— Что ты сказал, Ленк? Повтори медленнее, — попросил Олег, усаживая своего любимого зятя на широкую беседу возле теплой печи, стоявшей в центре малой гридницы, где великий князь любил сумерничать с самыми дорогими ему ратниками. — Начни еще раз с того момента, когда ты встретился с лазутчиком в Константинополе, — тепло проговорил он, любуясь загорелым богатырем.
И Ленк неторопливо поведал великому князю о своей поездке в Царьград и о коварном решении двух братьев-императоров не посылать больше дани русичам.
— Жди, великий князь, возвращения своих соплеменников из Византии, — заключил свой отчет Ленк.
— Я так и знал, — вздохнул Олег. — Придется тряхнуть стариной и сходить к этим лицемерам! Ведь они уже который год недодают нам то, что обязаны давать! Думал, исправятся! — проворчал Олег.
— Они говорят, что у Айлана мало прихожан и великий князь Киевской Руси не признает их бога! — улыбнулся Ленк.
— Я не изменяю своим!.. И пусть благодарят меня за то, что я ни иудеев, ни христиан, ни даже пять семей магометан ни словом, ни делом не обижаю! Пусть все живут в мире и согласии! Князь Олег из-за веры никого преследовать не собирается! Пусть каждый испытает себя в своей вере!
— Но оба брата-императора и патриарх Евфимий очень обрадовались вести, что один из зятьев великого киевского князя…
— Можешь не продолжать, сынок! Только сам великий князь этому не рад! И совсем не якшается он с этим зятем, потому и среднюю доченьку редко видит! — горько проговорил Олег и тяжело вздохнул. — Никогда не думал я, что семья так нужна стареющему князю! — еще раз вздохнув, откровенно признался Олег. — Пока я твоего сына-озорника не потискаю в руках, мне и жить не хочется.
— А что, у Ингваря с Ольгой нет детей? — с осторожным любопытством спросил Ленк, тряхнув выгоревшими волосами.
— Пока им Радогост посылает только любовь, — вздохнул Олег. — А ты загорел там, в гаванях Византии!
Как отдохнешь, расскажешь мне, где у них стоят богатые храмы, какие к ним ведут дороги: сухопутные или понтийские. В общем, готовься, сынок, потрясем мы греков за одно место! А то куда не повернешься, все в Киеве только Аскольдовы геройские походы в Царьград и вспоминают! Думают, что князь-русич Олег ни на что, кроме строительства защитных сооружений, не пригоден!
— Пригоден, пригоден! — тихо и ласково прервала горячую речь своего мужа Рюриковна и остановилась в дверях малой гридни. — Вы что это одни сумерничаете? — осторожно спросила она, кутаясь в теплый убрус.
— Уже перестали секретничать, мать, — улыбаясь ей, ответил Олег и поднялся княгине навстречу. — Смотри, какой чернотой покрылся зять, плавая по южному морю!
— Вижу! Отпустил бы ты его, Олег! По нему так Ясочка с сыном соскучились! — умоляющим тоном проговорила Рюриковна.
— Отпускаю, отпускаю! Но пусть все мои лазутчики сначала в горячей бане попарятся, а затем и к женам идут! — приказал Олег, обняв Рюриковну за плечи, и выпроводил дорогого зятя из гридни.
— Дядя! Что происходит в Киеве? Все торопятся куда-то? — растерянным и в то же время взволнованным голосом спросил Ингварь, входя во двор дома великого князя и кланяясь сначала Перуну, а потом дяде.
— Ты прав! Мы торопимся сотворить великое и грозное! Поход на греков затеваем. Пойдешь с нами или Киев останешься сторожить? — без обиняков спросил Олег, искоса оглядывая племянника.
Ингварь вздрогнул, он привык в последнее время чаще смотреть на пышную веселую зелень весеннего Киева и любоваться красавицей женой, которая научила его проникать в самую сердцевину каждого растения, каждой бабочки и каждой былинки и совсем отлучила от ратных дум мужа, чьи голубые, ясные глаза слегка затуманились сейчас, увидев во дворе дяди груду копий, остроту наконечников которых тщательно проверял дядя. «Как я отвык от всего того, что любого мужчину в дружине великого князя делает витязем! — с горечью и страхом подумал Ингварь. — Хочу ли я идти походом на Царьград? Нет! Конечно, нет! Не хочу видеть ни грабежей, ни крови! Хочу быть с Ольгой всегда и везде! Весь смысл моей жизни только в ней!.. Но как сказать об этом дяде? Унизит или засмеет…»
— Что-то ты, племянник, долго молчишь! Стало быть, все еще не налюбился! — беззлобно заметил Олег и, глубоко вздохнув, вдруг зло спросил: — Как поживает твоя дружина, что под Свенельдом ходит? Знаешь ли ты хоть, какую дань она сбирает?
