Омрачало эту безмятежную атмосферу в доме лишь вспыхивавшие время от времени ссоры между Афифой и Нур Ас-Сабах. Насколько Афифа была суровой и нетерпимой, настолько же была и Нур Ас-Сабах резкой и острой на язык. Однако их мирное сосуществование ничто не нарушало. Нур Ас-Сабах произвела на свет трёх девочек, а потом, наконец, подарила мужу и мальчика, Самаху Шамс Ад-Дина Ан Наджи.32
По прошествии времени Шамс Ад-Дин стал по возможности забывать о тревогах и содеянном им зле, однако меланхолия стала частью его характера. Самаха рос, но в нём не было той красоты, которой обладали его отец и дед, однако радовал всех своим мощным сложением. Мать и бабка его лелеяли и смахивали с него пылинки, храня его как драгоценнейшее сокровище. Успехов в учёбе в начальной коранической школе он не добился. Однажды он подрался со своим одноклассником, нанеся ему удар доской, да так, что тот чуть было не лишился глаза, и принёс отцу такие проблемы, что тот смог избавиться от них лишь путём немалой компенсации. Он сурово наказал сына к большому сожалению матери и бабки, а затем преждевременно заставил его работать в хлеву для скота, сказав:
— Учись хорошим манерам среди ослов!
Самаха рос под мрачным пристальным взглядом отца и вскоре достиг отрочества.
33
И хотя мальчик никогда не исчезал из виду собственного отца, начиная с раннего утра и заканчивая ночью, когда засыпал, отцу его было как-то неспокойно из-за состояния сына, он ощущал норовистость того и ожидал неприятностей.
Однажды к нему явился Муджахид Ибрахим, шейх их переулка, и заявил:
— Дай ему палец, он и руку откусит!
Шамс Ад-Дин чувствовал, что тот имеет в виду Самаху, но ему не верилось в это, ибо он слишком крепко держал мальчика в узде. И он спросил шейха, с чем он пришёл.
— Известно ли вам, что ваш сын состоит в связи с Каримой Аль-Инаби? — задал вопрос шейх.
Шамс Ад-Дин был в замешательстве… Когда же это произошло?
— Но я не спуская с него глаз, пока он не ляжет спать, — сказал он.
Шейх засмеялся:
— Да. А потом, когда ты заснёшь, он улепётывает из дому…
Шамс Ад-Дин удивился снова — ведь эта Карима Аль-Инаби была вдовой, ей уже ближе к шестидесяти, и тут вдруг — состоит в любовной связи с его сыном! Шейх сказал ему:
— Будь осторожен, не дай мальчику привыкнуть к подобным планам!
34
Шамс Ад-Дин поджидал сына в темноте у дверей дома Каримы Аль-Инаби. Он пришёл сюда, убедившись, что сын встал с постели и исчез, и теперь пристроился у дверей в ожидании. За час до рассвета дверь открылась и наружу выскользнула тень. Он попал прямиком в руки отца. Тот намеревался поначалу нанести ему удар, если бы вовремя не узнал голос отца и не покорился.
— Ах ты свинья!
И он насильно потащил его прочь, уловив на ходу его дыхание.
— Да ещё и пьян к тому же! — закричал он.
И дал ему такую затрещину, от которой весь хмель в голове парня рассеялся. Дома же он принялся избивать его так, что проснулись Нур Ас-Саабах и Афифа. Они узнали всю правду: она вышла наружу благодаря всем этим пощёчинам и колотушкам. Самаха запричитал:
— Хватит, отец! У меня лицо разбито!
— Ты заслуживаешь того, чтобы тебя убили. Ты обманывал меня!
— Я раскаялся. Пощадите меня!
Афифа сказала:
— Да она даже старше меня, эта преступница!
Указывая жестом на Самаху, Шамс Ад-Дин воскликнул:
— Только он один виноват, и никто больше!
35
Шамс Ад-Дин сказал себе, что подобные начинания не предвещают ничего хорошего. Чем закончит тот, кто начинает строить любовные связи с женщиной, годящейся ему в бабки? Ему уже доводилось видеть мадам Кариму Аль-Инаби на прогулке, и он был потрясён её чрезмерной полнотой, а ещё склонностью молодиться, ярко краситься и наряжаться. Он поверил в то, что самое худшее для юноши-подростка — привыкнуть к тому, что его содержит женщина.
В это же время умер Мунис Аль-Ал, и его место в качестве главы бандитского клана занял Сума Аль-Калабши. Жизнь в переулке стала ещё более унизительной и беспросветной. Харафишы встретили обрушившиеся на них беды со стоицизмом, как неминуемую участь. Сам же клан, независимо от личности его вождя, стал извечным несчастьем.
36
Умер его дед Абдуррабих, и в последний путь его провожала огромная процессия, в которой, правда, не участвовали только Шамс Ад-Дин с Самахой. Впоследствии он узнал, что его дед завешал Самахе пятьсот гиней, но отказался их ему отдать, когда Самаха потребовал того, отложив на тот момент, когда он достигнет совершеннолетия. Он стал пристальное следить за сыном, отчего в жизнь Самахи добавилась горечь. И вот однажды взор Шамс Ад-Дина случайно упал на юношу, когда они вдвоём работали на конюшне. Он уловил в глазах юноши пустой взгляд, заставивший грудь его сжаться. Он сказал себе:
— Мальчик не любит меня!
Он удручённо вздохнул и сказал:
— Этот тупица не понимает, что я стараюсь ради его же блага…
37
События неслись вперёд к финишной черте, подобно запылённой речной пене. Одним утром Шамс Ад-Дин, попивая дома кофе, заметил, что Афифа и Нур Ас-Сабах объяты какой-то мрачной тревогой, и сердце его затрепетало от нехорошего предчувствия:
— Самаха?!
Ответом ему было подозрительное молчание, лишь удвоившее его печаль. Он резким тоном спросил:
— Опять на нашу голову какая-то новая неприятность?
Нур Ас-Сабах заплакала, а Афифа конвульсивно сказала:
— Его нет дома…
— Значит, он вернулся к своим ночным выползкам тайком из дома?
— Нет, он нас покинул.
— Сбежал?
Полный подозрений, он подошёл к шкатулке, и открыл её. Когда же обнаружилось, что все деньги, полученные от наследства, пропали, воскликнул:
— Да он ещё и вор к тому же!
Мать сказала ему:
— Будь помягче с ним, сынок. Это его деньги…
Но Шамс Ад-Дин упёрся:
— Беглый вор!
