На подходах к Ёсивара все еще попахивает тиной и сыростью, выдающей болотистое прошлое этого места. Впрочем, вид меняется, как только перейдешь мостик через ров, огораживающий «поле радости», и приблизишься к единственным воротам в прочной высокой стене – надежной границе для посетителей, пытающихся ускользнуть без оплаты за услуги, и для девушек Ёсивара, которым наскучило их ремесло. При входе тут и там высажены ивы как символ «доступных утех», а внутри квартала – еще более мило и благообразно: уютные, окруженные сакурами жилые дома «жриц любви», чайные домики – для изящного заключения договоров с клиентами, массажные заведения, игровые веранды – бессчетные службы на любой вкус.
Тэдзуми прошел по главной улице Ёсивара почти до конца. Его целью был чайный дом с верандой для игры в кости: там собирались завсегдатаи, а что особенно важно – люди разного толка, от содержателей домов свиданий и хозяев бань до соглядатаев от бакуфу, кому надлежало всегда быть в курсе внутренних событий Ёсивара.
Тэдзуми хотел пройти по этой улице, не поднимая головы, ну хотя бы не смотря по сторонам. Пусть Юки и увидела бы его случайно, но сначала он твердо намеревался хорошенько все разузнать о ней и лишь после этого встретиться. Но его глаза предательски скользили по обочине дороги, по верандам окружающих домов, пусть на самое короткое мгновение, но задерживаясь на девушках, тут и там сидящих в непринужденных красивых позах и томно обмахивающихся веерами. Невольно он искал Юки глазами: «Не она… это не она… может, эта? – билось сердце. – Нет, обознался». Желанной сдержанности не получалось, и Тэдзуми с облегчением вздохнул, шагнув наконец на порог искомой чайной.
Толстячок, сидевший на ближайшем ко входу татами, пружинисто вскочил ему навстречу:
– Господин Тэдзуми! Приятный гость! Благодарю вас за то, что навестили меня. Что пожелаете?
Тэдзуми без обиняков изложил ему суть дела, не вдаваясь в детали, зачем он, собственно, ищет девушку. Толстячок хозяин, грузно отдуваясь и деловито помахивая веером, хотя было не так уж и жарко, искоса поглядывал то на собеседника, то на сидевших поодаль игроков в кости. Дослушав до конца, хозяин веранды важно покивал и привлек Тэдзуми поближе за отворот кимоно, прошептав заговорщически:
– Тот, кто вам может помочь, играет сейчас в кости. Я подойду сейчас и подам ему саке. Следите за мной, господин Тэдзуми! – И, будто уж для него-то вопрос был совершенно пустячным, добавил: – В общем, дело ваше несложное. Но к чему вам привлекать к себе внимание, обходя заведения? Верно я говорю? К тому же кто из хозяев захочет вот так запросто расстаться с гейшей, коли она приносит доход? Так что за дело надо взяться со всей осторожностью! – И опять склонился к Тэдзуми со значением: – Верно я говорю?
Тэдзуми, сунув толстяку монету, не стал сразу подходить к пожилому господину в синем кимоно и очень дорогой шелковой рубашке-косодэ, будто ненарочно выглядывавшей из-под верхней одежды. Именно на этого господина условленным знаком указал хозяин веранды. Немного выждав, не проявляя неподобающей поспешности, Тэдзуми уселся за игральный стол, изображая внимание и интерес.
Сам он не любил играть. Отец, чтобы развить его терпение и наблюдательность, пытался приохотить сына к какой-нибудь невинной игре, но не преуспел в этом: Тэдзуми чувствовал в себе глубокое и непреодолимое противодействие всему, что было связано с азартом игры. Это удивило отца, но и порадовало. «Надо же, – обронил он, – всем молодым людям твоего возраста нравится испытывать судьбу за игральным столом! Что ж, может, и хорошо, что ты не пристрастен этому. Думаю, хорошо».
И сейчас, по необходимости наблюдая, как играют другие, Тэдзуми с неудовольствием отметил, что его смутно раздражает и стук кубиков в игральной чаше, и их будто нарочито замедленное падение и тупые удары по столу (тук-тук-тук… тук-тук… тук…), а особенно – нетерпеливое дыхание игроков, склонившихся в напряженном ожидании. Раздражает всё, что непременно сопровождает любую игру. Будто бы даже запах в воздухе появляется особый – особо неприятный, накаленный, недобрый. И что уж совершенно невероятно – будто новым, диковинным слухом он начинает улавливать острые, как лезвия, и раскаленные, как аркебуза после выстрела, чужие мысли, полные нетерпеливого порочного ожидания. Последнее было не просто неприятно, а окончательно невыносимо!..
Пожилой человек в синем проигрывал, а значит, было совсем не время обращаться к нему с расспросами. Тэдзуми, с усилием изображая интерес, склонился к игральному столу.
