Так прошёл месяц. Теперь об этом можно было судить, потому что солнце регулярно всходило и заходило, словно и оно теперь неукоснительно выполняло приказы сурового маршала. Однажды, когда, скомандовав отбой, Сиверцев уже собирался пойти в караул на башню, к нему подошёл Анри де Монтобан:
— Не возражаете, мессир, если сегодня я пойду в караул вместе с вами? Хочу поговорить.
— Не возражаю против усиления караула, а обсуждать что–либо не считаю нужным.
Они молча простояли на башне час. Сиверцев стеклянными глазами поглощал безбрежность, Анри с тревогой всё нарастающей смотрел на маршала. Наконец он рискнул начать разговор:
— Мне кажется, мессир, у нас что–то не так.
— Кажется — крестись. Перекрестившись, исполняй приказы. Говорить приказа не было.
— Вы обращаетесь к рыцарю, господин маршал, — Анри положил руку на рукоять меча.
Сиверцев с удивлением посмотрел на де Монтобана. Это удивление было первой живой эмоцией, посетившей его душу за последний месяц. Презрительно усмехнувшись, он холодно обронил:
— Говори.
— Мы превратились в набор заводных игрушек, механически исполняющих ограниченное количество примитивных действий. Это добром не кончится.
— Ты, видимо, не нюхал гарнизонной жизни, рыцарь, — снисходительно заметил маршал, вложив в слово «рыцарь» максимальную иронию. — Тебе полезно узнать, что гарнизонная жизнь никакой иной и не может быть. Следование строгому распорядку освобождает душу от иллюзий, а голову от глупых мыслей. Или благородному рыцарю невыносимо мыть полы?
— Если бы вы знали, мессир, какую работу мы делали четыре года в сарацинском плену, вам стало бы понятно, что мытьё полов по сравнению с обычными занятиями раба — дело относительно благородное.
— Что тогда не так, де Монтобан? Хочешь нас покинуть? В иных условиях я приказал бы тебя повесить за измену, но здесь, ты знаешь, это невозможно, так что проваливай. Не забудь только снять белый тамплиерский плащ.
— Не ты мне его давал! — Анри выхватил меч.
Сиверцев так же мгновенно обнажил клинок. Они смотрели друг на друга с бешенной ненавистью, одновременно хладнокровно прикидывая, куда лучше нанести первый удар, чтобы он стал последним. И в этот момент послышалось страшное львиное рычание. Вне всякого сомнения, это откуда–то рычал их седой лев, которого никто не видел уже месяц. Оба тамплиера сразу поняли, что это предостережение, мечи опустились, ещё минуту они стояли молча, тяжело дыша, отходя от страшного приступа гнева, потом почти одновременно вернули мечи в ножны.
— Теперь вы поняли, мессир, что с нами что–то не так? Хорошо ли обстоят дела у тамплиеров, готовых поубивать друг друга? — с болью спросил Анри.
— Не могу понять, как такое могло случиться? — ошарашено прошептал Сиверцев.
— Так, может быть, вместе постараемся понять, раз уж вместе с ума сошли?
— Но у нас всё безупречно. Тамплиерский гарнизон в замке в состоянии полной боевой готовности.
— У нас нет никаких сведений о врагах. Пребывание в замке — полная бессмыслица.
— Но мы же видели сарацинские скелеты.
— У меня такое чувство, что наши предшественники сами себе врагов нафантазировали, очень уж им захотелось с кем–нибудь мечи скрестить — от скуки, от бессмыслицы. Никто ведь после этой стычки замок не захватил, значит он никому не был нужен, то есть здесь нет никакого смысла держать гарнизон.
— Но мы ведём нормальную тамплиерскую жизнь: молитва, боевые упражнения, караульная служба.
— Нормальная тамплиерская жизнь — не самоцель. Она должна быть на что–то направлена.
— Но нам вообще неизвестно, с какой целью мы оказались в нездешней стране. Логично ждать, когда это станет известно.
— Ждать глупо. Логично действовать. А в этом замке мы прячемся от вашего страха, мессир, перед той целью, которая уже была бы обнаружена, не сиди мы здесь. Вы знаете, что эта цель страшна, вы её боитесь и прячетесь за безупречным тамплиерским образом жизни.
— Ты забываешься, Анри, — уже без гнева, в полном бессилии сказал Сиверцев.
