подожду, — процедил наксосец. — Как зовут девчонку?
— Фракка, мы так всех фракийских рабынь называем.
— Я ее покупаю... Приведи фракку в порядок, иначе она уйдет по цене овцы... Хозяин тебе этого не простит... Понял?
— Да, — голос надсмотрщика звучал без прежней уверенности.
Когда жгучий шар над морем окутался желтой дымкой, облака скучились и потемнели, а волны из бирюзовых стали темно-синими, со стороны хребта показалась колонна людей.
Рабы, целый день рубившие породу в штольнях, еле передвигали ноги. Руками они придерживали длинный шест с нанизанными на него кольцами цепей, которые тянулись от лодыжек.
Всадники по бокам колонны делали вид, что не замечают, если совсем обессилевший рудокоп начинал шататься. Соседи подхватывали товарища под руки и помогали идти. Останавливаться, а тем более падать нельзя — надсмотрщики оттащат доходягу на обочину, чтобы забить насмерть камнями.
Тяжелее всего приходилось рабам, которые тащили форейон управляющего. Отработав смену, даже не успев отдохнуть, они взваливали на плечи шесты носилок.
Таким было наказание за невыполнение дневной нормы. Если кто-то из них спотыкался, остальные сбивались с шага. Тогда ближайший всадник немилосердно лупил виновника задержки плетью по плечам, по ногам, по голове, куда попало.
В загоне рудокопы повалились прямо на землю. Женщины разносили кувшины с водой, промывали язвы больным, кормили из миски совсем ослабевших. Одного раба надсмотрщики выволокли за забор и сбросили в ров — этот не жилец.
Носильщики остановились перед каменным домом. Из форейона вылез невысокий человек. Выглядел управляющий как афинский эвпатрид: белоснежный хитон, вьющиеся волосы до плеч, аккуратная борода, сытое надменное лицо.
«Гелесибий», — понял Батт.
Надсмотрщик показал хозяину на чужака.
Тот дружелюбно помахал Батту рукой, приглашая подойти.
Наксосец торговаться не умел, поэтому сошлись на цене в одну мину за человека. Управляющий остался доволен сделкой: с учетом ежедневной прибыли от рудокопа в один обол, новые рабы окупят себя за полтора года. За всех мисийцев Батт получил почти целый талант серебра.
— Хочу забрать фракку, — заявил он.
— Это которую? — Гелесибий явно не понимал, о какой именно рабыне идет речь.
— Вот он знает, — наксосец указал рукой на краснорожего.
— Харес, давай ее сюда! — приказал управляющий.
Вскоре девчонку привели. Она успела помыть лицо, расчесать волосы и переодеться в новую эскомиду — всю в заплатах, но чистую. Стояла перед Гелесибием, не поднимая глаз.
— Мина [11], — предложил наксосец.
— Две мины! — категорично заявил управляющий.
— Она этих денег не стоит. — Батт попытался сбить цену.
— Тогда не бери.
Наксосец помолчал, потом махнул рукой:
— Согласен.
5
Батт уселся на швартовочную тумбу.
Вечер разливался по гавани мглистой синевой. Закат опалил бахрому облаков розовым жаром. Смоляной факел ронял на каменные плиты черные капли. В наступивших сумерках звуки портовой сутолоки казались особенно резкими.
Гейкосора терлась боком о размочаленный тростниковый кранец. Море с тихим плеском облизывало причал. Брызги стекались в зеленые лужицы на квадрах, от которых пахло водорослями.
По соседству карийцы загружали отару на приземистый лемб. Гроздь винограда в желтом круге на вымпеле давно выцвела, лишь сам круг все еще напоминал о солнце над Доридой.
Овец одну за другой заводили на борт. Животные испуганно блеяли. Моряки ругались, однако продолжали тянуть их по сходням. Наверху капитан перехватывал веревку, чтобы спустить овцу по мосткам в трюм.
Корабль с коринфским вымпелом готовился к утренней погрузке. На причале дожидались своей очереди кипы скрученной в мотки пеньки, бронзовые гвозди в мешках, корзины с брусками вываренного пчелиного воска, кусками строительной смолы, застывшего битума, а также широкогорлые кувшины, наполненные мягким шерстяным воском. Раб капитана устраивался на ночлег рядом с грузом, за сохранность которого отвечал головой.
Наксосец приказал фракийке встать перед ним.
На разговор хозяина с рабыней никто не обращал внимания. Большая часть команды гейкосоры еще не вернулась с ипподрома, где проходило состязание колесниц. Келейст с двумя матросами перебирали такелаж, а рулевой чинил сломанную уключину.
— Койнэ понимаешь? — спросил Батт.
Рабыня кивнула.
— Я знаю твое имя — Фракка. Так вот... Оно мне не нравится. Буду звать тебя... — наксосец задумался, но почти сразу продолжил: — Я тебя купил, значит, ты теперь Хрисонета — «купленная».
Девчонка не отвечала, лишь таращила на него большие черные глаза.
— Сколько тебе лет? — снова спросил наксосец.
— Пятнадцать, господин, — тихо ответила рабыня.
Он оглядел ее худую фигурку: острые плечи, тонкую шею, неразвитую грудь.
— У тебя были мужчины?
Хрисонета кивнула.
Закусив губу, сказала:
— В лагере.
«Значит, все-таки успели, — мрачно подумал Батт и усмехнулся: — А на что я надеялся?»
— Запомни: ты моя собственность, поэтому будешь делать то, что скажу... — он замялся. — Не бойся... Я много чего плохого совершил... Тебя не обижу и другим в обиду не дам.
Девчонка снова кивнула. Она почему-то верила этому эллину, несмотря на его колючий взгляд. Так на рыбака смотрит барракуда из-под кораллового куста. Хотя прекрасно понимала: гиппокамп хоть и безобидная тварь, но это символ удачи, а удачу может
