чем жить без них.
Старая Грета сидела рядом с ним, хотя её отталкивал, целуя в голову и обнимая дрожащими руками. Горячка вернулась снова и Ганса нужно было держать нескольким людям, чтобы в безумии не покусился на мать и на себя.
Только спустя несколько дней обессиленный, он впал в тяжёлый сон и, казалось, что жизнь вернётся к нему, но вскоре наступила смерть.
На Белой Горе каким-то чудом среди опустевшего замка, потому что Валигуры уже не было в живых и грод был без пана, – у ворот, которые были теперь настежь открыты, люди увидели двух белых, качающихся на ослабленных ногах, женщин, направляющихся к воротам.
Впереди шла согбенная старушка с палкой, которая их вела.
Шли они так, шли задумчивые, не глядя, и вошли в ворота, во двор, и направились к усадьбе, двери которой были подпёрты колышком. Людям казалось, что видят тени двух Халок, испугались и приблизиться не смели, а они у двери сели на землю, положили на шею руки, прижали головки и, казалось, спят.
Старшие бабы, осмелев, медленно начали приближаться.
Одна приползла к ним – это были ещё живые Халки, но уже полусном смерти объятые. Когда увидели старую пряху, указали на дверь усадьбы… отворили её.
Они встали, шатаясь, и вошли.
В очаге лежали только пепел и угли, по избе веяло зимним холодом. Они пошли на прежнее своё место, в старый известный уголок, и сели в нём спокойно, не требуя ничего, ничего не сказав, обнялись – уснули.
Челядь, поначалу испуганная этим чудом, начала разводить огонь. Сбегались люди, у двери появилась толпа, заполняла порог. Бабы поставили горшки на огонь, разжигали всё более сильный пламень, приближались к спящим девушкам, но их ничто не могло разбудить.
Они были бледные, как ободок, который был на головках.
Пришла ночь, а они спали, минула, а они не пробудились, начало светать – остались неподвижно.
Пока беспокойная пряха не отважилась приблизиться и коснуться их рук. Сжатые руки были холодны, как лёд, – ушла из них жизнь. Халки вернулись сюда, чтобы умереть…
И назавтра в одном гробу так же, как сидели, обнявшись, со сплетёнными руками, которых ничто после смерти не могло разорвать, понесли двух белых сестричек – в могилу.
