Когда Есениус и Браге вошли в баню, их сразу же окутало облако горячего пара. В густом тумане торопливо сновали взад и вперед парни с ведрами. Они приносили холодную воду и выливали ее в котлы, расставленные в ряд. Есениус остановился в дверях, заинтересовавшись работой банщиков. Двое парней, раздетые донага, огромными железными клещами с деревянной ручкой вынимали из печей большие, добела раскаленные камни и бросали их в котлы. Вода в котлах шипела, как змея, а головы банщиков пропадали в облаке пара. Время от времени один из парней опускал руку в воду и пробовал, достаточно ли она горяча. Когда ему казалось, что вода готова, он кивком головы подзывал своего напарника, и они вместе вынимали камни из котла и клали на каменный пол, где камни сразу же высыхали. Потом закладывали камни обратно в печь. Между тем другие парни, на которых были лишь кожаные фартуки да башмаки на деревянной подошве, зачерпывали ведрами горячую воду и относили ее в громадное помещение, предназначенное для мытья, — оттуда слышались говор и смех.
— Однако здесь весело! — засмеялся Есениус, отводя взгляд от котельни.
— Магистр Бахачек уже пришел? — спросил Браге одного из банщиков.
— Совсем недавно, вместе с магистром Кеплером. Их кадушки в левом углу.
— Приготовьте там и для нас. Если можно, рядом с ними.
— Приготовлю все так, как ваша милость желает, — поспешил ответить банщик.
Он ждал от высокого гостя чаевых и старался мелкими услугами расположить его к себе.
Королевские бани отличались еще одной особенностью: если в других банях посетители мылись по двое в одной кадушке, то здесь у каждого была своя, а это было роскошью.
— Сюда, сюда! — раздался в этот момент громкий голос с другого конца бани, который тонул в белом тумане.
Есениус посмотрел в ту сторону. Там рядом с двумя кадушками, вокруг которых суетился банщик, стоял худощавый Кеплер и небольшого роста коренастый человек с круглой лысой головой.
— Ага, вот и наши, — промолвил Браге и направился к друзьям.
Есениус последовал за ним.
Тучный человек с интересом оглядел своими маленькими светлыми глазками вновь прибывших.
— Разрешите вас познакомить, — сказал Браге и представил друг другу обоих ученых. — Его магнифиценция доктор Есениус, профессор Бахачек.
Бахачек крепко пожал протянутую руку и дружелюбно проговорил:
— Сердечно приветствую вас! Я рад, что могу приветствовать вас от имени… — Он хотел было сказать «от имени академии» (так в то время называли университет), но вовремя спохватился. Приветствовать гостя от имени университета в одежде Адама было немного смешно, поэтому он закончил следующим образом: —…от имени муз, которые с приходом вашей магнифиценции, без сомнения, радуются так же, как я.
— Со своей стороны, я выражаю огромное удовольствие, — ответил поспешно Есениус. — Все, что я слышал от обоих ученых мужей, пана императорского астронома Браге и пана императорского математика Кеплера, является гарантией, что встреча с вами будет чрезвычайно полезна для меня.
— Да кончайте вы с этими церемониями, иначе у вас остынет вода! — прервал их Браге и тут же первым полез в кадушку.
Остальные последовали его примеру. Банщик поставил две кадушки рядом, а две другие — напротив, так что Есениус оказался рядом с Тихо Браге, а Бахачек — с Кеплером. Теперь они хорошо видели друг друга и могли спокойно разговаривать.
Вода была приятно теплой, но еще приятнее были заботы банщика: он докрасна натер каждого мочалкой, а потом как следует отхлестал всех по плечам и спине.
С Браге уже стекал струйками пот, но старый ученый лишь одобрительно кряхтел. Он страдал болезнью почек, и теплая вода действовала на него весьма благотворно: боль сразу исчезала. Когда банщик тер его и хлестал, он стонал и вздыхал, но при этом блаженно улыбался.
Покончив с этой процедурой, банщик ушел и через минуту вернулся, неся четыре короткие гладкие доски, которые положил на края кадушек.
— Что это? Зачем? — спросил Есениус, еще не знавший местных обычаев.
— Это столы, — объяснил ему Браге.
— А на столах появится то, что должно на них быть, — засмеялся Бахачек, уже успевший незаметно подмигнуть банщику.
Банщик незамедлительно принес кувшин отличного мельницкого вина и наполнил им четыре оловянных бокала.
