Сапега, не удовлетворённый результатами стрельбы, искал новые средства воздействия на непокорных и готовился к решительному штурму. В свои намерения он никого, кроме Лисовского, не посвящал. Прибежчики и пленники, которых удавалось захватить во время осторожных вылазок, ничего определённого сказать не могли, хотя все ощущали напряжение и ждали скорой грозы. Первый громкий раскат прозвучал 6 октября у мельницы.
Нападение возглавил сам Лисовский. Ночью он выслал вперёд несколько казаков, чтобы вырезать дозорных, а затем стремительным броском овладеть мельницей. Не получилось. Там не спали и службу несли зорко. Ползунов вовремя заметили и подняли тревогу. С крепости ударили пушки, ударили дробом по заранее пристрелянным местам, и многих казаков положили на месте. Лисовский, изрядно хмельной — трезвым он никогда в дело не ходил — крепко выругался: воронье который раз удивляет боевой выучкой, ну, ничего, на этот раз им будет устроена бойня по всем правилам. Он приказал своим людям отойти и, перестроив их, завёл с другой стороны, с той, где мельница заслоняла крепостные пушки и делала их безопасными. Казаки открыли убийственный огонь и под его прикрытием стали приближаться. Защитники оказались в затруднительном положении: противник был невидим, приходилось стрелять наугад, тогда как стоящая на взгорке мельница являлась средоточием неприятельского огня. Из-за окружающих её земляных валов то и дело слышались вскрики, свидетельствующие об ещё одном удачном вражеском выстреле. Защитникам не было резона и выходить за валы, чтобы встретить нападающих на подходе, ибо об их числе и направлении движения ничего не было доподлинно известно. Приходилось только ждать и постепенно терять людей.
Командовавший защитниками Михайла Брехов вынужденно послал за подмогой. К счастью, отрывать для этого своих воинов не пришлось: на мельнице в это время оказалось несколько мужиков, пришедших за дневным намолотом. Они были спешно отправлены в монастырь, один только находившийся среди них Суета отказался уйти. За несколько дней пребывания парень сделался известным всей лавре из-за своих громадных размеров и удивительной неуклюжести, сразу ставшей предметом насмешек. Брехов настойчиво пытался отправить его назад: ну, куда-де я тебя поставлю, у меня и оружия такого не найдётся. Суета вместо ответа принялся выворачивать одну из мельничих опор.
— Погоди, чертяка, ведь завалишь нас, — встревожился Брехов.
— Ничё, — невозмутимо отвечал Суета, — их тута ещё много, — и стал примеряться к новому бревну.
Брехов в конце концов сдался и направил его к мельничному пруду, дав в придачу пять человек и наказав не высовываться без команды. Сам отправился на валы, чтобы первым встретить нападающих. Его удивительная сноровка в сабельном бою должна была проявиться сегодня в полной мере.
Раздался свист, к мельнице с криками и улюлюканьем бросились казаки. Завязалась жестокая сеча. Нет ничего страшнее ночной резни — звенит железо, хриплые глотки изрыгают проклятия и стоны, в любой миг из мрака может выскочить смертоносная сталь, и будь ты трижды искусным воином, твоё искусство бессильно перед случайно брошенным ножом неуча. Славно сражался в эту ночь Брехов, возле его ног уже лежало несколько тел, а ещё не менее десятка с воплями отскочило прочь, зажимая полученные раны. Но и сам он был ранен в нескольких местах, особенно донимала рана в боку, которая отзывалась острой болью всякий раз, когда приходилось поднимать руку, а поднимать её приходилось часто. Оглядываясь по сторонам, он видел, как падают его люди, как всё уже сжимается кольцо врагов. Оставалось последнее средство, и Брехов дал условленный сигнал.
Суета появился в тот самый миг, когда враг готовился торжествовать победу. От первого удара его бревна раскололись сразу три казацкие головы, второй удар пришёлся на самое скопище, послышались вопли ужаса и хруст ломающихся костей. Теперь темнота стала против нападающих, ибо они не смогли быстро распознать источник этой всесокрушающей силы. Достаточно было ещё одного крепкого удара, чтобы в них вселился ужас, и они в страхе бежали. Пространство вокруг Суеты очистилось сразу на несколько саженей, и он спокойно пошагал дальше, вздымая своё бревно. Раздавшиеся затем вопли и крики говорили о том, что его проход имел те же последствия. Враг откатил назад на всём протяжении. Брехов с трудом добрался до Суеты и уткнулся ему в грудь — выше никак не доставал, хотя сам был не из низких.
— Ну, малой, спас ты сёдня всех нас, — воскликнул он в восхищении.
— Чего там, — застеснялся Суета, — надо бы бревно потяжельше, они сызнова сунутся.
Брехов огляделся, защитников оставалось мало, второй приступ наверняка не выдержать. Приказал снести убитых и раненых на мельницу, потом собраться там самим и ожидать следующего нападения. Надеялся, что под защитой мельничьих стен сможет продержаться до прихода подмоги. Суету же приказал беречь и охранять, как важную особу, это, сказал, наша главная надёжа. Не пожалел своей фляги с хмельным зельем, снял с пояса — бери. Суета помотал головой: я, ответил, из пруда только что напился. Такой вот был этот Суета, без всякой хитрости.
Новый приступ ждать себя не заставил. Нападавшие продвигались осторожно, боязливо озираясь по сторонам и молясь о том, чтобы их миновала эта страшная неведомая сила, от которой нет никакой защиты. Но всё ж продвигались и наконец достигли самой мельницы. Тут они немного осмелели, стали подавать злые голоса и позорить защитников, надеясь выманить наружу. Кто-то предложил спалить мельницу, предложение одобрили и начали собирать хворост. Появившийся Лисовский решительно пресёк эту попытку, очевидно, у него относительно мельницы были какие-то свои намерения. Тогда принялись за ворота: стали рубить их боевыми топорами, ковырять ножами, наседать плечами — в общем, каждый старался, как мог. Нашлись и такие, кто вздумал карабкаться наверх, в расчёте проникнуть на мельницу с крыши. Защитники сидели тихо, приходилось только гадать, как долго смогут выдержать удары дрожащие под напором ворота. Напряжённую внутреннюю тишину нарушило внезапное сопение, оглянулись — это Суета, взяв под мышку мельничий жёрнов, поднимается по лестнице к слуховому окну. «Куда? Зачем?» — послышались голоса, несоразмерность жернова и окна была слишком очевидной. Но Брехов успокоил: парень лучше нашего знает, что делает. Суета подобрался к слуховому окну, начал просовывать жёрнов — не лезет. Но разве то препятствие? Так надавил, что затрещали брёвна сруба, разошлись и пропустили камень. Многопудовая махина с тяжёлым шумом ухнула вниз, как раз на собравшихся у ворот. Дикие крики огласили окрестности, движение у мельницы на время прекратилось. Однако растащив убитых и покалеченных, казаки снова принялись за дело. Ворота держались из последнего. Брехов расставил защитников по местам, они молились и просили Бога помочь подороже продать свои жизни. Суета встал как раз напротив с бревном наперевес, его он намеревался вонзить в толпу нападающих и рассеять их.
Намерению этому не суждено было свершиться. С криком и гиканьем налетела на казаков подоспевшая помощь из крепости. В числе первых скакал Данила Селевин, решивший во что бы то ни стало выручить своего помощника и друга. Он летел птицей, и конь, будто чуял, вынес его на самого Лисовского. Пан был отчаянным рубакой и в равных условиях Данила против него, наверное, не устоял бы, но сейчас он налетел на стоящего и к силе сабельного удара прибавил стремительный полёт своего вороного. Лисовский, хоть и взял защиту, но сдержать удара не смог, сабля Данилы скользнула вниз и пронзила ему руку. Пан упал на холку коня. Троицкие воспрянули и ударили с удвоенной силой, их поддержали защитники мельницы. Казаки смешались и отступили. Началось ликование. Оно, как оказалось, было преждевременным. Лисовский собрал казаков и обратился к ним с речью. На этот раз в ней не слышалось обычных угроз, он говорил как боевой товарищ. Доколе, сказал он, вы, казаки, перед которыми трепещут лжецари и самодержцы, будете позволять помыкать собою презренным чернецам? Неужто у вас не хватает сил и доблести, чтобы отстоять казацкую честь и отомстить за рану своего начальника? Он вспорол рукав кунтуша, все увидели окровавленную руку и воскликнули:
— Вдарим в сей же час, веди нас, батько! На погибель!
И снова закипел кровавый бой. Лисовский, поддерживаемый слугой, напряжённо следил за бьющимися и старался отыскать своего обидчика. Надеялся более не на зрение, а на злое чутьё оскорблённого воина. Несколько раз казалось, что он видит его, но точной уверенности не было. И, наконец, после томительного ожидания чутьё подсказало: вот он. Данила в это время схватился с одним из казаков. Лисовский спешно пустил коня и, приблизившись, навёл пистоль. Грянул выстрел. Данила вздрогнул и выронил саблю, обрадованный казак нанёс свой удар и, увидев, что его грозный противник пал на землю, издал ликующий вопль. Но радость оказалась недолгой. Рванулся к нему Михайла Брехов и, собрав все силы, ударил гак, что разрубил казака надвое. Гибель своего спасителя приметил и Суета, ухватил он половчее бревно и двинулся в сторону Лисовского. Тот застыл в нерешительности, гордость старого вояки не позволяла ретироваться перед презренным мужланом. Если бы не казаки, бросившиеся на выручку разбойного батьки, пришлось бы ему так и остаться здесь со своей гордостью. Вокруг Суеты завязался яростный клубок. Нет, слаба оказалась казацкая сабля против троицкого бревна, убитые и покалеченные тела росли горой, а клубок всё продолжал разматываться кровавыми нитями. Необходима была передышка, и Лисовский скомандовал отход. Для защитников, державшихся из последних сил, это оказалось кстати. Брехов приказал подобрать убитых и раненых и двигаться к крепости, а сам с несколькими добровольцами остался для прикрытия. К счастью, передышка вышла достаточно длительной, что позволило живым и мёртвым благополучно достигнуть монастырских стен. Суета шёл одним из последних, и на руках у него лежал Данила Селевин, ещё подававший признаки жизни.
