Апрель уступил место солнечному и радостному маю. Деревья покрылись листвой, луга — густой травой, над которой возвышались золотые коронки одуванчиков. Стаи птиц пели с утра до ночи. Однажды к сараю подобрался черный медведь, но собаки быстро его отогнали.
Живот молодой женщины округлялся с каждым днем. Тала достала из своих запасов отрез цветастого сатина и сшила из него просторное платье, которое лучше подходило к новой фигуре невестки.
В первый день июня Эрмин спросила у Тошана, как ей отправить письмо матери.
— Я хочу ее успокоить и сообщить, что у нас будет малыш. Где-нибудь неподалеку есть поселок, откуда можно отправить письмо?
— Нет. Ближайший поселок — в десяти днях пути. Каждое лето к нам приходит мой двоюродный брат. Напиши письмо, я ему передам. Там, где он живет, есть почтовое отделение.
— Но если так, письмо опоздает, потому что мы тоже уедем! — воскликнула Эрмин. — Я хочу написать ей сейчас. Я пообещала маме, что вернусь в июле. Мэр Валь-Жальбера нас поженит, и тогда мы официально станем супругами. И вообще, я не хочу рожать здесь!
Она смотрела на него своими ясными голубыми глазами. Ее волосы танцевали, раздуваемые ласковым ветром, светлая кожа искрилась на солнце. Тошан притянул ее к себе и погладил круглый животик.
— Мин, мы не сможем поехать к тебе в поселок. Зимой, на санях, это возможно, но сейчас нам пришлось бы идти много-много дней. Я-то привык, но ты быстро устанешь. Я думал, что ты счастлива рядом со мной и моей матерью, которая любит тебя, как дочь.
— Я счастлива с вами, — вздохнула она. — Но я хочу вернуться в Валь-Жальбер.
— Будущим летом — обязательно. Ребенку исполнится годик. Я понесу его на спине. Не бойся, роды пройдут хорошо. Вернувшись домой, мой брат предупредит мою бабушку и тетю. Они придут вовремя. Женщины из племени монтанье знают травы, которые облегчают боль. Мой ребенок не появится на свет в твоем призрачном поселке.
Последние слова прозвучали жестко.
Молодая женщина осторожно высвободилась из объятий мужа. Она убежала в их комнату, упала на кровать и проплакала несколько часов. Тала задумчиво слушала грустную музыку ее рыданий.
Тошан провел ночь в лесу. На следующее утро он отправился на охоту, унося с собой сумку с провизией.
— Он всегда так поступает, — пояснила его мать. — Когда охотник идет за крупной добычей, ему иногда нужно несколько дней.
— Но он мог бы со мной попрощаться, — ответила Эрмин, которую огорчало демонстративное поведение мужа.
— Не стоит так убиваться, — посоветовала ей Тала. — Ребенку нужно, чтобы ты была веселой и чтобы в душе у тебя был мир. Забудь о гневе.
— Но я не сделала ничего плохого! — вскричала молодая женщина. — Я только хотела написать маме письмо. Она будет ждать меня! Тала, мне здесь нравится, и я не скучаю. Я очень тебя люблю, даже восхищаюсь тобой, но я думала, что Тошан останется жить в Валь-Жальбере, рядом со мной. Я там выросла!
— А он вырос здесь, — возразила Тала. — Пойми и ты его, любимая моя доченька. Став взрослым, Тошан познал страдание, горький вкус унижений. К нему относились недоверчиво, удивлялись, что он умеет читать благодаря упрямству отца, который отправил его в школу. Большинство жителей этих мест доброжелательно относятся к индейцам, но некоторые отказывались дать ему работу или просто приютить.
«Такие, как Жозеф», — сказала себе Эрмин.
— Тошан стал недоверчивым, в некоторых случаях он держится надменно. Он упорно носит длинные волосы и одежду, которую для него шьет его бабушка Опина[65]. Рассказывая мне о тебе, он не надеялся, что когда-нибудь вы поженитесь, потому что ты белая девушка и получила хорошее образование. И он был прав, потому что тебе пришлось бежать из поселка, чтобы семья примирилась с твоим выбором. Кто сказал тебе, что Тошана хорошо примут в твоем Валь-Жальбере?
