все слои стекла, воды, отравленного воздуха – центральную башню, с горящим табло счетчика Гейгера.
«Возгорание у Восточной стены».
Семнадцать секунд. Ровно семнадцать секунд прошло с того момента, как инспектор Риз Третий сообщил дежурному о дымовой ленте у самой ограды города.
Надпись часто мигает на дисплее, зависшем над приборной панелью, словно монохромный флаг, селектор информатора требовательно пищит. Надо дать подтверждение, что информация получена, иначе он не заткнется. Сигнал идет абсолютно во все военные машины, не разбирая, чья она – патрульного, офицера или городского Главнокомандующего. Так сказано в Уставе, хотя в оповещении последнего инспектор сомневается.
Столп дыма растет из-за крыш заброшенных кварталов и сизым шлейфом крадется к шпилю центральной башни. Инспектор догадывается, что здесь горит. Очередной автомобиль, угнанный прямо с парковки. Никаких свидетелей, никакой связи между владельцами, не имеющими никаких очевидных врагов. Никаких зацепок.
Этот поджог – пятый за два месяца, и инспектор впервые оказался так близко.
Сквозь респиратор просочилась гарь, на языке сразу стало сухо. Горит совсем близко – минуй последний двор, и увидишь. Хорошо, что в машинах военных двигатели почти бесшумны, и по ржавой высохшей земле она не едет – крадется. Для инспектора Риза Третьего дело «поджигателей» – особое, и в такой близости от пожара сложно сохранять холодной голову. Маска липнет к взмокшим вискам, перчатки – как вторая, но ненадежная кожа на пальцах. И только метроном в груди не подводит, стучит размеренно. Тук. Тук. Тук. Тук. Долгие годы упорных тренировок.
Если бы не межкомнатные перегородки, этот последний на пути дом просвечивал бы насквозь – устояли только стены, ободранные временем до кирпичных ребер. Инспектор останавливает автомобиль поодаль, глушит мотор и, взяв наизготовку табельный ПМ, крадется вдоль стены.
По ту сторону баррикады слышны голоса. Разнузданные, высокие.
Инспектор включает встроенную в окуляры камеру, для протокола произносит: «Приступаю к задержанию» и добавляет мысленно, обращаясь к весельчакам: «Пожалуйста, не вздумайте убегать».
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Два шага до поворота. Один. Тук-тук. Риз Третий выходит из-за угла, готовый выкрикнуть положенные «стоять» с предупреждением об аресте, но молчит и, ошалевший, опускает ствол. Горит действительно машина. Совсем близко – шагах в пятнадцати. И поджигатели, за головы которых инспектору обещан чин, веселятся тут же. Держась за руки, они скачут хороводом и выкрикивают не то стишки, не то частушки. Их четверо, каждый – с метр ростом.
– Дети? – растерянно произносит инспектор вслух слишком тихо, чтобы расслышали хулиганы, но достаточно громко, чтобы встряхнуться самому. Те же годы упорных тренировок возвращают голосу официозную сталь, поднимают оружие, берут прицел: – Стоять! Руки за голову, ноги врозь.
Смех прекращается резко. Восемь окуляров обращены к инспектору, восемь рук поднимаются вверх.
– У-и. У-и.
– Бак-бак.
– Фью-фьють-фью.
– У-у-у-ть.
– У-и. У-и.
Четыре звонких голоса имитируют сигнал гражданской тревоги. Респираторы искажают звук, заставляют голоса звучать оцифрованно и действительно похоже на сирену. Восемь детских ладошек крутятся над головами, восемь ног отплясывают издевательский кордебалет. Инспектор Риз Третий застыл истуканом с пальцем на курке. По Уставу он обязан выстрелить.
***
Кабинет высокого начальства призван устрашать. Темно-серые стены, бронированные шкафы-сейфы вдоль стены слева от громадного зарешеченного окна, справа от него – утопленное в защитную нишу рабочее место. Кресло посетителя стоит напротив и стола, и окна, и двери, почти в самом центре комнаты. Идеальная мишень со всех позиций.
– Мне в штате сопли не нужны! – Воен-полковник упирается кулаками в стол, локти растопырены, как мощные крылья, на плечах поблескивают острыми краями чеканки со званием. – Если солдат по Уставу обязан выстрелить, он – стреляет, а не смотрит, как преступники скрываются с места преступления. Или этот пункт у тебя из головы вылетел?
Инспектору Ризу Третьему по званию не дозволено говорить в присутствии Воен-полковника, поэтому он сдержанно мотает головой. Устав Риз Третий знает наизусть и может повторить каждый пункт, начиная с любого слова. При оказании сопротивления преступником солдат обязан выстрелить. Если преступник убегает – в ногу, если вооружен – сначала в руку, при крайней степени угрозы – на поражение. Инспектору доводилось стрелять в людей, он точно знает, что пробитый защитный комбинезон гарантирует оттянутую мучительную смерть в госпитале-изоляторе. Или в квартире, на глазах у родных после оправдательного приговора.
Ни одна сожженная машина не стоит смертного приговора для отбившейся от рук школоты. Так считает инспектор Риз Третий. Его объяснения изложены в рапорте и не признаны весомыми аргументами.
– Слабость непростительна для солдата, – Воен-полковник не скрывает презрения. – Особенно в твоем случае, инспектор. За поимку поджигателей тебе обещано звание, Воен-майор передал мне твое дело, – подхватив сверху внушительной стопки папку, Воен-полковник трясет ею в воздухе и снова бросает на стол. – У тебя совсем мало времени. Когда твоему брату исполнится шестнадцать? В ноябре? Всего четыре месяца осталось. Двадцать дней уйдет на обвинительный процесс, еще тридцать пять на оформление звания и минимум пятнадцать – на подачу готовых документов в социальный комитет. Итого девяносто дней из ста двадцати уйдет на бумажную волокиту. У тебя есть всего месяц, чтобы задержать поджигателей. Иначе имя твоего брата будет в общем порядке внесено в реестр мобилизации, – Воен-полковник откидывается в кресле, разводит руками. – Наше Государство укреплено и защищено. Нужно быть полным отморозком, чтобы объявить нам войну. Но кто знает? Кто знает?
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Воен-полковнику не увидеть, как Риз Третий под маской закрывает глаза и сжимает вместо кулаков зубы.
Он – инспектор Мирного Управления – догадывается, куда каждый месяц пропадают люди, рискнувшие пересечь городскую ограду. И почему сокращается список мобилизации, если к сроку пересечь ограду не находится желающих.
Из пыточной Воен-полковника инспектор Риз Третий попадает прямиком к Воен-майору – старик не дал шанса разминуться в узком казенном коридоре, приказом пригласил в свой кабинет.
– Ну как воспитательная беседа? – спрашивает Воен-майор, усаживая инспектора на стул для посетителей.
В его кабинете нет решеток на окнах и рабочее место открыто для обстрела с улицы, но чувствовать себя свободнее у Риза Третьего все равно не выходит.
– Вдохновляет, – отвечает инспектор хмуро. – Вы отдали мое дело руководству, чтобы меня взяли на карандаш?
– Конечно, нет! – скрипит Воен-майор. – Чтобы напомнить тебе, в какие времена мы живем, – он достает из ящичка стола курительную насадку, крепит ее на респиратор. Пока Воен-майор роется по ящичкам в поисках табачной колбы, вдыхательная и выдыхательная трубки торчат и колышутся при движениях головы, как усы большой вымершей рыбы. Риз Третий силится вспомнить ее название по картинкам в детских книгах и не может.
– Мы живем
