— Да.
Жоан встал и стукнул кулаком по столу.
— Но ты также очищался согласно твоим еретическим обрядам! — крикнул инквизитор, показывая на его тело.
— Нет, — слабым голосом произнес Сином.
— Посмотрим, Сином, посмотрим. Посадите его в камеру и приведите мне его жену и детей.
— Нет! — взмолился Сином, когда солдаты уже тянули его за подмышки к погребу. — Они ни при чем.
— Стоп! — приказал Жоан. Солдаты остановились и развернули обращенного к инквизитору. — Что ты имеешь в виду, говоря, что твоя семья ни при чем, Сином?
Сином сознался, пытаясь спасти жену и детей. Когда он закончил, Жоан приказал задержать его… и семью.
Потом он велел, чтобы к нему привели прочих обвиненных.
Еще не рассвело, когда Жоан вышел на площадь.
— Не спит? — спросил один из солдат, все время зевая.
— Нет, — ответил ему товарищ. — Часто слышат, как он ходит из угла в угол по ночам.
Оба солдата смотрели на Жоана, который заканчивал подготовку к заключительной проповеди. Черная одежда, сильно изношенная и грязная, и сам, высохший, с черными кругами под воспаленными глазами.
— Он не только не спит, но и не ест… — заметил первый.
— Он живет ненавистью, — вмешался офицер, слышавший разговор.
Люди стали подходить, едва забрезжило. Обвиненные стояли в первом ряду, отдельно от селян, под охраной солдат. Среди них был Альфонс, девятилетний мальчик.
Сюда же явились представители власти, чтобы продемонстрировать послушание инквизиции и поклясться выполнить наложенные наказания. Жоан начал аутодафе с чтения обвинений и предписанных наказаний. Те, кто пришли в течение означенного срока милосердия, получили наименьшее наказание: совершить паломничество до собора в Жероне. Альфонс был обязан бесплатно помогать один день в неделю тому соседу, у которого он крал фасоль. Когда Жоан читал обвинение Гаспару, громкий выкрик прервал его речь:
— Потаскуха! — Мужчина набросился на женщину, переспавшую с Гаспаром. Солдаты кинулись на ее защиту. — Так ты с ним согрешила и не захотела рассказать мне? — продолжал кричать он из-за спин солдат.
— Когда оскорбленный муж замолчал, Жоан прочитал приговор: Каждое воскресенье в течение трех лет, одетый в санбенито, ты будешь стоять на коленях перед церковью от восхода солнца и до заката. А что касается тебя… — начал он, обращаясь к женщине.
— Я требую права наказать ее! — кричал муж.
Жоан посмотрел на женщину. «У тебя есть дети?» — вертелось у него на языке. В чем виноваты дети, чтобы потом, стоя на ящике, разговаривать со своей матерью через маленькое окошко и получать единственное утешение в виде поглаживания по голове? Но этот мужчина был прав…
— Что касается тебя, — сурово произнес он, — я передаю тебя светским властям, которые позаботятся, чтобы свершился каталонский закон руками твоего мужа.
Жоан продолжал читать обвинения и налагать наказания.
— Антон Сином! Ты и твоя семья будете переданы в распоряжение генерального инквизитора.
— В дорогу, — приказал Жоан, сложив свои скудные пожитки на мула.
Доминиканец бросил прощальный взгляд на селение. В голове черного монаха до сих пор звучали слова, которые он произносил на маленькой площади. В тот же день они прибыли в другое селение, а потом в следующее, и так неделя за неделей. «Люди во всех этих селениях, — думал он, — будут смотреть на меня и слушать в страхе. А потом станут доносить друг на друга и рассказывать о своих грехах. А мне придется расследовать их, толковать поступки, слова, молчание, чувства, чтобы потом обвинить в грехе».
— Поторопитесь, офицер. Я хочу добраться туда до полудня.
Часть четвертая
Рабы судьбы
Пасха 1367 года
Барселона
Арнау продолжал стоять на коленях перед своей Святой Девой, пока священники вели пасхальную церемонию. Он вошел в церковь Святой Марии у Моря вместе с Элионор. В храме было полно прихожан, но люди расступились, чтобы барон и баронесса смогли пройти в первый ряд. Арнау узнавал их лица: этот взял у него взаймы для новой лодки; другой доверил ему свои сбережения; еще один просил денег на приданое дочери; а тот, что стоит, опустив глаза, пока не отдал свой долг. Арнау остановился рядом с ним и, к неудовольствию Элионор, протянул должнику руку.
— Мир тебе, — сказал он, обращаясь к мужчине.
У того засияли глаза, и Арнау пошел дальше, к главному алтарю.
