А Заве-Лейбу сосватали невесту в той колонии, где он батрачил. Была она рябая, но сильная, трудолюбивая девушка. В приданое за ней обещали корову третьего отела. Работая у хозяев, Заве-Лейб скопил немного денег и решил купить в Садаеве какую-нибудь развалюшку, отремонтировать ее и устроить свое гнездо.
Возвращаясь от невесты, Заве-Лейб завернул к тете Гите и там случайно застал Танхума. Смущенный неожиданной встречей, Танхум испугался: уж не разыскивают ли его, узнав, что он присвоил шапку с деньгами вора? Осторожно, с подходцем, стал он допытываться, не ходят ли дома какие-нибудь слухи о нем. Затем начал рассказывать сам, что все это время служил у одного скотопромышленника, гонял его скот на ярмарку. Платили ему неплохо, удалось кое-что сколотить…
Танхум умышленно решил похвастаться невероятными заработками у скотопромышленника, чтобы люди думали, что хата, которую он собирался купить, приобретена на эти деньги. И он долго, взахлеб рассказывал брату о доброте и щедрости своего хозяина. Заве-Лейб слушал его безучастно, молча. Потом ревниво буркнул:
– Тебе всегда везет… А я работал, как вол, из сил выбивался, и кто знает, удастся ли наскрести деньжонок хоть на маленькую хатенку.
– Да, трудновато тебе, – как бы сочувствуя брату, сказал Танхум. – А отцова хата достанется Рахмиэлу. А там, того гляди, он и землю приберет к рукам…
Танхума ничуть не привлекала отцовская хибарка, он просто подзуживал Заве-Лейба, желая натравить его на брата. Расчет был простой: когда тот поднимет шум, он, Танхум, побежит к отцу, начнет их мирить…
Назавтра после скандала, который разразился во время свадьбы Рахмиэла, Танхум с заискивающей улыбкой подошел к отцу, брату и невестке и начал просить прощения за себя и за Заве-Лейба.
– Погорячились мы. Мне стыдно вам и людям в глаза смотреть. Простите! – умолял он, боясь настроить отца против себя.
Танхум захаживал и к соседям, пытался прощупать, не говорят ли о нем худого. Но уходил из гостей расстроенным. Ему все чудилось: стоит только ему зайти в дом, как хозяева сразу же становятся неразговорчивыми. И Танхум тревожился:
– Молчат, черти, боятся слово проронить… Они что-то знают.
Несколько дней он бродил в растерянности. Затем понемногу успокоился и решил браться за дело. Прежде всего, надо было обзавестись жильем. И Танхум стал высматривать подходящую хату. Его больше тянуло на окраину, подальше от людских глаз: меньше будут подглядывать, что у него делается и что в горшке варится.
Но прежде чем покупать хату, Танхум обошел все Садаево и у кого только мог просил взаймы денег.
– Очень прошу вас, – со льстивой улыбкой обращался он к каждому, кто попадался ему на глаза, – сделайте одолжение, пособите, чем можете. Я обращаюсь к вам, потому что знаю, что вы всегда готовы прийти на помощь человеку в нужде… Как только немного встану на ноги, верну с благодарностью. Сделайте одолжение… ради бога, не откажите! По гроб жизни буду помнить вашу доброту. Кровавым потом обливался, чтобы сколотить деньжонок на хату. Хочется купить домишко поприличнее, а средств не хватает.
Если ему отказывали, он думал:
«Знает, наверно, что у меня своих денег хватает, чтоб у него глаза повылазили! Все только и норовят заглянуть в чужой карман, выведать, кто чем дышит…»
А если ему давали взаймы, он делал еще более тревожный для себя вывод:
«Насмехается, собака! Знает, каналья, что у меня денег побольше, чем у него, а то ни за что бы не дал!»
10
Заве-Лейб купил у Гдальи Рейчука небольшой сарайчик, чтобы перестроить его под жилье. Он несколько раз обошел вокруг сарайчика, оглядел со всех сторон его покосившиеся стены, полусгнившую крышу и недовольно проворчал:
– Курятник, черт побери… Весь покосился, насквозь прогнил.
Поминутно он забегал к Гдалье в хату и высказывал свое неудовольствие покупкой:
– Глянь-ка, чего мне удружил! Только пальцем ткнешь – рассыпается, как труха…
– Не огорчайся. Надо только не полениться и приложить руки. Увидишь, какое у тебя будет хорошее жилье, – успокаивал его Гдалья.
Заве-Лейбу хотелось верить, что из сарайчика можно сделать подходящую хатенку.
– Надо будет выкопать яму, замесить землю с пологой и изготовить кирпич, – решил он, снова и снова осматривая сарайчик. – У многих в Садаеве хатенки и того хуже. Надо только поскорее взяться за дело.
Но как назло перед его глазами, словно желая подразнить, вставали просторные, крытые черепицей дома зажиточных хозяев.