Освежившись таким образом, ученые снова могли разговаривать о делах, которые их всех интересовали.
— Его магнифиценция намеревается обосноваться в Праге? — начал Бахачек, когда они выпили за встречу.
— К сожалению, о переезде в Прагу не может быть и речи. Во-первых, о такой возможности я до сих пор вообще не думал, а во-вторых, у меня обязательства перед Виттенбергским университетом и перед его милостью курфюрстом Саксонским. В Прагу я приехал по личному, скорее, по семейному делу и использовал эту возможность также и для встречи со своим дорогим другом Браге…
— …который мне о вас рассказывал еще задолго до вашего приезда, — прервал его Бахачек и при этом так резко наклонился в сторону Есениуса, что из его кадки полилась вода. — И именно потому, что я о вас уже все знаю, я так рад личному знакомству с вами. У меня есть предложение: не желаете ли вы стать профессором в нашей академии? На кафедре медицины у нас нет руководителя, с тех пор как женился профессор Залужанский.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Браге, перекрывая шум, царивший в бане. — Вы как раз нашли то. чего хотели. Да ведь доктор Есениус женат.
— Жаль! — искренне вздохнул Бахачек.
Есениус знал причину разочарования Бахачека. Но для верности все же спросил, почему профессор сожалеет, что он женат.
— Ну. да потому, что в нашей академии действует старое правило — профессора не могут жениться. Потому-то не являются профессорами нашего университета и присутствующие здесь мои высокочтимые друзья Браге и Кеплер.
— Большой стыд для академии, что из-за такого древнего устава она не может принять людей, в которых заинтересована, — вставил Браге.
Бахачек растерянно пожал плечами:
— Мы неоднократно пытались изменить устав в этом смысле, но всякий раз безрезультатно. Большинство всегда голосовало против. И по сей день в Карловом университете продолжает действовать это правило.
— Превеликой жертвы требует преподавание в высшей школе от своих профессоров, — заметил Есениус. — У нас в Виттенберге уже давно отказались от таких устаревших взглядов.
— В Вене тоже, — подтвердил Кеплер.
— Я сам за отмену этого правила, но большинство профессоров боится, что отмена одного пункта устава повлечет отмену и других пунктов и сильно поколеблет авторитет высшей школы. Но, во всяком случае, я буду ходатайствовать, чтобы наша академия отменила данный закон.
— И мы после этого сразу же сделаемся вашими профессорами, — засмеялся Браге.
А Кеплер и Есениус с улыбкой ему поддакнули.
Когда снова появился банщик с ведрами теплой воды, Бахачек сказал ему:
— Мастер Прокоп, нет ли у вас чего-нибудь закусить? На голодный желудок плохо пьется. Нашему дорогому гостю доктору Есениусу, например, мельницкое вино вовсе не по вкусу.
Бахачек просто был не прочь еще выпить. А Есениус, чувствуя, что на пустой желудок крепкое мельницкое вино моментально ударило в голову, не торопился осушить свой бокал. Вот почему, когда магистр Бахачек заговорил о закуске, он охотно поддержал его предложение.
Банщик Прокоп не заставил их долго ждать и вскоре принес каждому по порции тонко нарезанного копченого мяса и по куску белого пшеничного хлеба.
Закуска всем понравилась, и, когда они запили мясо добрым глотком вина, чтобы оно «не застряло в горле», языки снова развязались.
— Послушайте, друг Бахачек, — начал Браге, — раз у нас гостит такой искусный хирург, как доктор Есениус, не могла бы ваша академия воспользоваться его присутствием и устроить как-нибудь публичное анатомирование?
Бахачек не был подготовлен к такому предложению. Да и Кеплер посмотрел удивленно сначала на Браге, а потом на Бахачека. Анатомирование в Праге! Никто из университета даже не помышлял об этом, ведь в Праге не было профессора, который отважился бы на такое ответственное дело. С тех пор как женился Залужанский и, следовательно, лишился должности профессора, медицинский факультет влачил жалкое существование. А о публичном анатомировании не мечтал даже Залужанский. Церковь разрешала анатомирование весьма редко. Да и большинство врачей отвергало вскрытие. Публичное вскрытие считалось богохульством. Лишь самые смелые врачи решались на подобное далеко не безопасное предприятие. Поэтому-то Бахачек так растерялся, не зная, что ответить на вопрос Браге.
— Мне кажется, это явилось бы большим событием, — сказал он, подумав. — Нужно поговорить об этом с ректором Быджовским и с членами ректорского совета.
