От Киева до Москвы 800 верст. Пять дней понадобилось, чтобы преодолеть это расстояние. Ехал днем и ночью и, конечно, опоздал. Оказалось, что графиню похоронили еще до того, как он получил известие о смерти. Дворецкий, успевший отправить в деревню за ненадобностью почти всех дворовых, со всеми подробностями рассказал, какие это были пышные похороны. Народу нашло пол-Москвы. Все Голицыны были, Бутурлины, Салтыковы… И, само собой, молодые графы, которые примчались из Петербурга, когда она, матушка, еще дышала. Только вчера разъехались по службам своим.
— А вы, ваше сиятельство, как от нас уехали, сильно постарели, — закончив рассказ о похоронах, сокрушенно покачал головой дворецкий. — И лицо у вас такое… Нездоровое лицо.
— Тяжело мне, дед.
— Это мы понимаем. Неужто не понимаем? Как говорят, лучше семью гореть, чем однова овдоветь.
Румянцев посмотрел лакею в лицо и печально вздохнул. Нет, дворецкий его не понимал.
— Кончим разговор. Я устал и хочу отдохнуть.
В обратный путь Румянцев выехал через три дня. Ехал медленно, подолгу задерживаясь на почтовых станциях. Ему некуда было спешить.
2
До конца семидесятых годов Потемкин не очень старался лезть в «большую политику». А потом вдруг воспылал такой деятельностью, что сановники только диву давались. Им был составлен план присоединения к России Крыма, или Тавриды, как в давние времена называли заманчивый полуостров. Он обещал императрице положить к ее ногам эту полуденную землю без единого выстрела. И не только это. Он собрался изгнать турок из Европы, создать на освобожденных от них землях новую империю с православной религией — такую, что находилась бы с Россией в вечном союзе. Он рисовал в проектах своих картину воскрешения Греции — то, что давно уже вынашивала в сердце своем сама императрица. Ему виделся Константинополь, открывающий свои врата христианству в лице русской армии. Воображение занесло его настолько, что позднее он позаботился вычеканить медаль с символическими изображениями: на одной стороне медали изображалась русская императрица, на другой — Константинополь, объятый пламенем, минарет, падающий в море, а над всем этим крест, сияющий в облаках.
Первый министр граф Панин, ведавший иностранной коллегией, человек осторожный, не терпевший авантюризма, относился к его планам с угрюмым молчанием, а когда понял, что сии замыслы одобряются самой императрицей, подал в отставку. Екатерине не пришлось колебаться, на ком остановить выбор. Место Панина занял Потемкин. Императрица считала себя человеком смелым и слепо поощряла служивших ей «смелых гениев». Без смелости славы не обретешь, а что за жизнь, когда нет славы!
Присоединение Тавриды представлялось Потемкину делом не таким уж сложным. Нужно было любыми средствами заставить хана добровольно отдать ханство России, принудить тамошних жителей присягнуть российской императрице — вот и вся морока. Юридической основой для таких действий должны были стать статьи Кайнарджийского трактата.
В своей затее Потемкин не учел лишь одного — того, что на Крым продолжала претендовать Порта. И тоже ссылаясь на статьи Кайнарджийского договора.
Вокруг того, как следует понимать те или иные статьи договора, между некогда воевавшими сторонами разгорелся настоящий спор. А когда возникает спор, пылким становится даже холодный ум. Русские приписывали себе главенствующее положение на полуострове на том основании, что им принадлежали здесь важнейшие крепости. В то же время ссылка в договоре на Магометов закон между татарами и султаном давала повод Порте выискивать здесь свои права.
Горячие прения, грозные намеки, неисполнимые требования проявлялись одно за другим. Желая заставить турок быть сговорчивее, Россия придвинула к южным границам войска, состоявшие из 58 полков. Командующим войсками был объявлен Румянцев. Со своей стороны Порта тоже стала усиливать свою армию, делая вид, что угрозы северного соседа ей совсем не страшны, и она готова во имя Аллаха, торжества «Магометова дела» возобновить кровопролитную войну.