«Это все, что у меня есть, — говорил он Святой Деве, — простые люди, которые умеют ценить человека и его помощь». Жоан продолжал преследовать грешников, а о Гилльеме он ничего не знал. Ну а Мар… Что о ней сказать?..
Элионор ударила его по лодыжке, а когда Арнау посмотрел на нее, она жестом показала, чтобы он вставал.
«Где это видано, чтобы знатная особа стояла на коленях столько времени?» — уже несколько раз укоряла его жена. Арнау не обратил на нее внимания, но Элионор снова ударила его носком туфли.
«С этой женщиной я вынужден жить, мама, — продолжал шептать Арнау. — Она больше заботится о внешней стороне, чем о душе. — Он тяжело вздохнул. — За исключением одного желания — она хочет, чтобы я сделал ее матерью. Должен ли я? Она мечтает только о наследнике, о сыне, который бы гарантировал ее будущее».
Элионор вновь шлепнула его по лодыжкам. Когда Арнау посмотрел на нее, она кивнула в сторону остальных знатных господ, которые находились в церкви Святой Марии. Некоторые стояли, но большая часть сидела; только Арнау продолжал стоять на коленях.
— Святотатство!
Крик разнесся по всей церкви. Священники замолчали. Арнау встал, и все посмотрели в сторону главного входа в церковь Святой Марии.
— Святотатство! — снова раздался громкий возглас.
Несколько человек направились к главному алтарю, откуда продолжали доноситься крики: «Святотатство!», «Ересь!», «Демоны!» и… «Евреи!» Люди собирались поговорить со священниками, но один из них сам обратился к прихожанам.
— Евреи надругались над святой хостией! — воскликнул он.
Среди присутствующих послышалось недовольное перешептывание.
— Им мало того, что они убили Иисуса Христа, — снова выкрикнул человек, стоящий у алтаря, — так теперь им надо надругаться над его телом!
По церкви прокатился гул возмущенных голосов. Арнау встретился глазами с Элионор.
— Это твои друзья-евреи, — сказала она ему.
Арнау знал, на что намекала жена. С тех пор как он выдал Мар замуж, ему стало невыносимо оставаться дома, и по вечерам Арнау часто ходил навещать своего старого друга, Хасдая Крескаса, засиживаясь у него до поздней ночи. Прежде чем Арнау успел ответить супруге, знать и старшины, которые их сопровождали, принялись обсуждать заявление священников.
— Они хотят заставить Христа страдать и после смерти, — сказал один.
— Закон обязывает их находиться на Пасху дома, при закрытых дверях и окнах. Как они могли? — спросил другой.
— Они сбежали, — утверждал третий.
— А дети? — вмешалась какая-то женщина. — Наверное, евреи опять похитили несчастного христианского ребенка, чтобы распять его и съесть сердце…
— И выпить его кровь, — добавил кто-то из богатых горожан.
Арнау не мог отвести взгляд от этой взбешенной кучки знатных особ. Как они могут так говорить? Он снова посмотрел на Элионор. Криво улыбнувшись, она повторила:
— Твои друзья… — В ее голосе звучала откровенная издевка.
В этот момент все прихожане церкви Святой Марии стали призывать к мщению. «В еврейский квартал!» — кричали они. Подстрекая друг друга возгласами о ереси и святотатстве, люди бросились к выходу. Знать осталась позади.
— Если ты не поспешишь, — услышал он голос Элионор, — то вряд ли успеешь в еврейский квартал.
Арнау повернулся к жене, потом посмотрел на статую Святой Девы. Крики доносились уже с Морской улицы.
— Откуда столько ненависти, Элионор? Разве тебе не хватает того, что у тебя есть?
— Нет, Арнау Ты знаешь, что у меня нет того, чего я хочу. Возможно, ты отдаешь это своим друзьям-евреям.
— Что ты имеешь в виду, жена?
— Тебя, Арнау, тебя. Ты прекрасно знаешь, что так и не выполнил своих супружеских обязанностей.
В следующее мгновение Арнау вспомнил многочисленные попытки Элионор сблизиться с ним, которые он всякий раз отвергал: сначала тактично, стараясь не обидеть ее, а потом резко, не заботясь о деликатности.
— Король заставил меня жениться на тебе, но ничего не говорил по поводу того, чтобы я удовлетворял твои потребности, — выпалил он.
— Король — нет, — ответила она, — но Церковь — да.
— Бог не может обязать меня спать с тобой!
Элионор выслушала своего мужа, пристально глядя на него; потом очень медленно повернулась к главному алтарю. В церкви не осталось ни одного прихожанина, кроме них и… трех священников, которые молча слушали супружескую перепалку. Арнау тоже повернулся к святым отцам, а затем перевел взгляд на Элионор, которая, прищурив глаза, едко усмехнулась.
