только к стене бани… нескольким он отплатил, но наступали всё новые с поспешностью, и на битву ни один не имел времени. Несколько ударов разбило ему шлем и легко ранило голову. У этих людей что-то иное было на уме, им по вкусу был грабёж, в котором не хотели дать опередить себя. Поэтому они обошли помятого и раненого Валигуру; и тот хотел броситься за ними, когда сбоку показался Герон с криком, точно давно его поджидал; он напал на старца. С другой стороны Яшко из-за угла с тыла, взяв меч обеими руками, ударил старца в голову, и через минуту, когда немец с пробитой грудью падал на землю, Мшщуй прикрыл его собой.
Меч Яшки остался у него глубоко в черепе, так что Якса достать его не мог. Валигура вздрогнул ещё последним усилием, застонал и испустил дух. Над ним был убитый немец.
Среди этого замешательства, когда не могли отличить своих от чужих, Яшко, лишённый меча, немного отступил, когда люди Святополка, несмотря на то, что тот кричал им какой-то пароль, напали на него и убили. Красивые доспехи, которые он надел на себя в это утро, были причиной убийства, посмкольку ему не дали остыть, и начали освобождать его от них и от одежд освобождать, из-за которых ссорились друг с другом.
На полях среди поднимающегося вокруг тумана было видно уходящих кучками людей, погони и кровавые сражения.
Возвращающийся Плвач едва сумел защитить от ограбления и осквернения часовню и дом ксендза. Поморяне Святополка, наполовину ещё язычники, не уважали никаких святынь и ещё меньше тех, которые находились у неприятеля.
Весь день прошёл на сборе добычи, на разграблении продовольствия. На протяжении всего этого времени живший ещё князь Генрих Силезский лежал, прикрытый трупом своего верного Перегрина, раненый, обливающийся застывающей кровью… не смея подать признака жизни.
Плвач, который вбежал с нескольким людьми в избу, посмотрел в молчании на ложе, что-то пробормотал и – выскользнул мрачный. Кровная связь соединяли его раньше с Генрихом. Вечером вся Святополкова громада с возами и добычей стала готовиться к отъезду в Накло.
Люди, которые прятались в зарослях, в тростнике у пруда, в лесу, осторожно начали возвращаться к разрушённому и опустошённому лагерю. Одними из первых были немцы князя Генриха, несколько из которых прибежали в избу и, услышав стоны раненого, тут же сняли с него убитого Перегрина.
Нужно было спешить спасать живого ещё князя, у которого благодаря чуду и геройскому самопожертвованию своего верного слуги остались немного дыхания в груди и признаки жизни. Тут же эти люди приготовили носилки из веток, и среди ночной темноты направились в лес. По дороге к ним присоединились ещё беглецы, так что с маленьким отрядом Силезский князь имел надежду добраться до Вроцлава.
Какими были последствия этой страшной драмы, рассказывает история. Святополк с Поморьем совсем оторвался от Польши. Смерть Лешека вызвала противостояние между Генрихом Силезским и Конрадом за опеку вдовы и малолетнего Болеслава, долгие войны и беспокойства. Тонконогий не перестал защищаться от двоюродного брата, который в конце концов занял всю польскую землю.
Грустная история этих времён есть вереницей боёв за власть, власти для боёв. Одно духовенство среди этого беспорядка неподвижно стоит на своём посту, в защите закона, идея которого стирается и мутится. В конечном итоге единственным законом есть оружие, которое всё разрешает.
Замок на крутом берегу реки назывался Ламбах. Это был один из тех рыцарско-разбойничьих бургов, как гнёзда орлов, поставленные на вершинах, на страже рек и трактов. В нём тайно жил вооружённый муж с кучкой слуг и не спускал глаз с окрестностей.
Обычно такое гнездо размещалось поблизости от брода, перевоза или моста, который не могли миновать купеческие караваны и путники, неподалёку от большого торгового тракта, соединяющего два края.
На тракте у рыцаря были люди, что стояли на часах вдалеке и объявляли, когда обещалась хорошая добыча. Выбирали время и место для нападения, рассчитывали силы, потому что редко купцы и птуники отправлялись без вооружённого кортежа. С одних брали скромный выкуп, других захватывали, как свиней, грабили и сажали в темницу. Из неволи можно было вызволиться деньгами.
Это ремесло называлось благородным и рыцарским. Иногда в подходящее время с большими силами пускались на охоту подальше. Ламбах был таким бургом, оборонным и укреплённым, и господствовал над кусочком саксонской земли у границе, прямо напротив другого замка, в котором сидел другой хищный рыцарь.
Окружённый двойной стеной, с высоко поднимающимся во втором дворе dominium, круглой башенкой, с маленькими бастионами по углам, со рвом и мостом со стороны суши, он считался непобедимым.
Но прекрасные его времена, когда жил старый Хенно, уже миновали. Раненый во время какого-то нападения, этот рыцарь после нескольких месяцев приёма бесполезных лекарств умер, оставив вдову и одного несовершеннолетнего сына. Хотели для него найти опекунов, но Грета, равно независимого, как муж, духа, никому в свой замок не подпускала. Люди ей были верны.
Таким образом, она одна осталась с ребёнком, который воспитывался по-рыцарски.
Молодой наследник бурга рано научился садиться на коня, владеть мечом и копьём, с собаками бегать по лесам, в необходимости становиться отважным, защищаться и нападать, выпивать кубки, петь песенки и вести господскую жизнь.
Мать, видя в нём живой образ отца, всему радовалась, позволяла, что только хотел, исключительно даже такие поступки, которые другим бы не простила.
Ганс из своего бурга из-за рыцарского пояса попал на двор макграфа, служил ему, с ним вместе ездил поклониться императору; завербовался на короткое время и, отбыв послушничество, узнав немного свет, гордыми мыслями начал тянуться к высшим сферам.
Именно в это время в Германии начинал прославляться рыцарский Орден Девы Марии, вербовались в него молодые люди, жадные до битв и авантюрных предприятий. Через своего приятеля, Герона, дядя которого уже был рыцарем этого ордена, молодой Ганс добился, что его как добровольца взял на испытания направляющийся в Мазовию Конрад фон Лансберг.
Мы видели, как двое юношей, неудачно пав жертвой своей смелости, несли покаяние в замке на Белой Горе.
Герон и Ганс влюбились в двух Халок, к которым их приводила старая Дзиерла. Вечера, проведённые с ними, разбудили страсть в обоих, а девушки позволили очарованию юности, новшеству, какому-то волшебству, которое двух раненых в их глазах сделало героями, – привлечь себя к ним.
Но – любовь эта была, как эти два существа, странная и грустная. Хала и Халка не могли иметь два чувства, две любви, двух возлюбленных. Сами не зная о том, обе полюбили
