– Сколько времени твой брат знал об этом, прежде чем открылся тебе?
– Нисколько. Он тут же нашел меня.
– Значит, все это случилось сегодня?
– О нет! Это было два дня назад!..
– Два дня? И ты все это время молчал? Арестуйте его.
Стражи подскочили к юноше. Голос Кебалина сорвался на крик:
– Царь, я отправился к тебе в ту же минуту. Но в приемных покоях не было никого, кроме Филоты. Я умолял его незамедлительно рассказать обо всем тебе.
Клит в сердцах воскликнул:
– Я чувствовал, что от Филоты исходит опасность! Чувствовал давно.
Александр тяжело опустился на скамью.
– Вели арестовать Димна! – приказал он Клиту. – И приведи ко мне Филоту.
Едва Димн увидел стражников, пришедших его арестовать, он мгновенно пронзил себя мечом, но умер не сразу. Его успели на носилках доставить к царю.
Видя истекающего кровью Димна, Александр тут же спросил:
– Почему ты решил лишить меня власти? Чем не угодил я тебе? Неужели Филота более достоин древней короны македонских царей?
Умирающий молчал и, не в силах перенести пронзительный взгляд царя, отвернулся и испустил дух.
Вскоре ближайшие друзья царя собрались расследовать заговор.
Филота вошел в приемную царя с высоко поднятой головой. Он спокойно выдержал холодный взгляд Александра, не удостоил своим взглядом ни Гефестиона, ни Клита, ни Кратера. Только на Птолемее, которого почитал как тонкого политика, Филота задержал свой взор.
Александр обратился к вошедшему со словами:
– Кебалин заслужил смерть лишь за то, что в течение двух дней скрывал правду о готовящемся покушении. Он обвиняет тебя в том, что именно ты вынудил его, против его воли, хранить преступное молчание. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Только длительная дружба, которую я всегда питал к тебе, заставляет меня искать доказательства твоей невиновности.
Филота, не смутившись, ответил:
– Александр, мальчишка попросту поссорился со своим любовником. Вполне обычное дело. Я думал, ты поднимешь меня на смех, если я расскажу тебе об этом!.. Зачем тратить твое драгоценное время.
Царь указал Филоте на окровавленное, мертвое тело Димна.
Тот нахмурился.
– Согласен, я виноват в молчании, но сердце мое никогда не давало согласия на участие в заговорах против тебя. Вспомни все мои деяния и наши совместные битвы с врагами, и ты не увидишь ничего, что позволило бы меня в чем-либо подозревать.
Александр встал, подошел к Филоте и протянул ему руку в знак примирения.
– Приходи сегодня на ужин, – пригласил он его.
Всегда решительный и находчивый в битвах, уверенный в себе Филота был выдающимся военачальником. Вся конница подчинялась ему, а конница в македонской армии была решающей силой, силой, способной свергнуть царя.
Едва Филота покинул приемную, друзья горячо стали убеждать Александра не доверять ему. Ненавидящий его Гефестион воскликнул:
– Невозможно ничем оправдать его поведение! Его надо предать пыткам и заставить выдать сообщников.
Филота же был уверен, что вернул к себе расположение царя, не подозревая, что торжественный званый ужин будет последним в его жизни. Ему было позволено беседовать с царем, а тем временем принимались меры к аресту заговорщиков, многих из которых выдали воины, захваченные Клитом. Среди заговорщиков оказались и афиняне. Птолемей предположил, что здесь не обошлось без вмешательства Персея. По всем дорогам, ведущим к Дрангиане, были разосланы конные разъезды, чтобы помешать кому-либо предупредить Пармениона, отца Филоты, командующего мощным македонским войском в Мидии.
Вернувшись к себе, Филота, уверенный в добром расположении к нему Александра, спокойно заснул в объятиях рыжеволосой гетеры Антигоны.
Но Александр в эту ночь не мог сомкнуть глаз. Подобно тяжело раненному зверю, царь метался по своим покоям.
– Филота!.. Филота!.. Что ты натворил!.. – повторял как в бреду царь.
Гефестион с тревогой и болью молча наблюдал за ним.
Александр посмотрел в глаза самому преданному и самому любимому из друзей:
– Он тебе никогда не нравился… Что ж, ты был, как всегда, прав.
– Да, прав! На этот раз мы должны узнать от него все.
– Да, – согласился царь.
Александр присел на край ложа, обхватил голову руками.
Гефестион подошел к другу, положил руку на плечо:
– Успокойся, Александр! И не принимай близко к сердцу. Он не стоит того.
Осторожно, боясь причинить Александру боль, Гефестион спросил:
– Твои чрезмерные благодеяния развратили многих. Иные считают, что могут сравниться с тобой, царь.
– Так неужто меня хотят убить за благодеяния?
– Нет, не за это. Просто зависть.
Страшная догадка исказила лицо Александра. В отчаянии он произнес:
– Неужели они хотят лишить меня жизни только для того, чтобы стать более знаменитыми, чем я?
