со своим войском перешёл через промерзшее озеро Ильмень и занял пригородный Троицкий монастырь на Паозерье в Лощинском селе. Место здесь было прекрасное — на высоком берегу Волхова в трёх верстах от самого Новгорода. Когда-то тут стоял терем Ярослава Великого, именуемый Ракомлей. Теперь он разрушился, и на его месте возвели прочные монастырские хоромы. Здесь Иоанна встретили суровые молчаливые иноки, не сделавшие даже попытки запереться от москвитян и держать оборону. Не успел государь расположиться, как прискакал гонец от воеводы великого князя Тверского — Михаила Фёдоровича Микулинского, чьи полки тоже подходили к монастырю. Иоанн пригласил князя к себе, а полкам его приказал расположиться станом неподалёку. Заглянув в свои карты и планы, велел стать ему в обители святого Николая на Островке. Разослал по свободным объектам и остальные подходящие полки.
Таким образом, через несколько дней все пригородные монастыри под Новгородом были заняты подчинёнными великому князю Московскому полками. Брат великокняжеский Андрей Меньшой расположился в Благовещенской обители, Иван Юрьевич Патрикеев — в Юрьевской, Данила Холмский — в Аркажи, Василий Сабуров — у Пантелеймона святого, Александр Оболенский — у Николы на Мостищах, Семён Ряполовский разместился по левому берегу Питьбы и на Стипе. На Городище остались Фёдор Давыдович Палицкий да князь Иван Стрига-Оболенский, а рядом, в монастыре на Лисичьей Горке, устроились войска молодого князя Василия Михайловича Верейского. 29 ноября, одним из последних, подошёл с полками брат великокняжеский Борис Васильевич Волоцкий — его Иоанн отправил к Корчневу, владычьему селу, расположенному на Волхове, ниже по течению.
Теперь город был со всех сторон плотно обложен войсками, расквартированными с достаточными удобствами. Правда, не подошли ещё полки строптивого братца великокняжеского Андрея Большого Угличского да царевича Даньяра из Касимова. Но и те по донесениям гонцов должны были вскоре подоспеть.
Дело стало лишь за погоревшими псковичами, от которых вот уже несколько дней не было известий. Это не нравилось Иоанну. Беда бедой, а приказ надо выполнять. Он срочно направил к ним ещё одного гонца — Севастьяна Кушелева с требованием немедленно идти к Новгороду. Но не успел гонец промчаться и десяти километров, как встретил псковичей на реке Шелони у Солцы. Те не посмели ослушаться великого князя, отложили хлопоты по устройству погорельцев и тронулись с пушками, пищалями и стенобитными орудиями под Новгород.
Следом за псковичами прибыл и царевич Даньяр с татарами и великокняжеские воеводы Василий Образец, Пётр Оболенский и Иван Звенец. Татарам Иоанн велел расположиться в Кирилловом монастыре и у Андрея Святого, на Городищенской стороне, Оболенскому со Звенцом — в Ковалевском монастыре, Василию Образцу с боровичами — в Спасском на Болтове. Хватило места и на братца Андрея Большого Угличского, который наконец-то пожаловал к месту возможного сражения последним.
— Видать, не спешил, — хмуро сказал Иоанн, сурово поглядывая на брата.
— Долго не мог полки собрать, — отводя глаза в сторону, оправдывался Андрей.
Он и в самом деле не хотел драться с новгородцами, видя в них своих возможных союзников и даже товарищей по несчастью. Ведь и их, своих родных братьев, хотел Иоанн лишить наследственных прав и вольностей. Запрещал им приглашать великокняжеских бояр на службу, а сам брал к себе кого хотел. По любому его приказу или капризу они, братья, должны были собирать войска и мчаться ему в подмогу. Хорошо бы — Русь от татар или литовцев защищать, а то своих же русичей-новгородцев громить. И только за то, что покоряться ему не хотят, слугами его делаться не желают.
С детства ревностно относился Андрей Большой к старшему брату. Разве не одного они рода-племени, не от одних отца-матери происходят? Отчего же такая несправедливость? Тому — и власть, и богатство несметное, и право решения важные принимать. А его доля — подчиняться. И только потому, что родился лишь двумя годами позже? Несправедливо!
Вот и теперь хотел было Андрей ослушаться государя, дома остаться, да в последний момент не решился обострять отношения. Отложил свой бунт «на потом», до более подходящего момента.
Упрекнув брата за позднее прибытие, тем не менее довольный его послушанием, Иоанн отправил князя Андрея Васильевича с его полком на постой в Воскресенский монастырь на Деревянице, пригласив к себе на следующий день на обед.
Теперь всё было готово хоть к приступу, хоть и к осаде. Но рисковать своими дружинами, губить солдат Иоанн не торопился. Стало быть, предстояло второе: длительная осада, способная заставить строптивых новгородцев, вдоволь настрадавшись, согласиться на любые его условия. А значит, требовалось немалое пропитание для войск. Этим и занялся он, не откладывая.
30 ноября Иоанн созвал воевод и приказал половину всех дружинников разослать по окрестностям добывать себе корма у местных жителей. Наметил точную дату, когда все должны были вернуться на места: 11 декабря, в четверг, в Николин день. Вторая половина войск должна была стоять на месте и соблюдать строгую дисциплину, которую он пообещал контролировать лично сам. А чтобы полки не стояли без дела, не скучали и не голодали, он придумал целую программу для их увеселения. Приказал, например, псковским купцам и прочим торговым людям ехать под Новгород с товарами, причём гарантировал, что торговля будет честной, за деньги. Псковичи и на этот раз не ослушались, и вскоре в монастырях и сёлах, где стояли полки великокняжеские, развернулись обширные торжища, где продавались калачи да пироги, рыба всех сортов и видов — солёная и вяленая, варёная и сырая, меды и прочие разносолы. Привезли псковичи несколько обозов с хлебом и даром, «на корма». Подвозили еду и из других городов, в том числе из Твери, Вышнего Волочка и из прочих. Словом, нужды войска не знали ни в чём.
Совсем иное творилось в Великом Новгороде. Там с нетерпением ждали результатов переговоров, а услышав, что Иоанн не желает никаких полууступок, требует, чтобы Новгород сдался на полную его волю, приуныли. Ещё кричали на вече, что слишком многого хочет государь Московский, ещё называли его узурпатором, призывали дать отпор, обороняться, умереть за свою независимость, но когда в окна к ним начала заглядывать самая настоящая голодная смерть, испугались. Запасы в городе таяли с неимоверной быстротой. Народу здесь набилось — больше некуда, уже доедали всё, что ходило и двигалось, — голубей, кошек, собак, коней. Хлеб вздорожал так, что стал не по карману и середняку. Богатые, продав часть запасов и увидев, что в случае продолжения осады самим придётся голодать, начали прятать подальше остатки, крепче запирали ворота и сараи, где ещё оставалась живность — куры, гуси, выставляли охрану из слуг