Наконец «синему» повезло, и он самодовольно огладил плохо выбритую щеку. Когда же ему повезло еще и еще раз, Тэдзуми, убедившись, что настроение у «синего» заметно улучшилось, обратился к нему с невинным видом, вопрошая что-то о правилах игры бесконечно уважительным, почти заискивающим тоном.
Польщенный оказанным ему вниманием, «синий» долго и нудно объяснял своему молодому собеседнику правила, из которых последний ровным счетом ничего не понял, зато порадовал своего «наставника» отменным почтением.
Выслушав все до конца, Тэдзуми сделал следующий шаг:
– Уважаемый, вы так внимательны и вдумчивы в игре, что, пожалуй, и в жизни от вас ничего не укроется!
Собеседник важно покивал, и Тэдзуми продолжил смелее, почти искренне вздыхая:
– А я, наверное по молодости и неопытности, никак не могу сделать одну совершенно простую вещь. Самую простую! – и, подчеркнуто расстроенно вздохнув, развел руками.
Чтобы упрочить доверие и окончательно покорить пожилого собеседника, Тэдзуми решил, хотя его и не спрашивали об этом, представиться. Имя его, как, впрочем, и ожидалось, ни о чем собеседнику не сказало, но учтивость произвела весьма благоприятное впечатление.
– Позвольте узнать, – «синий» был явно заинтригован, – в чем именно состоит ваше затруднение?
– О, для вас, наверное, это был бы сущий пустяк, почтеннейший! Я просто ищу одну девушку, которая, по моим сведениям, находится в Ёсивара по контракту.
На мгновение в глазах «синего» мелькнул холодок недовольства, но он, потирая характерным жестом щетину на скуле, все же осведомился:
– Как зовут девушку?
– Юки, любезнейший, ее имя Юки Кобаяси.
– Юки, – сухо повторил пожилой господин. Видно было, что Тэдзуми несколько подпортил ему настроение и он буквально принуждает себя продолжить, неласково переходя на «ты»: – Я назову тебе точный адрес. Я знаю его.
Тэдзуми удивленно-радостно поднял брови и склонил голову в поклоне благодарности.
– Не стоит, не стоит! – «синий» отмахнулся. – Ты проявил вежливость, не свойственную современной молодежи. Особенно заглядывающей в этот квартал. И был прямодушен, а мне это по вкусу. Да только не знаю, стоит ли само дело такой вежливости и прямодушия. К тому же ты огорчил меня! Ведь именно я и заключил с ней контракт. Вот тебе адрес, – он размашисто черкнул на клочке бумаги, подсунутой услужливым хозяином, несколько иероглифов, – побеседуй с ней без меня. Я разрешаю. Впрочем, мне отчего-то кажется, что и тебе не суждено порадоваться.
* * *
Тэдзуми не сразу подошел к Юки, а некоторое время наблюдал за ней из-за деревьев. Эти наблюдения не то чтобы не порадовали его, а как-то удивили и, пожалуй, даже ввели в определенное замешательство.
Это была, несомненно, та самая Юки, которую он знал с детства и которую почти по-братски любил. Любил и открытый, восторженно устремленный на него, Тэдзуми, взгляд, и розовые губки, так прелестно дрожавшие, когда она готова была заплакать, и ее тонкие и легкие, как перышки, пальчики… Юки изменилась, сильно изменилась. Не только внешне и – не столько внешне.
Модная одежда, изрядный слой белил на лице, чуть выше нормального нарисованные черным брови, яркая заколка в пышно взбитой прическе – это, конечно, было ново. Ново, но ожидаемо: такова теперь ее профессия. И не это главное! Но Юки теперь улыбалась по-другому, двигалась как-то иначе, смотрела свободно и дерзко – в общем, все было не так! Будто это новое имя изменило ее…
Тэдзуми искал в этой приобретшей столичный лоск и новые смелые манеры девушке прежнее грустно-нежное создание и не находил. Еще искал – ну, вдруг?! – отсвет печали в ее глазах (мол, «как тяжело мне, о, Тэдзуми, как томится здесь моя душа!») – не находил и этого! Глаза «новой» Юки были полны веселого удовольствия.
Что ж, внешне все было действительно очень красиво: парочка служанок так и порхали вокруг госпожи Юки – «госпожи»! Не услышит она больше простецкого окрика отца: «Бездельница!» Руки Юки были неспешно-томны и белы: теперь не чистит она закопченный котел и не драит полы, чем приходилось ей ежедневно заниматься в отеческом доме. Мягкий шелк нарядно облегал гибкий стан – это не старенькое кимоно из грубого полотна, какое носила она раньше. Вазы с фруктами и блюда со сластями были расставлены тут и там – забудь, бедная Юки, вкус грубых лепешек.