— Я вынужден. Иначе все мы тут… забудемся. Сначала мне тоже казалось, что всё нормально, впервые я почувствовал неладное неделю назад, в часовне, на молитве. Вдруг стало очевидно, что мы молимся очень фальшиво, механически, без души, словно полы скребём. Потом стал присматриваться к лицам братьев и заметил, что они мертвеют, застывают, становятся неподвижными — ни мысли, ни чувства. Я понял, что из нас уходит жизнь, мы растворяемся в ритуалах. А потом я очень явственно представил себе, как мы стоим здесь гарнизоном сто лет, и двести, и триста — игрушечные тамплиеры с лицами оловянных солдатиков. Призрак Ордена. Лет через пятьсот здесь появятся фантомные сарацины и перережут нас, а мы поблагодарим их за это перед смертью, потому что давно уже будем мертвы, жизнь станет для нас формальностью, и мы с радостью от неё избавимся, — Анри говорил тихо, но очень прочувствованно и проникновенно.
Когда он замолчал, Сиверцев тоже долго ничего не говорил, но в его лице стало появляться нечто живое. Потом он виновато спросил Анри:
— Ты думаешь, всё дело в моём страхе?
— Мессир, не стыдно испытывать страх перед тем, что воистину ужасно. Стыдно предаваться самообману, полагая себя бесстрашным.
— Боюсь, что ты прав. Я просто хотел спрятаться за этими стенами. Этот замок так похож на мой детский сон… Это меня купило. Но детства не вернёшь, а сны не оживают. Этот замок — не более, чем порождение моего страха.
— Может быть — отчасти, но не совсем. Этот замок стал для всех нас хорошим способом придти в себя. Размеренная, подчинённая строго заданному ритму жизнь приводит душу в порядок. Но всё хорошо в меру. Нам пора уходить отсюда.
Маршал молча кивнул. Потом заметил:
— Смотри, светает. Пошли спать. За день мы с тобой отоспимся. Братья тоже пусть отдыхают. Боевые упражнения на сегодня отменяю. Только молитва. А ближе к ночи тронемся в путь, — Сиверцев выдержал паузу и добавил: — Спасибо, Анри.
***
Они шли по ночной пустыне уверенно, спокойно, твёрдо. Впереди них так же уверенно шествовал седой лев с закрытыми глазами. Братья чувствовали, что этот переход — последний, и нездешняя страна уже почти закончилась. Сюда вернулось время — уже не пунктиром, не рывками, а спокойно и властно. Время теперь текло с постоянной, присущей ему скоростью. Они научились чувствовать присутствие времени, потому что теперь они знали, что это такое, когда времени нет.
До рассвета оставалась, наверное, ещё пара часов, когда чёрную ночь прорезала яркая струя пламени — словно из огнемёта. Тамплиеры остановились. Пламени больше не было. Пустыню весьма затруднительно поджечь. Все посмотрели на льва. Он тоже остановился. Значит, вперёд им пока не надо идти. Ночную мглу вновь рассекла струя пламени. Это было где–то в километре от них, так что они пока находились в полной безопасности.
— Как вы думаете, господа, эта газовая горелка не пойдёт на нас? — усмехнувшись, спросил Сиверцев.
— Нет, не пойдёт, — небрежно ответил Морунген. — Горелка знает, что мы сами на неё пойдём, так что она подождёт. Ей терпения не занимать.
— Что это, Георг?
— Дракон. Точнее — демон во плоти. Демон Асмодей. Один из самых мощных обитателей преисподней. Дракон — его излюбленное обличие.
— Привал, — скомандовал Сиверцев и иронично заметил: — Судя по всему, нас ждёт увлекательная лекция по демонологии.
— Маршалу будет не смешно, когда я скажу, что именно ему предстоит прикончить эту гигантскую огнедышащую рептилию, — грустно заметил Морунген.
— За что такая честь?
— Не знаю, — развёл руками «демонолог». — Возможно, тут и чести никакой нет. Равно как и в том, чтобы носить меч Карла Мартелла. Но только этим мечём можно сразить Асмодея. У каждого в этой жизни своя задача, Андрей. У тебя вот, например, такая — тяжёлая и поганая.
Они присели, где стояли, на тёплые камни пустыни. Всё ещё стояла непроницаемая чёрная ночь. Дракон больше не забавлял их фонтанами огня — предупредил и успокоился до времени. Андрей почувствовал, что на душе стало легче, когда он узнал, какую именно задачу ему предстоит выполнить, ни что так не выматывает, как неопределённость.
— Разве Асмодея можно убить? — спокойно спросил он.
— Нет, конечно, — ответил Морунген. — Демон — бесплотный дух, он бессмертен. Но дракона убить можно. То есть тебе предстоит выбить Асмодея из тела дракона, разрушив последнее. Демон, оставшись без тела, уже не сможет перекрывать нам дорогу. Пакостить, конечно, будет продолжать, тут он большой мастер, и тело для этого ему не нужно, но убить никого из нас он уже не сможет, и остановить тоже не сможет.
— Что это вообще за персонаж?
