Боярин Алексей Данилович Басманов — человек грамотный, образованный, мысли у него и сравнения изысканные, непростые. Вот что он подумал: «Затевает юноша представление. Как скоморох на подмостках, желает потешиться и насладиться чужим страданием». Басманов понимал, что на месте Воронцовых и ему легко очутиться.
В Коломне еще никого не казнили на площади перед Кремлем. И всего требуемого Иоанном достать будет, наверное, нелегко. Захаров, привыкший, в общем, к Иоанновым причудам, на сей раз замялся. Он надеялся, что властелин поступит не так жестоко и быстро и он продолжит розыск, который дьяку сулил большие прибыли и утишил бы совесть.
V
Народ согнали после полудня. Толпа нестройно волновалась, и тихий шелест листвы разносился в прохладном майском воздухе. Плаху с трудом нашли у кабанников, разделывавших на ней мясные туши. Обширная, приземистая, иссеченная и глянцевитая по окружности, колода выглядела ужасно. Ее водрузили на возвышение, сложенное из каменных плит, оставшихся от строительства Кремля. Сооружение огородили веревками. Костюм кату и колпак с прорезями для глаз купеческая женка Марфа быстро приспособила из малинового скоморошьего кафтана. Царь разницы не приметит, понадеялся Захаров. Секиру иноземную, кажется немецкую или шведскую, отыскали в арсенале, в одном из ящиков, где хранились алебарды. Лезвие зашкурили и отточили до неимоверной остроты. Ката подбирать не надо было. Кат у дьяка Захарова всегда под рукой. Мужик звероподобный, а по происхождению чужестранец, конечно обрусевший. О происхождении прилично умолчать — неприятно обижать сопредельный народ: вот, мол, кат из ваших.
Захаров, пока волю Иоанна выполнял, весь упрел, однако справился. Ничего не подозревавших бояр повязали и запихнули в сырую подклеть. Дьяк им скороговоркой изложил вины.
Едва все приспело, обреченных потащили на площадь, не позволив раскрыть рта. Поставили у плахи на колени, и глашатай принялся невнятно читать наскоро составленную грамоту от имени Иоанна, в которой боярам вменяли старые и новые вины, в том числе мздоимство, измену и подговор пищальников, намеревавшихся лишить жизни великого князя Московского.
Иоанн стоял поодаль, наблюдая за толпой. Потом сел на коня, и Алексей Басманов, взяв каракового жеребца под уздцы, подвел его поближе к плахе. Федор Воронцов — седобородый, в разодранном парчовом кафтане — попытался что-то крикнуть, но кат ударил его по затылку, сорвал богатые лохмотья и кивнул помощникам, одним из которых оказался Малюта, а другим — его приятель, Васька Грязной, веселый бесшабашный воин, взятый тоже самим Иоанном к себе и потешавший властелина в подходящий случай. Помощники в черных колпаках с прорезями растянули старшего Воронцова на иссеченной плахе. Секира сверкнула — и исковерканная от скользящего удара голова скатилась с возвышения в пыль, повторив как бы политический путь боярина: с возвышения — в пыль!
Народ ахнул и отхлынул от заграждения. Конь под Иоанном, если бы не железная хватка Басманова, вскинулся бы на дыбы, а так только заплясал, оседая на задние ноги.
Тело Воронцова Малюта отбросил прочь.
— Я велел четвертовать! — тихо и разгневанно прошептал Иоанн.
Захаров бросился к плахе. И князя Кубенского уже четвертовали. А голову насадили на шест, который выдернули из ограждения. Такая же участь постигла и Василия Воронцова.
Непристойность, поспешность и неправедность казни недавних друзей, очевидно, подействовала и на самого Иоанна. Хоть и самодержавный властелин, но по годам юноша — сердце-то не зачерствело. Он что-то произнес, нагнувшись к Басманову, и тот повел коня к кремлевским воротам.
Кат передал секиру Малюте, чтоб тот дорубил двух обнаженных новгородцев, остальных добивали Грязной на земле и еще один воин, подскочивший к забрызганным кровью убийцам, утомившимся от дикой и безобразной бойни.
У ворот Иоанн обернулся и увидел, как споро Малюта и Грязной расправляются с менее именитыми изменниками. Теперь он накрепко, пусть и безотчетно, запомнил лицо кудрявого воина. Умение запоминать и приближать нужных людей — искусство, которым владеют далеко не все цезари.
— Слышь, Алешка, ты этих, — и Иоанн кивнул на помощников палачей, — не забудь. Ловкие, собаки! Да не жмурься на солнце! Завтра поедем на охоту. Захарову передай — взыщу. Кафтан на кате был не красный, а малиновый. Ох и взыщу!
Иоаннов конь медленно пересекал двор. У дверей одной из башен на севере он увидел друга своего — летами постарше — Андрея Курбского. «Брезгует вражьей кровью, — подумал в раздражении Иоанн. — Брезглив не в меру!»
