на фальстерском берегу, где нет даже кургана, скрывшего бы его пепел.
Таков был рассказ Спъялли, и все собравшиеся пребывали в изумлении, услышав такие новости.
— Плохие времена настали для королей, — произнёс наконец Орм. — Сперва Стирбьёрн, который был самым сильным, затем король Харальд, который был самым мудрым, а теперь король Эйрик, который был самым могущественным. Недавно мы слышали, что великая императрица Теофания тоже умерла. Она одна правила всей Саксонией и Ломбардией. Лишь король Свейн, брат моей жены, самый злобный из королей, не только не умирает, но процветает и жиреет. Хорошо бы знать, почему Господь не поразит его, оставив в живых королей получше?
— Господь поразит его, когда придёт время, — промолвил отец Вилибальд, — как он поразил Олоферна, чья голова была отрублена женщиной, Юдифью, или как царя ассирийского, который был убит своими сыновьями, когда он, преклонив колена, поклонялся своим идолам. Иногда случается так, что злые люди цепляются за жизнь. В северных странах, где царят холода, дьявол более силён и могуществен, чем в других, не столь жестоких краях. Правдивость этого рассказа подтверждает хотя бы то, что этот человек, Спъялли, сидя здесь, повествует нам о том, как он собственными руками убил двух служителей Христовых, дабы принести жертву на погребальный костёр. Столь зверские обычаи не распространены нигде в мире, кроме как на севере, да у некоторых племён вендов. Я даже и не знаю, как я могу противостоять подобным преступлениям. Что толку с того, что я скажу тебе, Спъялли, что ты будешь гореть в геенне огненной за этот поступок.
Спъялли задумчиво обвёл взглядом собравшихся.
— Вероятно, я сболтнул лишнего, — промолвил он, — и прогневил попа. Но мы поступили лишь сообразно древнему обычаю, ибо мы всегда поступаем так, когда шведский правитель отправляется на пир богов. А ты сказала мне, женщина, что среди вас нет врагов.
— Она сказала правду, — ответил Орм. — Тебе никто здесь не причинит вреда. Но ты не должен удивляться тому, что мы, верующие во Христа, считаем злейшим преступлением убийство священника.
— Они причислены к лику блаженных мучеников, — промолвил отец Вилибальд.
— Им хорошо там? — спросил Спъялли.
— Они сидят одесную Господа и пребывают в таком блаженстве, которое недоступно простым смертным, — ответил отец Вилибальд.
— Значит, им там лучше, чем было здесь, когда они были живы, — сказал Спъялли, — ибо домочадцы короля Эйрика помыкали ими, как рабами.
Ильва рассмеялась.
— Ты заслуживаешь больше похвалы, нежели хулы, — промолвила оно, — ибо помог обрести им блаженство.
Отец Вилибальд гневно сверкнул на неё глазами и сказал, что он с прискорбием слушает её легкомысленные речи.
— Столь пустые слова были бы простительны глупой девке, — заметил он, — а не мудрой матери троих детей, столь сведущей в христианской доктрине.
— Я дочь своего отца, — ответила Ильва. — И я не помню, чтобы он воспитывал меня духовно и рассказывал всё то, чему его поучали вы и епископ Поппо.
Отец Вилибальд печально кивнул и осторожно коснулся рукой своей головы, что он привык делать, когда при нём упоминали имя короля Харальда.
— Нельзя отрицать того, что король Харальд был великим грешником, — промолвил он. — И однажды, вы все об этом знаете, я чуть было тоже не был причислен к лику святомучеников. Но в остальном он был похож на царя Давида, это сходство станет очевидным, если сравнить его с королём Свейном, и я не думаю, что он был бы рад услышать, как одна из его дочерей посмеивается над убийством священника.
— Все мы грешники, — сказал Орм. — Даже мне приходилось поднять руку на священника, когда мы ходили в походы в Кастилию и Лэон, брали приступом христианские города и сжигали их церкви. Священники отважно защищались копьями и мечами, а мой господин, Альманзор, всегда приказывал убивать их первыми. Но это было в те дни, когда я ничего не знал о Христе, и я надеюсь, что Господь не покарает меня за это.
— Мне повезло больше, чем я думал, — заметил Спъялли, — ибо я вижу, что попал к знаменитым людям.
Четвёртый нищий, бледный молодой человек с чёрной короткой щетиной, до этого времени сидел молча, мрачно глядя перед собой. Но сейчас он вздохнул и произнёс:
— Все люди грешники. Увы, это истина! Но никто из вас не носит такой тяжести в душе, как я. Я — Рэйнальд, недостойный служитель Божий, каноник доброго епископа Эккарда из Шлезвига. Но родом я из Зюльниха, что в Лотарингии, и являюсь бывшим магистром семинарии в Аахене. На север я приехал потому, что я великий грешник и самый несчастливый из людей.
— Нужно здорово поискать, чтобы найти столь ценных попрошаек, как вы, — промолвил Орм, — ибо каждому из вас есть что рассказать. Если твоя история хороша, позволь нам её послушать.
— Всегда хорошо послушать истории о грехе, — заметила Ильва.
— Только если разум слушающего благочестив и они приносят пользу его душе, — сказал брат Вилибальд.
— Боюсь, из моей истории можно извлечь очень много пользы, — скорбно промолвил магистр, — ибо вот уже двенадцать лет, как я являюсь несчастнейшим из людей. Быть может, вам известно, что в пещере между Зюльнихом и Хеймбахеном живёт премудрая женщина по имени Радла, которая предвидит будущее. Меня к ней водила моя мать, которая хотела узнать, буду ли я счастлив, если приму сан священника, ибо у меня возникло великое желание сделаться служителем Христовым. Премудрая женщина взяла мою руку и долгое время сидела с закрытыми глазами, качаясь и постанывая, так что я чуть не умер от ужаса. Наконец она промолвила, что я буду хорошим священником и многое из того, что я задумал, удастся. «Но с тобой случится несчастье, — сказала она. — Ты совершишь три греха, и второй грех будет хуже, чем первый, а третий грех будет тяжелее всех. Такова твоя участь, и тебе её не избежать». Вот её слова, и к ним она ничего не добавила. Когда я и моя мать шли домой из пещеры, мы горько рыдали, ибо мы
