война 1472 года? Столько людей поубивали московские войска, столько порушили, что много лет ещё восстанавливать придётся. Не-ет! Он, Тучин, свой выбор сделал. Ещё там, в Москве, когда клятву давал.
Оставил Иоанн и Тучина в своём окружении, поверив в его искренность. А на другой день, уже в Берёзке, принял и следующего перебежчика — Андриана Савельева...
Каждое утро, ещё до рассвета, поднималось на огромном пространстве русское воинство и начинало своё мерное движение вперёд — на телегах, верхом, пешком, в кибитках. В окружении Иоанна находились не только воины и слуги всех специальностей, но даже летописец, который был обязан запечатлеть великий момент окончательного присоединения вольного Новгорода к Московскому государству. Взял он с собой в поход и зодчего Аристотеля Фиоравенти, завершившего основные свои труды по возведению собора Успения и подземных хранилищ с тайниками. Великий князь убедился, что мастер и в самом деле способен не только здания строить, но и оружие делать, пушки лить, в состоянии организовать правильную осаду и штурм крепости. Кроме того, путь в Новгород лежал через множество рек и речушек, Аристотель же рассказал и показал уже на деле, как можно быстро и надёжно организовать переправу. Скрепив вместе особым способом лодки, он таким образом быстро перебрасывал прямо по воде с одного берега на другой мост, способный выдержать не только войска, но и тяжёлые орудия.
2 ноября в городок Турны, где остановился Иоанн, прибыл посол из Пскова Харитон Качалов с грамотой, в которой говорилось: «Господину государю великому князю Ивану Васильевичу, царю всея Руси, посадник псковский степенный и старые посадники, и сыновья посадничьи, и бояре, и купцы, и житии люди, и весь Псков, отчина ваша, своим государям и великим князьям русским челом бьёт...»
Иоанн, читая послание, усмехнулся. Псковичи, конечно, знали, что явилось причиной нынешнего его похода на Новгород. И предусмотрительно назвали его всеми титулами, которые могли только вообразить себе и какие, по их мнению, могли быть приятны великому князю. Да уж, они не поскупились... Но оказалось, неспроста столь слёзно и униженно начинали своё послание покладистые псковичи. «По вашему, государей наших, велению, — писалось далее в грамоте, — мы во второй раз послали в Великий Новгород складную размётную грамоту с объявлением войны, и послы наши уже вернулись. Но ныне, по грехам нашим, случился пожар, и весь Псков погорел, и мы вам, своим государям, со слезами являем свою беду...»
«Вот канальи, — подумал Иоанн, дочитав послание, — небось сами и подожгли город, лишь бы в поход не выступать против своих бывших властителей и союзников. Боятся, что и до их вольности очередь дойдёт? А ведь дойдёт!» Правда, покорны они пока что Иоанну, не досаждают своими капризами и просьбами. Правда, и он не раз шёл им на уступки. Убрал у них очередного наместника — князя Ярослава, которого они невзлюбили. Пожалуй, за дело: пьяница да грубиян этот князь. Попросили князя Василия Шуйского — получили...
Что же делать с псковичами? Пожалуй, пепелище подождёт месяц-другой, найдётся кому отстраиваться. А пушки с пищалями и мастера по стрельбе срочно здесь нужны, по крайней мере, хотя бы для устрашения новгородцев. Так что пусть срочно выступают.
Иоанн кликнул гонца, и тот через час уже мчался в Псков с приказом: несмотря ни на что срочно выступать с орудиями к Новгороду.
4 ноября к войску присоединились полки тверские под командованием знаменитого воеводы Михаила Фёдоровича Микулинского. А 8 ноября Иоанн принял, наконец, в Еглине у Спаса опасчиков новгородских Фёдора Калитина и Ивана Маркова, прождавших его больше месяца. Те упали ему в ноги и без колебаний назвали от имени всего Великого Новгорода государем. Просили об охранной грамоте для владыки и других своих послов. Иоанн дал им такую грамоту, но вскоре, уже в Лотьске, прибыл ещё один опасчик, просивший сопровождения для посольства новгородского, чтобы провели их через великое войско великокняжеское. Отпустил Иоанн с ними сына боярского Михаила Погожева, которого хорошо знали в полках.
И вот 12 ноября, когда рать Иоанна стояла уже совсем неподалёку от крепости, в Сытине, пожаловала к нему представительная новгородская делегация во главе с самим владыкой Феофилом, степенным посадником Фомой Андреевичем Курятником и степенным тысяцким Василием Максимовичем Ананьиным.
Замерли все в низком поклоне перед великим князем, ждали, пока не заговорил жалостливым голосом владыка:
— Господин наш государь Иоанн Васильевич, со слезами мы тебе от имени всего Новгорода Великого челом бьём...
«То-то, — подумал Иоанн, — быстро со страху о вольности подзабыли, не постыдились и государем признать. Погодите, не то ещё будет!»
А Феофил тем временем, всё так же жалостливо и покорно, продолжал:
— Ты возложил гнев на свою отчину, на Великий Новгород: огонь и меч твой ходит по земле нашей, кровь христианская льётся. Государь! Смилуйся! Молим тебя со слезами, дай нам мир! — и неожиданно для Иоанна и его окружения добавил: — Освободи бояр новгородских, заточенных в Москве!
Тут же к мольбам и просьбам владыки присоединились остальные члены посольства.
Закончив эту вступительную речь и видя, что хозяин молчит, владыка отошёл в сторону и уступил место посаднику Луке Фёдорову, который продолжил длинно и витиевато, собрав в кучу ещё не совсем привычные подданным новые титулы повелителя:
— Господин государь великий Иоанн Васильевич всея Руси, бил тебе челом, государю своему, богомолец твой владыка, да и посадники, и житии от всего Новгорода, чтобы государь пожаловал нас...
Суть его длинной и запутанной речи заключалась лишь в том, что он просил милости и прощения от имени всего Великого Новгорода да спрашивал, когда и с кем можно начать переговоры о дальнейшей судьбе и об устройстве их земли.
И на этот раз Иоанн ничего не ответил им, однако пригласил на обед и неплохо угостил. А на обеде назначил руководителем переговоров боярина своего Ивана Васильевича Патрикеева. Они начались прямо на следующий день, тем не менее новгородский владыка успел «подмазать» — посетил братьев великокняжеских и важнейших московских бояр со щедрыми подношениями, умоляя вступиться за них перед великим князем.
Поначалу москвитяне более молчали, говорили новгородцы, высказывали предложения — какими бы хотели они видеть в дальнейшем взаимоотношения свои с государем, с его центральной властью. Прежде всего Яков Короб просил Иоанна нелюбовь свою отложить и меч унять.
Посадник Лука Фёдоров изложил давно уже обдуманные на совете господ у архиепископа предложения:
— Желаем, чтобы государь князь великий пожаловал свою отчину, ездил бы к нам в Новгород на четвёртый год и имел бы по