Александр снова заметался по комнате, выкрикивая:
– Я сын Зевса-Амона, и простым смертным не одолеть меня!
Гефестион снова ласково коснулся плеча царя, стараясь успокоить его и уложить спать:
– Завтра решим, как покарать заговорщиков. Нужна ясная голова. Ложись и усни.
Александр доверчиво посмотрел на Гефестиона, мгновенно, как ребенок, успокоился и послушно лег.
– Ты не оставишь меня, Гефестион?
– Нет, я всегда буду рядом с тобой, – улыбнулся Гефестион.
Помолчал, раздеваясь, подумал про себя: «Если позволят боги!»
Когда Гефестион лег рядом с ним, Александр, крепко прижавшись к нему в поисках тепла, спросил:
– Скажи, что любишь меня, так как без тебя я просто не смогу жить.
В этот момент Александр как никогда нуждался в любви Гефестиона. И тот отдался ему со всей нежностью и страстью. Наслаждение от близости с другом оказалось столь пронзительным, что Александр скоро успокоился и заснул. Гефестион коснулся губами его затянувшейся раны на плече, затем встал, оделся и тихо вышел.
Александр нуждался в любви, как растение в живительной влаге. Всю свою жизнь он ждал любви от воинов, от покоренных народов, от друзей и не мог насытиться. Он был беззащитен перед изменой близких к нему людей. Измена Филоты потрясла его.
Ранним утром царь проснулся, вскочил с ложа. Нервно заходил взад и вперед. От прежней нерешительности не осталось и следа. Это снова был повелитель мира, грозный и непоколебимый в своем величии.
– Никто не остановит меня на пути к Океану, на пути создания единого государства без границ, на пути объединения народов!
Вскоре посланные Александром воины взломали двери, ворвались в покои Филоты, подняли его с ложа и тотчас же заковали руки и ноги в железа.
Судебный процесс был проведен со всей строгостью македонских законов. Приговор выносило войско. На площади перед царским дворцом собралось около шести тысяч воинов.
Царь долгое время хранил молчание. Лицо его было печально. Стояла напряженная тишина, все ждали. Скорбь царя, подавленность военачальников – все это потрясло закаленных в боях македонян.
Наконец Александр поднял глаза и, обратившись к воинам, произнес:
– Еще немного, и вы навсегда лишились бы своего царя! Группа предателей готовила покушение на мою жизнь. Воины, взирая на вас; меня охватывает гнев к заговорщикам, ибо, умерев от их руки, я лишился бы возможности отблагодарить вас за верную службу.
Воины прервали его речь криками одобрения, у многих на глазах выступили слезы.
Царь продолжил свою речь:
– Каково будет ваше изумление, когда я назову имена предателей. Это Парменион, старейший из наших военачальников. Сын его Филота, сплотивший вокруг себя многих из воинов, в том числе и Димна, тело которого вы видите перед собой.
Крики негодования вторили скорбному голосу царя.
Александр поднял руку, призывая к тишине:
– Могут сказать, что Димн перед смертью не назвал Филоту среди заговорщиков. Но разве это может доказать его невиновность? Когда я сообщил Филоте, что оракул в Египте провозгласил меня сыном Зевса-Амона, он имел дерзость ответить мне в письме, что поздравляет меня с принятием в сонм богов, но горько оплакивает судьбу народов, вынужденных жить под властью человека, уверовавшего в свое превосходство над остальными людьми. Уже тогда мне следовало наказать его за такую наглость. Дерзость его перешла в предательство. Меня решили низвергнуть те, кого я возвысил более всех других смертных. Если вы все со мной, я должен быть отомщен.
Прежде чем представить Филоту перед собранием воинов, Гефестион, Кратер и Кен вырвали у него в тюрьме признание.
При виде ужасающих орудий пыток сын Пармениона, привыкший к роскоши и неге, не смог сдержать крика:
– Убейте меня, но не пытайте! Я сейчас же признаюсь во всем!
Но Гефестион приказал подвергнуть его самым изощренным истязаниям. Филота не выдержал страданий и сказал все, что от него хотели:
– Да, это я стоял во главе заговора. Вы знаете, что отец мой был дружен с Эгелохом, убитым в последнем сражении. Именно он стал главным виновником нашего несчастья. Узнав, что царь решил почитать себя сыном Зевса-Амона, Эгелох страшно разгневался: «Неужели мы будем признавать царем того, кто отказался от своего отца Филиппа? Мы все погибнем, если допустим такое. Опьяненный успехами походов, этот безумец Александр думает лишь о возвеличении одного себя. Необходимо избавиться от безумного владыки. Этим мы освободим вселенную от тирана, угнетающего ее, и сами возведем себя в ранг богов!» Таковы были гневные речи Эгелоха на пиру. Услышанное взволновало нас с отцом. Но в тот момент замыслы Эгелоха показались отцу несвоевременными. Дарий был еще жив, и нужно было подождать с исполнением намеченного. Тогда убили бы Александра не для себя, а для Дария. Но когда Дарий будет уничтожен, было решено в награду убийцам Александра отдать всю Азию и весь Восток.
