его, я не хотел обрывать его жизнь прямо сейчас. Сперва я хотел поговорить с ним, понять, чем были вызваны его поступки.
Он долго размышлял над моим вопросом, прежде чем ответить.
– Меня страшила внезапность того, что должно было случиться, – произнес он наконец. – Не хотелось проснуться однажды ночью и обнаружить, что ты стоишь надо мной с мечом в руке, и ждать, что клинок рассечет мне горло прежде, чем я слово вымолвлю. Я надеялся, что когда ты придешь, все будет так, как сейчас. Наедине. При свете дня. И мы, двоюродные братья, сможем побеседовать, как в прежние времена.
– Ты собирался просить пощады?
– Нет, – покачал он головой и улыбнулся устало. – Нет, я не стану попусту тратить ни свое, ни твое время. Но позволь мне объясниться. – Он вздохнул и пожал плечами: – А потом либо делай то, зачем пришел сюда, либо ты уйдешь, и мы больше никогда друг друга не увидим. И то и другое меня бы одинаково устроило.
– Ты предал меня, – сказал я, чувствуя, как в крови у меня закипает давняя, хорошо знакомая ярость. – Мы знали друг друга с детства, много лет прожили вместе, бок о бок, и ты предал меня. Мы обращались с тобой как с членом нашей семьи. Чем я заслужил то, что ты сделал со мной? Чем навредила тебе Кацуми? Или Эйто? Он был ребенком! Чем ты сможешь оправдать то, что ты сделал с ним?
– Верь не верь, кузен, – негромко сказал он, глядя себе под ноги, на траву, – но я никогда не помышлял лишить их жизни. Но я был так зол на тебя, что почти потерял разум. В своей утрате я винил тебя. Его убили, слыхал? Когда он вернулся в свою деревню, слухи о наших отношениях прибыли вместе с ним, и родня перерезала ему горло, стоило его ногам ступить на грязь перед его минка [139]. Разреши ты ему остаться и работать твоим подмастерьем, все сложилось бы иначе.
– Но я не убивал его! – возразил я.
– Нет, но ты его прогнал. Он бы не умер, если бы ты позволил ему продолжить работать в твоей мастерской.
Отвернувшись, я как завороженный глядел на ручеек, стекавший по камням в углу сада. Тогда, много лет назад, моя убежденность в том, что безупречность моих творений куда важнее благополучия чужестранца, обернулась горем, несчастьем и смертью. Это правда. Я мог бы разрешить ему остаться под моим покровительством. Я мог бы обучить его.
– Когда я написал отцу твоей жены, – продолжил Хакиру, – я понятия не имел, как он поступит, когда найдет ее. Я думал, он просто приедет и заберет их обоих. И ты бы страдал так же, как я.
– Будто я недостаточно страдал, – сказал я. – Ты видел, каким я был после гибели моей первой жены. Ты был там.
– Верно. – Он закрыл глаза. – Тогда ты уже потерял любимого человека. Но я испытывал такую жалость к себе, что не думал о других. И все же поверь моим словам: отправить письмо отцу Кацуми было не только моей затеей. Меня кое-кто надоумил.
– Кто? – спросил я, догадываясь, каким будет ответ.
– Твоя сестра Айко. Она сообщила мне, где живет твой тесть. Иначе я не смог бы с ним связаться.
– Мою жену она возненавидела с первого взгляда, из ревности. Ей хотелось, чтобы я никого не любил, кроме нее.
– И что с Айко? – спросил он. – Она…
– Мертва. Я убил ее в ту же ночь, у нее дома. Когда ты улепетывал под покровом темноты, словно трус, ее тело остывало на полу в прихожей.
– А теперь, – он сглотнул и закрыл глаза, – ты пришел, чтобы убить меня?
– После того, как ты причинил мне столько горя, – продолжил я, не отвечая на вопрос, – зачем надо было забирать и Саниу тоже? И Баширу? Чем они тебе навредили?
– Я знал, что ты ищешь меня, – объяснил он. – И понимал, что ты поставил себе целью меня изловить.
– Как ты узнал?
– Пока ты меня искал, ты объездил всю Японию вдоль и поперек. У меня есть деньги, у меня есть возможности. Многие хотят приобрести мое расположение и снабжают меня сведениями. Ты не ожидал, что я выясню все о твоих намерениях?
– Я надеялся, что мои расспросы помогут вывести тебя на чистую воду.
– Тогда как на самом деле я просто наблюдал за тобой. Мои люди следили за каждым твоим шагом, найти тебя всегда было много легче, чем найти меня. Храмы, монастыри, театр кабуки. О твоих передвижениях мне докладывали постоянно. Когда мне донесли, что у тебя новая женщина, я подумал, что если отниму ее у тебя, то при необходимости смогу выторговать свою жизнь, назначив любую цену.
– Но вместо этого ты ее убил.
– Нет, ты ошибаешься. – Он взглянул на меня и покачал головой: – Я не убивал Саниу, клянусь. Я бы никогда не сделал ничего подобного. Если уж на то пошло, я никогда не отнимал чужую жизнь своими руками.
– Конечно, нет, – сказал я. – Ты просто прикажешь своему человеку сделать это за тебя. Так поступают люди, которым не хватает мужества. Думаешь, я поверю тебе на слово? Просто надейся, что с твоей смертью я управлюсь за один миг, ты даже не почувствуешь боли.
– Можешь верить во что угодно, это мне неподвластно. Но я говорю правду.
– Но если не ты ее убил, – спросил я, – тогда кто?
– Я, – раздался голос за моей спиной, и я повернулся, вздрогнув от неожиданности. Я был настолько погружен в наш разговор, что не услышал шагов моей давней знакомой. Спустившись с верхнего этажа, она стояла в проеме раздвижной двери, что вела в сад.
Башира.
– Ты? – Я медленно поднялся, не спуская с нее глаз. В последний раз я видел ее, когда она была совсем юной, с возрастом она тоже изменилась и стала очень красивой, почти копия своей матери, однако такой холодности во взгляде у Саниу никогда не было. – Но почему, что на тебя нашло?
Она стояла неподвижно, глядя то на меня, то на Хакиру и снова на меня, выражение ее лица было таким суровым, что, казалось, она больше ни слова не скажет. Одно время она недолго жила под моей крышей, и я старался быть ей хорошим отцом. На доброту с моей стороны она, пусть и сдержанно, откликалась, а на мать смотрела свысока, откровенно презирая Саниу. Конечно, я понимал, в чем дело, и объяснял эту неприязнь травмами, что причинил девочке ее родной отец, но был уверен, что время залечит ее