Ингварь молчал. Он не знал, сколько добра добыла его дружина, но чувствовал, что немало, ибо видел, как бывшие его ратники приоделись. Ну и что? Пусть хоть во сто крат больше соберут, только бы его не дергали!
— Ну, молчи и дальше! Только что ты будешь делать, когда великим князем станешь, в ум не возьму! Ведь не будет же тесть тебя всю жизнь содержать! — не сдержался Олег.
— Могу я тебя спросить, дядя? — решив перевести разговор на другую тему, вежливо спросил, немного помолчав, Ингварь.
— Слушаю тебя, — немного сконфуженно проворчал Олег, подумав: «Чего я от него хочу! Без живых корней ведь рос парень!»
— Почему ты решил на греков сходить? Неужели так уж важно для тебя повторить дело Аскольда? — удивленно спросил Ингварь.
Олега не обидел вопрос племянника. Он встал напротив Ингваря и, чеканя каждое слово, проговорил:
— Во-первых, спокойно стали жить, племянник! А это опасно для любого князя, который владеет такой дружиной, как я! Во-вторых, Царьград обидел меня! Мне, великому князю Киевской Руси, который помог Царьграду, дал ему лучших воинов, чтобы наладить армию и флот, не платят положенной дани! За коварство надо мстить, сынок! И в-третьих, запомни, Ингварь, на всю жизнь: казна робких народов принадлежит смелым! — изрек напоследок Олег и зорко посмотрел в потемневшие глаза племянника.
— В твоей грозной речи, дорогой дядя, я не услышал одного, — тихо сказал Ингварь, не отводя пытливого взгляда от цепких глаз Олега: — Зова твоей доброй и созидающей души!
Олег вздрогнул. Да, когда-то он обвинял Аскольда в злодействе и разрушении, а теперь вот сам затевает большой грабительский поход! Но коль боги велят идти по пути, указанному ими, то что можно сделать?
— Мы бессильны перед волей богов, Ингварь. У меня нет выбора, сынок, ибо страна, которая держится на порядке, идущем от секиры, и должна питаться действием секиры! Аскольд это понял раньше меня, — виновато проговорил Олег. — Законы силы всегда заразительны, хотя быстрее всех и ведут к гибели, — горько добавил он и жестко завершил: — Но это не значит, что, понимая, какое пагубное дело я затеваю, я откажусь от него. Никогда! Я захотел испытать вкус кровавой победы! Я жажду большой войны! И я начну ее! — гордо заявил он, глядя прямо в глаза племяннику.
Ингварь смотрел на изменившееся выражение лица своего дяди, родного брата своей матери, и не узнавал его. Всегда смелое, открытое и доброе, лицо Олега приобрело вдруг заостренные, жесткие черты и словно окаменело. «Какая сила так изменила дядю? Неужели непреклонный дух киевского Перуна так проник во все поры его души, что сумел вытеснить из нее то чистое, светлое и озорное, что притягивало к дяде толпы людей? Как они будут друг другу смотреть в глаза? Нет, это не брат моей матери. Это только великий князь Киевской Руси! Без прошлого и будущего!.. Я не могу ему сейчас сопутствовать!..» — горько решил Ингварь, круто повернулся и покинул двор князя.
«В лето 6914 от сотворения мира иде Олег на Цареград…»
Да, идет великий киевский князь Олег на Царьград и ведет с собою огромную рать, состоящую из воинов племен, подданных ему в Киевской Руси: здесь и новгородцы, финские жители Белоозера, и воины ростовской мери, здесь и знатные кривичи, и храбрые северяне, озорные поляне киевские, лукавые радимичи, терпеливые дулебы, скрытные хорваты и задумчивые тиверцы — все либо под командованием воевод своих, либо под главою именитых русичей. Они и конны, и людны, и оснащены тремя видами оружия, и кто водою плывет на стройных лодиях, омытых перед походом священной ключевою водой верными женами, кто на резвых конях скачет западным берегом Понта, к Царьграду идет.
День идут, не пение птиц слушают и не на солнце да луну поглядывают, а лишь на стремена коней, что хранят прощальные поцелуи ласковых жен, с которыми надолго распрощались и любить которых вечно обещались…
Вот конница под предводительством Карла и Веремида миновала пристани Переяславца и ступила на землю Семи Славянских Племен, территория которых объединяла древнейшие земли певнинов, дакийцев, мезийцев, сердов и кробизов, которые уже стали забывать своих языческих богов и поклонялись Христу. Кроме древнейших народов, на землю Балкан проникли волжские булгары, которые утвердили веру в Христа, под предводительством царя Симеона, и царство Семи Славянских Племен стало именоваться Болгарией.