«Вот это дома! – говорил он про себя. – Курятники у них и то лучше моего сарайчика. Эх, чтоб им ни дна ни покрышки!»
Он злобно отшвырнул ногой раздробленные куски кирпича, выпавшие из покосившейся стены. Затем отошел в сторону и, поглядывая на сарайчик, старался представить себе, как будет выглядеть его будущая хатенка.
– Ничего, все будет хорошо! – утешал он себя. – Неказистая, правда, получится хатенка, зато в ней будет тепло.
В тот же день Заве-Лейб на узенькой полоске, которая тянулась от сарайчика до картофельного огорода хозяина, выкопал яму, налил в нее воды, насыпал земли вперемешку с прелой соломой и принялся топтать ногами месиво для будущих кирпичей. Затем взял дверь от сарая, положил на нее месиво, принес форму и начал ее заливать.
– Обзаводиться домом вздумал? – спрашивали его проходившие мимо люди.
Заве-Лейб на миг подымал усталые глаза, глядел на прохожих и, недовольно что-то буркнув, продолжал свою работу.
– Мурло! – сказал кто-то. – Разве он тебе ответит по-человечески? Наверное, жениться собирается.
– Какое им дело до меня, – ворчал Заве-Лейб. – Я разве спрашиваю, что у них делается?
Хорошо потрудившись за день, к вечеру Заве-Лейб пересчитал готовые кирпичи и отправился искать материал для починки крыши. Расхаживая по чужим задворкам, он подбирал все, что ему попадалось: жердочки, бревнышки, досточки, ржавые гвозди – и все это тащил к себе во двор.
– Пригодится, все пригодится, – говорил он. – У хозяев всего много, черт бы их побрал!
Долго ходил он по чужим неогороженным дворам и подбирал все, что ему нужно, и вдруг вспомнил, что возле одной хаты, у самой околицы, лежат колья.
«Наверное, они не нужны хозяину, раз их выбросили», – решил он и осторожно по задворкам пробрался туда.
Подойдя к хате, Заве-Лейб неожиданно увидел там младшего брата.
Танхум уже давно держал на примете эту хату. Узнав, что хозяин ее при смерти и выплевывает последние остатки легких, хозяйство все равно идет ко дну, он смекнул, что здесь можно поживиться. Он начал часто заходить во двор, ощупывал стены, дверные и оконные переплеты, рамы. Тихо, как кошка, взобрался на крышу и осмотрел ее. Затем он стал захаживать в дом – якобы проведать больного хозяина. В доме осмотрел стены, пол, потолок и незаметно даже забрался на чердак.
Хозяину было невдомек, с чего это младший сын Донды зачастил к нему, зачем он так пристально заглядывает во все уголки, отбивает даже штукатурку и смотрит, что под ней.
Танхум пару раз ссудил больному немного денег. Тот горячо благодарил и, еле шевеля губами, шепотом заверял, что, как только поправится и станет на ноги, рассчитается с ним до копеечки. А Танхум, между тем, с нетерпением ждал, когда хозяин богу душу отдаст и считал дни и часы, которые оставалось тому жить. Но умирающий как назло долго и отчаянно боролся за жизнь. Наконец силы его иссякли, и он скончался. Танхум тут же стал требовать от вдовы возврата ссуженных денег. Та плакала, клялась, что при первой возможности вернет долг. Но Танхум нажимал на нее, требовал деньги, заявляя, что они ему срочно нужны, и недвусмысленно дал понять, что он не прочь купить у нее хату.
– На что вам эта развалюшка? – убеждал он вдову. – Она насквозь гнилая. Только притронься – рассыплется. Чтобы привести вашу хату в божеский вид, надо много денег. Вам это не под силу. А раз я уже влез с деньгами к вам, то, так и быть, доплачу еще немного, и она будет моя. Ваша хата мне подходит только потому, что стоит на окраине Садаева.
Вдова, всхлипывая и обливаясь слезами, всячески отмахивалась от назойливого покупателя,
– Мы тоже были хозяевами, не хуже других, прожили жизнь в своей собственной хате, а сейчас продать ее и остаться без угла? Нет! Не дожить до этого нашим врагам!
Танхум понял, что она проклинает его. Назло ей он издевательски оторвал кусок штукатурки и, как бы злорадствуя, сказал:
– Видите? Сыплется…
– Перестань отрывать!
– Сыплется, кругом сыплется, – повторил он и, подойдя к окну, отколупнул замазку. – К чему ни притронешься, всюду сыплется. Окна не годятся… Петли заржавели… Крыша дырявая.
– Никогда у нас не текло. Чтобы мы так горя не знали, как не текло.
– Не текло, так будет течь, – твердил Танхум, находя все новые и новые недостатки.
Он вышел с хозяйкой во двор, подошел к палисаднику и сказал:
