оградами, фильтрами, законом и правилами. В по-настоящему безопасное место.
А закатное солнце слепит его глаза карминовым светом.
The Конец.
3.1 Габ ничего не понимает в искусстве
Пятнадцать ноль-ноль – время обхода. Взяв планшет и табель, Габ выходит во двор Завода и оглядывает залитый светом асфальт.
Территория Завода огромна. Даже если смотреть сквозь стены корпуса, взгляда не хватит упереться в плиты забора, они так и останутся за линией горизонта. Участок, вверенный Габу, гораздо меньше: административные корпуса, столовая, парковка на двадцать экипажей. И треклятый участок забора, отсекающий Завод от жилых кварталов.
Назаборная живопись существует, сколько Габ себя помнит. Начинать день со звонка в Отдел чистоты уже стало привычкой, для рабочих не приходится проводить инструктаж, только указать изрисованный участок. Обычно террористы Братства расписывают забор только ночью, поэтому во время дневного обхода Габ не покидает периметр, за редким исключением, вроде вчерашней угрозы «Суки, вам это зачтется». Но это художество не в счет – лишь развлечение молодежи. Экспрессивность угрозы и размашистость черных мазков отражают скорее накипь эмоций, нежели гражданскую позицию, а неточность в передаче эмблемы выдает новичка с головой.
Впрочем, Габ ничего не понимает в искусстве.
Через три метра влево от центрального входа – кабина патрульного номер один. Патрульный на месте, как и положено. Габ козыряет служивому, направляясь дальше, к следующему посту. Пятнадцать ноль две.
В пятнадцать тридцать Габ поднимается по некрашеной бетонной лестнице на второй этаж административного корпуса. Инстинктивно задерживается возле информационного стенда, но ненадолго – новостей никаких, разве что уголок таблички «Снимать комбинезоны запрещается» загнулся, скоро ее заменят.
Ровно в пятнадцать тридцать три табель ложится на стол Полковнику.
– Все на месте? – спрашивает начальник. В табеле перед его носом все позиции отмечены, но Полковник переспрашивает, трет маску у подбородка и стучит по столу позолоченной шариковой ручкой.
Габ отвечает: «Да, босс».
Полковник по-генеральски размашисто подписывает табель, придвигает к себе настольные часы из резного дерева и выставляет в графе точное время. Пятнадцать тридцать пять, все по графику.
– Порядок – самое ценное в нашем угробленном мире, – изрекает Полковник, откинувшись на спинку кресла.
Вся эта демонстрация значимости предназначена не Габу. В кресле напротив Полковника сидит посетитель. Он сутулится и, закинув ногу на ногу, сжимает колено сцепленными в замок пальцами. На коленях – большая мешковатая сумка. На месте Полковника Габ не утруждал бы себя рисоваться перед такими людьми. Люди, одетые в комбинезоны, все похожи друг на друга, но гость Полковника давно не менял сумку и ботинки, истрепал их так, что кожаные перемычки испещрены трещинами, а пятна с покрытия уже вряд ли выведешь. Неряшливые люди вызывают у Габа презрение.
– Сержант, ты разбираешься в искусстве? – спрашивает Полковник.
– Нет, – признается Габ.
Гость меняет ноги и сжимает колено еще сильнее.
– Вот скульптор предлагает сделать нам бюст к юбилею генерала, – говорит Полковник, машет рукой. – Показывайте, что вы там за образцы принесли.
– Я, вот… – голос у Скульптора неожиданно высокий, какой-то писклявый. Он снимает гермозащиту сумки, копается внутри и выкладывает на стол перед Полковником статуэтки. Крыса с усами-лесками, глиняный череп с камнями в глазницах, корявое дерево из непойми-чего.
– Я люблю смешивать материалы. – Еще несколько изделий хаотично выстраиваются перед Полковником.
– А это из чего? – Полковник подцепляет за хвост крысу и поднимает над столом. Одна половина фигурки покрыта шерстью, вторая – оголенное гладкое тело молочного оттенка. Усы-лески топорщатся и подрагивают от малейшего колебания жирного тела на весу.
– Алебастр и мех, – отвечает скульптор.
Крысиный маятник проходит еще раз по амплитуде и небрежно опускается на стол.
Повисшее молчание свербит. Скульптор ерзает на стуле слишком громко и сам же смущается.
– Я подумаю, – наконец-то рубит Полковник. – С вами свяжутся.
Скульптор нервно и поспешно кивает, кажется, он рад убраться поскорее, и даже заказ уже не важен. Рука Скульптора тянется за статуэтками, но Полковник пресекает:
– Оставьте.
– Оставить? – переспрашивает Скульптор. Он так и стоит, нависнув над столом с протянутой рукой. В другой – разинувшая пасть сумка.
– Оставьте.
– Хорошо. Но, думаю, вот это вам вряд ли понадобится, – Скульптор тянется к белому квадрату с неровно отбитыми краями, что лежит между бюстом женщины-львицы и варварской имитацией статуи Мира.
– Все оставьте, – командует Полковник. Он вынужден повторить еще раз, прежде чем Скульптор отнимает руку. – Мы с вами свяжемся.
Когда за Скульптором мягко закрывается массивная дверь, Полковник кладет перед собой белый квадрат, склоняется над ним, подсветив настольной лампой, как хирургическим светильником. Он изучает квадрат несколько минут, ставит на ребро, меняет угол освещения. Затем, нервно вручает квадрат Габу:
– Исследуй.
У Полковника особое чутье на болевые точки и нездоровая тяга давить на них. Габ уверен, для таких мирное время – бесцельно прожитые годы, и не удивлен приказу. Раз Скульптор норовил забрать квадрат, значит, именно он – самое ценное из предъявленных безделушек.
Исследовательские возможности Завода велики, а особое распоряжение за подписью Полковника снимает любые пороги доступа. За несколько часов в лабораториях выясняют состав – гипс без примесей, без обработки, без покрытия. Химически чистый продукт. Цельный объект с постоянной плотностью и составом по всей площади. Просто необработанный кусок гипса с рваными краями и шершавой поверхностью. Сомнительный образец скульптуры.
Впрочем, Габ ничего не понимает в искусстве. И это взводит его тетивой арбалета.
На улице совсем темно и идет дождь. Сильный, лупит по капоту машины едва ли не громче рычания мотора. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, и фары помогают слабо. В такую непогоду лучше вообще не высовываться, тем более – ехать в рабочий район почти у самых приграничных кварталов. Благо, от Завода совсем недалеко, а вот домой Габу добираться будет сложно.
Типовые поствоенные трехэтажки выстроились шеренгами вдоль дороги, Габ отсчитывает четвертую по нечетной стороне и въезжает во двор, паркуется на почти пустой стоянке. Помимо его машины, на парковке оставлены всего две: для рабочих бензин – недоступная роскошь. Что говорить о машинном масле и прочих прелестях?
Приложив ладонь козырьком к окулярам, Габ выскакивает из машины. Ливень ощутимо колотит по плечам, по макушке, толку-то от комбинезона, разве что не промокнешь. До подъездной двери всего десяток метров, но когда Габ влетает в очистительный тамбур, дождевая вода все еще стекает с комбинезона и расползается под ногами лужей.
Квартира Скульптора на третьем этаже. Габ поднимается по крашенным ступеням, которые выглядят гораздо чище исписанных стен. Настенная живопись, как и пустые парковки – тоже особенность рабочих районов. Нарисованные цветными карандашами знаки
