отростке.
– Я тебе завидую, – говорит Пин.
Нано сухо смеется с кровати. Сипло спрашивает:
– Заболел что ли?
– Ты теперь знаешь, ради чего жил. А я до сих пор не врубаюсь.
– Салага, – Нано харкает кровью на подушку, утирает губы уголком простыни, который уже стянула коричневая корка. – Нужен смысл? Сейчас придумаем. Для начала научись драться по-человечески, а не как девчонка.
– На смысл жизни не тянет.
– Это первостепенная задача, – упирается Нано. – Толку от смыслов, если тебя отморозки опять в бетон утрамбуют?
Пин морщится, сросшиеся ребра тотчас отзываются, ноют, как перед сухой грозой.
– С задачами я как-нибудь сам разберусь. Давай что-нибудь посущественнее.
– Лады, – Нано щурится, задумавшись. Тычет в Пина пальцем. – Ты должен стать Главой Города. У тебя получится, я серьезно. Только контролем шибко не увлекайся, я тебя знаю, запросто доиграешься до военной диктатуры и не заметишь. Лучше обеспечь свободу выбора. Такую, чтобы была равноценная альтернатива, а не по принципу «прими или сдохни». Придумай идеальный мир, у тебя полно времени. А когда придумаешь, поставь мне вот такенный памятник на Главной Площади, чтобы с самого Института видать было.
– Идиот, – Пин замахивается подушкой, но не бросает – сплошная язва, накрытая простыней, взвоет от боли. Пусть лучше смеется, пока может.
Надтреснутый хохот быстро скатывается в кашель. Нано зарывается лицом в подушку, Пин сует ему стакан с водой, но Нано, не глядя, отмахивается, проливает воду, случайно задев стакан. И когда Нано, успокоившись, со свистящим глубоким вдохом разворачивается, Пин опасается увидеть размазанные по наволочке мозги.
– Я придумал, – серьезно говорит Нано и облизывает кровоточащие губы. – Если тебе так уперлось получить миссию, отнеси меня за Город. Не хочу подыхать здесь.
Любой крест – тяжелая ноша. Пин подготовился, как мог – спровадил сиделку, достал машину с запасной канистрой драгоценного бензина, чтобы довезти Нано до городской ограды, и сделал две пробные вылазки до утиль-базы. Из обломка полукруглой детской горки и старого матраса с торчащим сквозь обивку прогнившим поролоном соорудил подобие саней.
– Я не буду с тобой прощаться, – предупреждает Пин, укладывая Нано на матрас.
Уродливая колыбель раскачивается взад-вперед, пока он раздевает Нано. Пина самого вот-вот укачает, к тому же от больной плоти воняет так, что фильтры маски не справляются.
Не сдержавшись, Пин спрашивает:
– Оно того стоило?
В ответ Нано закрывает глаза.
Комбинезон решено сжечь в Институте. Пину всегда нравилась идея ритуального костра, а тут такой повод, грех упустить. Символическое избавление от идентификационного отпечатка. Пусть данные Нано хранятся в десятках реестров, штамп на лбу маски – особый. Клеймо. Его надлежит стирать в особо торжественной обстановке.
Не беда, что из-за этого комбинезон приходится тащить лишним грузом, хотя в развалинах приграничных кварталов можно и вертолет при желании на века запрятать, зато есть, что подложить Нано под голову, чтобы видел дорогу – пересчитывать набухшие в небе тучи раз за разом и на здоровую-то голову тяжко.
Кстати, от солнца тучи не спасают. Оно умудряется обходить их по хитрой траектории, чтобы нещадно припекать Пину затылок.
Перила детской горки нехотя скользят по сухой земляной коре, изредка спотыкаясь о клочки выжженной до желтизны травы. Пин толкает «сани» вперед, так оказалось проще, чем тянуть за собой. Нано молчит, и дорога кажется одуряюще длинной.
Институтские стены издали обыденны и приземисты до разочарования. Пин берет чуть влево, чтобы обогнуть ограду и зайти в Институт с той стороны, где Братство оставило распахнутыми ворота. Они ведь собирались вернуться.
По бетонированным дорожкам передвигаться легче. Корпуса Института построены очень близко друг к другу и щедро накрывают территорию тенью. Пин глазеет по сторонам на скрюченные деревья с растопыренными голыми ветками, на устоявшие скелеты скамеек и раскрошившуюся местами ленту бордюра, на облупившиеся пожарные лестницы и изгрызенные временем стены.
– Ты говорил, что абсолютно все окна целы.
Пин разворачивает «колыбель» лицом к одному из зданий, в окне которого красуется внушительная лучистая от трещин пробоина.
– Никому нельзя верить, – отзывается Нано. Его плечи нервно вздрагивают, поначалу заставив Пина напрячься, но это всего лишь смех. – Никогда никому не верь, Пин, – говорит он, смеясь все сильнее. – Особенно, если тебе обещают чего-то не делать.
В хохоте нет сарказма, напротив, Нано выглядит бесконечно счастливым.
Концентрические круги клумб будто созданы для костров или стрельбы по мишеням с воздуха. Комбинезон горит плохо, хоть Пин и щедро полил его бензином, тяжелая ткань упорно не поддается огню, не помогли даже сухие ветки, разбросанные поверх в помощь пламени. В конце концов, устав бороться с химзащитой, Пин бросает последнюю ветку в костер и садится прямо на камни спиной к Нано, который отказался перебраться на скамейку, и теперь глядит на хилые всполохи со своей ущербной колыбели, застыв молчаливым изваянием, будто зацепился за какую-то мысль, и она оказалась важнее всего на свете.
– А ведь в итоге никому нельзя верить, – наконец озвучивает Нано. Под перилами слегка раскачанной «колыбели» хрустит бетонная крошка. – Одни врут, другие ошибаются, третьи не договаривают. Возьми хоть Правление, хоть Братство, хоть своего Бога. Уж извини. Итог слепой веры один.
Нано вытягивает шею, кроваво сплевывает на асфальт последний зуб.
– Я тоже врал, – сознается Пин. – Я не собираюсь становиться Главой Города.
И передразнивает:
– Уж извини.
К каркающему смеху Нано никак не привыкнуть. Пин вытягивает из костра уцелевшую ветку, задумчиво ворошит комбинезон, разбрасывая искры.
– Может, нам не обязательно таскать на себе столько защиты? – спрашивает он, глядя, как ткань начинает плавиться, словно пластик. – Должен же быть какой-то облегченный вариант.
– Придумай, – подбадривает Нано. – Придумай такую, от которой избавляться не захочется.
– Ладно, придумаю.
Сложно сдержать слово, если обещал не прощаться.
У Пина горечь во рту то ли от едкого дыма, просочившегося сквозь фильтры, то ли от чего-то менее очевидного. Песчаный оползень покрыл сапоги тонким рыжим слоем. После жара костра лучи красного солнца не так обжигают, да и налегке идти гораздо проще. Если мерить чисто физическими величинами.
Если верить учебникам по анатомии, без еды и воды Нано продержится около трех суток.
Если верить химикам Братства, у Нано в запасе дня полтора, чтобы надышаться.
Если верить радиочастотам, городские бульдозеры уже утром сравняют Институт с землей.
Если верить церкви, испытания Адом для Нано подходят к концу.
Если только верить.
И Пин верит. Пин искренне верит во все обещания и догмы. Исполненный решимости и оптимизма, он наконец-то уверен в своем предназначении и мысленно рисует себе планы на годы вперед, пока возвращается через пустырь в родной Город – в пристанище выживших, в крепость, защищенную
