение.
— Ну-у? — Бэйнбридж нависала надо мной, уткнув руки в боки.
Я молчал.
— Тебе нечего сказать мне, Боддеккер?
Я кивнул. Я понимал, что она ожидает извинений, и попытался сформулировать подходящую фразу. Мне даже показалось, что я преуспел. Вот только по пути мои мысли каким-то причудливым образом преобразились и сорвались с губ словами, о которых я пожалел, едва они достигли моих ушей.
Я сказал:
— Бэйнбридж, ты выйдешь за меня замуж?
В другом месте и в другое время это могло бы оказаться забавным. Сейчас же Бэйнбридж оскорбленно переспросила:
— Что?!
Я окончательно застопорился. Шутка вышла не лучше той, что я выдал Джен. Вдобавок Бэйнбридж не знала, что произошло в Принстоне. Дальнейшая беседа о браке и детях не принесет мне никакой пользы. Так что я быстро осекся, и это еще более разожгло ее праведный гнев.
— Я не понимаю. Правда, не понимаю. Ты мне не звонишь. Ты вытираешь об меня ноги. А потом выдаешь такие вот вещи. Я тебе не слишком-то нравлюсь, а, Боддеккер?
Совершенно верно — если кто-то желает знать правду. Говоря откровенно, она сама повесилась мне на шею и болтается там уже несколько месяцев. Один раз я проявил к ней участие, и это обернулось для меня кошмаром. По-хорошему, мне следовало бы сказать нечто вроде: «Бэйнбридж, не то чтобы я тебя больше не любил… Я никогда тебя не любил». Интересно, почему люди не могут оставаться просто друзьями?