Спор обострился до того, что солдаты обеих сторон полезли было в пороховницы. Однако в последний момент здравый смысл взял верх, и представители сторон снова (в который уж раз!) сели за стол переговоров. Пришлось пойти на взаимные уступки. В дополнение к мирному договору было объявлено, что крымский хан при посредничестве России уступает Порте степи между Бугом и Днестром для составления Очаковской провинции. В уплату за это султан публично отказывался от своих притязаний на Крымское ханство. Султан согласился довольствоваться тем только, чтобы при каждом избрании хана ему особым посольством доставлялась о том весть и чтобы при получении сей вести он выдавал бы новому хану благословительную грамоту по предначертанному образцу, не вмешиваясь в мирские дела ханства и уважая полную его независимость. Россия в свою очередь обещала после выдачи такой грамоты хану Шагин-Гирею вывести свои войска из Крыма.
Искры войны, угрожавшие вызвать пожар, стали угасать. Россия приступила к отводу своих войск. Но делалось это слишком медленно. Русским явно не хотелось уходить из Крыма. Да и был ли смысл уходить, когда Потемкин уже действовал вовсю, чтобы взять Тавриду под Российскую корону?
В то время как русские войска нехотя подымались со своих мест и делали вид движения на север, в Бахчисарае между Шагин-Гиреем и уполномоченными Петербурга велись переговоры о передаче ханом своих царственных прав российской императрице за пожизненный пенсион. Шагин-Гирей колебался. Ему не хотелось лишаться ханского престола, терять те блага и почести, которые так счастливо ему достались. В то же время он понимал, что его судьба находится в руках Екатерины. Трудно было ему в его положении.
Переговоры затягивались. Русские пока не угрожали. Они уговаривали. Они обещали хану молочные реки и кисельные берега, обещали сохранять гарем и даже умножить сей гарем юными красавицами, лишь бы тот согласился.
Развязку ускорили, сами того не подозревая, турки. Заподозрив в действиях русских подвох, Порта решила плюнуть на обязательства, взятые на последних переговорах, и высадила на Таманский полуостров, входивший во владения Шагин-Гирея, войска. Обеспокоенный хан послал туда своего человека узнать, что заставило турок пойти на такой шаг. Оттоманский паша, командовавший десантом, ответил хану тем, что приказал отрубить его посланцу голову на базарной площади.
Дерзкий, жестокий поступок паши был воспринят как вызов. Шагин-Гирей понял, что с турками ему не поладить, и покорился русским[38]. В Петербурге был тотчас составлен манифест. Российская императрица признала нужным дать силу тем правам на Крым, которые приобретены были оружием, и повелела упомянутую страну с землями, ей принадлежащими, взять окончательно под Российскую державу.
Когда весть о решении Петербурга дошла до Константинополя, здесь пришли в ярость. Горячие головы требовали объявить войну. Только силой оружия, говорили они, можно заставить русских отказаться от Крыма, уйти с Кавказа и из Северного Причерноморья.
Но одно дело возбуждать воинственные страсти и совсем другое — давать тем страстям ход. Имей Порта верных союзников, тогда бы еще можно было призвать мусульман под Магометово знамя. Но таких союзников у нее не было. Австрия давно изменила дружбе и сблизилась с Россией. Раньше была надежда на французов, но после того как Россия заключила с ними торговый договор, те тоже охладели к оттоманам. При таком положении идти на Россию новой войной было опасно, и Порта решилась на новые переговоры. Она признала власть России над Крымом. Россия в уплату за это отказалась в ее пользу от прав на некоторые земли, ранее принадлежавшие Крымскому ханству. Кроме того, она согласилась не требовать 4 500 000 рублей, назначенных ей по условиям Кайнарджийского мира.
Знаменательное событие отметили торжествами. А начались они, как обычно, с раздачи высочайших милостей. Главный герой торжеств светлейший князь Потемкин получил чин генерал-фельдмаршала и возведен на должность президента военной коллегии, освободившуюся после внезапной кончины князя Голицына. Он стал также шефом Кавалергардского полка. Государыня не обошла также и графа Румянцева, чьим именем пугала турок в споре за Тавриду: она возвела его в подполковники конной гвардии.
До самой масленицы и всю масленицу веселился двор. Затишье наступило только в дни великого поста. Повеселившись вволю, Потемкин выехал в свое наместничество. У него были новые планы, коими собирался вновь обратить на себя внимание России и всей Европы.
3
Вот уж правду говорят: счастье, что вешнее вёдро. Ненадежно оно: сегодня солнышко, а завтра, смотришь, уже хмурь над тобой… К середине 80-х годов в Константинополе снова забряцали оружием. Осмелела Порта! Она стала открыто требовать пересмотра подписанных обеими сторонами договоров, вывода русских войск из Крыма, возвращения «детей ислама» под покровительство великого султана.
