значит в меня целились, спутав со зверем?
Елень вскинула на него глаза, а потом вновь принялась за свое дело, что-то проворчав себе под нос. Соджуну стало смешно. Хотелось сесть рядом, слушать ее, видеть, но дело важней всего. Он обошел стоянку, проверил лошадей, и, только убедившись, что все хорошо, вернулся к костру. Заметил лук, стрелы, меч на расстоянии руки, вздохнул. Опасность из души Елень не изжить. Она всегда будет оглядываться.
«Потому что однажды не смогла защитить свою семью. Поэтому»,— подумал с тоской Соджун и вздохнул. Женщина тут же подняла на него глаза, он не успел отвернуться, и лишь встретившись с ней глазами, перевел взгляд на пламя.
Елень смотрела на капитана, а тот сидел, жевал рисовую лепешку с копченым мясом утки и глядел в костер. Тут женщина заприметила развязавшуюся тесемку на рукаве. Пододвинулась ближе, взяла за руку и стала завязывать тесемки. Капитан не сводил с нее глаз, а на душе тлел огонек любви. А ночью она будет спать у него под боком, и ее даже не нужно было уговаривать. Мужчина сразу заметил, что поверх лапника лежит ее плащ. Просто он уже, чем его собственный. В его накидку, подбитую беличьим мехом, можно было замотаться двоим с головой.
— Прежде, чем лечь, переверните плащ мехом к телу. Снимите верхнюю куртку и положите сбоку, к корням, чтоб спина была в тепле. Я еще раз обойду стоянку и… приду, — сказал Соджун, поднимаясь.
Он оглянулся лишь раз. Елень вынула шпильку, сунула ее за сапог, тяжелая коса легла на грудь, а женщина стала развязывать тесемки на куртке, и капитан отвернулся. Как не вовремя вспомнил он ту безумную ночь, когда едва не взял силой любимую женщину. Выругался сквозь зубы, и еще раз обошел лагерь.
Зря Соджун рассчитывал на то, что Елень уснет, пока он делает обход. Она не спала, завозилась в норе, отодвигаясь, давая ему место. Мужчина сглотнул и стал развязывать ремни на куртке.
Елень ужасно хотелось спать, но с капитана станется, уступит ей место, а сам будет дремать у костра: ни отдыха, ни сна. Но она ошиблась. Прежде, чем улечься, мужчина долго проверял, не тянет ли откуда-нибудь ей в спину. Порой Елень чувствовала его руки поверх плаща. Потом так же тщательно закладывал свою куртку, и лишь после этого улегся. Проверил, быстро ли достанет нож, удобно ли будет. Несмотря на небольшой заморозок, в норе было очень тепло. Соджун склонился над женщиной, подоткнул свой плащ с ее стороны. Сюда едва пробивался отблеск костра, капитан почти не видел Елень, замершую под плащом. Она слышала его тяжелое дыхание, он ощущал ее близость, и эта близость пьянила, дурманила. Но он, совладав с собой, лег рядом и накрылся. Лапник, под его весом прогнулся, и Елень, ойкнув, тут же сползла на Соджуна.
Тонкая хлопковая рубашка, а под ней горячая плоть. Капитан замер, не зная, что предпринять, чтобы не было так неловко. В скудном свете он едва видел женщину, но прекрасно чувствовал ее всем левым боком. Она завозилась. Узкая ладошка накрыла капитана плащом, пальцы скользнули по шее и остановились на широком плече. Елень прижалась лбом к этому плечу и закрыла глаза. Соджун еще раз провел рукой по ее спине от макушки до поясницы поверх плаща.
— Не дует, спите, — проговорила женщина сонно.
Она прижималась горячим боком к левой руке капитана, и мозолистая ладонь касалась женского бедра. От мыслей бросало в жар, и Соджун не выдержал. Он вытащил левую руку и просунул ее под голову спящей Елень. Та, не просыпаясь, вздохнула и обняла капитана. Соджун посмотрел на любимую, поцеловал в лоб и, обняв, закрыл глаза.
Кто-то зовет ее по имени. Зовет ласково и нежно. Тяжелая пятерня, покрытая застарелыми мозолями, гладит спину и живот, а потом скользит к груди, и Елень просыпается. Темень. Рядом большое горячее тело, и она не сразу осознает, что это — капитан Ким. Это его руки ласкают ее под рубашкой, и сейчас большая ладонь лежит на груди, но мужчина спит. Елень это понимает сразу: едва она шевельнулась, Соджун в то же мгновение проснулся и замер. Не видно ни зги, лишь дыхание женщины не то испуганное, не то взволнованное, а под собственными руками…
Когда-то давно Соджун уже ощущал это. Уже чувствовал. И она так же, как и сейчас, не отталкивала его. В тот раз она была равнодушна, смирена и несчастна. Сейчас взволнована. Он бормочет слова прощения. вытаскивает руки из-под ее одежды и приподнимается, чтобы выйти. Елень хватает его за горячие руки и не отпускает.
— Куда вы? Там холодно!
Соджун опускается на одно колено, укладывает женщину обратно, укрывает.
— Я только бревно поправлю, костер почти погас, — говорит он тихо и вылезает из убежища.
В норе тут же становится просторно и прохладно. Елень кутается в плащ, садится, чтобы лучше видеть капитана. Она наблюдает за ним, благо костер из-за подброшенных сучьев вспыхивает с новой силой, Соджун укладывает сверху бревно и вдруг исчезает из поля зрения. Но вот всхрапнула одна из лошадей, звякнула упряжь, шепот капитана едва слышен. Ходит же он совершенно беззвучно: вдруг появился с другой стороны, и женщина от неожиданности вздрогнула. А он подсел к костру и вытянул над огнем большие руки. Поежился, огляделся, до утра еще было далеко: небо чернильное с россыпью крохотных далеких звезд.
Елень смотрит в широкую спину и вздыхает. Она все понимает. Ей не нужно ничего объяснять. Он любит ее и желает обладать. И эта ночь тому доказательство. С той самой ночи Соджун не переступал черту, да и в тот раз, если бы Елень сама не предложила себя, он бы никогда… Сам бы никогда. Потому что его любовь сильнее страсти. Гораздо сильнее. Она острее, нежнее и важнее. Если бы Елень до сих пор была замужем, так и не узнала бы о чувствах капитана магистрата. Он бы не позволил. Так же был бы вхож в их дом, так же беседовал бы с Шиу, а она бы просто сидела рядом и ничего не знала бы о его истинных чувствах…
Но Шиу уже год как нет. И все, что было связано с той жизнью, кажется сном. Несбывшимся сном. Почти забытым сном. Как и не было ничего.