На феатре мирского величия и славы
I
Девок согнали если не со всего государства Российского, то, во всяком случае, из ближайших земель. Окольничим и дьякам был дан строгий наказ разузнавать досконально, сколько пригожей девице лет, какова ростом, как тельна, какова которая обычаем и которая на взгляд посланного краше. Разведывать накрепко, чтобы была не больна и не очень суха. Звать только здоровых и без порока. Парсон не просить — на то времени нет да и не в местных обычаях. Свадьбу Иоанн, уже венчанный на царство, назначил на начало февраля. Не дай Бог попадется порченая — всем опала, и никому головы не сносить. Признаться в грехе лучше сразу, хоть и позорно. Однако случалось, и признавались, страшась будущей кары.
А барышню-боярышню к смотринам изготовить не просто. Да еще доставь в столицу пред ясны очи государя непомороженную. Словом, хлопот полон рот, и гонцам тоже. Гонцы невероятную силу взяли. От них слух шел. Мол, такая-то слаще прочих, а другая прошлой весной кашляла. Привозили, устраивались у родных и знакомых. Отдышавшись и разузнав, куда далее и когда ехать, принимались за платье, прическу и украшения. В обморок падали от пронесшейся вести, что голяком в щелочку осматривать собираются.
Первую скрипку Иоанновы дядья играли — Глинские, вторую — Алексей Басманов со товарищами — Вяземским, Грязным, Нагим, Трубецким и прочими. Малюта возле крутился, употребляемый для посылок — больно скор и основателен. Ушки у него на макушке, любой шепоток в коробочку — и к Басманову.
— Алексей Данилович, дозволь слово молвить?
— Молви, — отвечал снисходительно Басманов. — Молви свое слово, пес.
— Слышал, князь Димитрий Палецкий дочкой хвалится. Особенно походкой лебединой. И брови союзные. Свежая, что майский бутон.
— Ну и что? Каждый свой товар выставляет.
— Есть не хуже. То государева забота — выбрать.
— И то правда. Однако не понимаю, к чему клонишь?
— А к тому намек, что молод будто бы государь и провести его легче легкого.
— Палецкий, говоришь? — переспросил Басманов. — Ладно. Что Иулианию свою превозносит — то мимо! А вот что в выборе государя сомневается, то запомнить надо.
Постепенно Малюта входил в доверие к Басманову. Но не как нож в масло. Охотников выделиться, не увязнуть в массе стрельцов да получить доступ в царские покои немало. Вон Васька Грязной — как вертится?! Только что под ногти не лезет, а на все мастер — и посмешить, и плетью поработать, и коня до смерти загнать, доставляя царскую грамоту. И к Басманову каждый раз приникает, то стремя поправит закрутившееся, то подпругу подтянет. А такой же простой воин, как Малюта. Шлем, кольчуга, кафтан и меч. Вроде в двух шагах от государя, но дальше, чем от солнца. Неразличим пока в куче то суетящихся, то притихших придворных. Служил раньше князю Владимиру Андреевичу Старицкому. В свите, стремянным.
Однажды он Малюте, с которым сдружился, посоветовал:
— На государя не гляди — не лови его взор. Пожалеешь!
— Это почему? — удивился Малюта, заподозрив Грязного в неискренности. — Не нос же воротить?!
— Нет, конечно. Но и глаза не мозоль.
— Ясно.
— Алешке Адашеву проще. Он грамотный, хитростям обученный. Царь подобных прохвостов любит. А мы что? Мы пока мясо!
Между тем Грязной против Малюты митрополит. Росчерк у него — как у настоящего думного дьяка Захарова или у Сукина. Да, Алешке Адашеву перед государем отличиться — пустяки. А мы пока мясо! Из задних рядов каково выбираться?! А выбираться во что бы то ни стало надо. Чуть что — затопчут, сомнут, или под секиру угодишь. Службу в охране государя несешь исправно, но он на повышение и награду скуп. Каждый день — гнись, ломайся: там поглядим-посмотрим, на что ты годен и что тебе дать. Он кость необглоданную псу не кинет. На то и царь! Мошну бережет и местами сытными не разбрасывается. Скуп не от жадности, а от хитрости, но на себя не жалеет. Годами молод, а разумом страсти управляют. Однако разум есть. Потрафить такому государю не просто.
II
К Басманову Малюта на полшажочка приблизился, когда Иоанна венчали на царство. Народ волновался под влиянием необычных событий. Чего не болтали в кабаках да на площадях! Какие небылицы друг другу не передавали! И чем только Малюта не надышался! От подвыпивших подьячих чего не узнаешь, когда кругом праздничная круговерть и черный люд шеи до хруста вытягивает, чтобы венчанного рассмотреть. Сам обряд на народ московский произвел неизгладимое впечатление. Доступ в Кремль не очень ограничивали, и собралось толпы — мало не показалось. Когда митрополит Макарий возложил на Иоанна крест, бармы и венец, Малюта едва не обмер. Шутка ли?! Самого Владимира Мономаха подобным образом митрополит Эфесский благословлял. Его прадед Рюрик род свой славный от римского цезаря Августа вел.