Эрмин вздохнула. Свекровь — увы! — была права. За исключением Лоры и Мирей, в чьем добром отношении она была уверена, кто согласится принять Тошана в эту замкнутую общину, в которой нет даже духовного пастыря? Хотя, подумав немного, она решила, что все не так уж плохо. Единственный, кто мог воспротивиться, это Жозеф Маруа, но Бетти сумела бы его усмирить.
— Твои родные скучают по тебе, это нормально, — сказала Тала. — Но жена должна следовать за мужем, как я пошла за Анри. Ты пообещала всегда быть с Тошаном. Дочка, подумай хорошенько. Что для тебя важнее?
— Тошан и дитя, которое я ношу. Его дитя, — без колебаний ответила Эрмин.
— Значит, не думай об отъезде. Наслаждайся летом, это время цветов и ягод, время быстрой воды.
— Но Тошан оставил меня одну! Он на меня сердится.
— Он скоро вернется к тебе, как пчела возвращается к медоносному цветку.
* * *
В это утро Тала долго расчесывала золотисто-каштановые волосы своей невестки. Она заплела их в две косы и украсила красными кожаными ленточками. Руки у нее были ловкие и ласковые.
— Иди на берег реки и пой, — посоветовала она Эрмин. — Ты давно не пела. Ребенок будет тебя слушать.
Молодая женщина села на песчаном берегу Перибонки. Ярко-голубое небо отражалось в ее глазах, таких же голубых. Черноголовые синички с писком порхали в кроне молодой ивы. В природе царили свет и гармония.
— Тала права, — сказала себе Эрмин, положив руки на живот. — Супруга посвящает избраннику свою жизнь.
Солнце было ласковым и теплым, река несла свои прозрачные воды. Кто-то неторопливо шел по песку. Она привстала и сразу же улыбнулась.
— Тошан! Ты вернулся?
Он улегся с ней рядом.
— На охоту схожу в другой раз. Я не смог уйти далеко, твое лицо все время стояло перед глазами. Я о тебе позабочусь.
С того дня они жили, наслаждаясь своим простым счастьем. Голышом купались в бухточке Перибонки, занимались любовью страстно, но осторожно. Когда ребенок шевелился, Эрмин говорила об этом Тошану, и он слушал, приложив ухо к круглому животу жены. Индианка посоветовала своей невестке побольше ходить пешком, что, по ее убеждению, должно было облегчить роды.
Вечером Тала разводила костер перед домом, ставила рядом стол, и они втроем ужинали при свете звезд. Двоюродный брат, чьего визита они ждали с таким нетерпением, явился в конце июля. Ему было около тридцати, и он приехал на низкорослой лошадке. У него были коротко подстриженные волосы и более темная, чем у Тошана, кожа. Звали его Шоган[66]. По просьбе мужа и свекрови Эрмин пела для него. Она почти не разрабатывала голос, как в прошлые годы, но он не утратил своей силы.
Сжав зубами трубку, Шоган слушал песни «Золотые хлеба» и «Странствующий канадец». Когда же молодая женщина, которую он отныне считал своей родственницей, очень эмоционально исполнила арию из оперы «Мадам Баттерфляй», в которой было много сложных пассажей, Тала смахнула слезу.
— Теперь, сестра, я буду называть тебя Канти. На нашем языке это означает «та, которая поет», — сказал Шоган.
Он уехал три дня спустя. Эрмин передала ему длинное письмо для Лоры. В нем она рассказывала матери о своей простой и счастливой жизни на берегу реки Перибонки, о ребенке, которого носит под сердцем и который должен родиться в сентябре. Рука девушки дрожала, когда она писала, что не вернется в Валь-Жальбер летом.
«Мама очень расстроится, но она поймет», — говорила она себе.
Пока Шоган гостил у них, Тошан попросил у него на время его лошадку и усадил на нее Эрмин.
— Мы поедем к могиле твоего отца, — сказал ей муж.
Хижина, в которой довелось жить Лоре и Жослину, давно развалилась под напором суровых метелей. Могила — скромная кучка камней — покрылась мхом и цветами, розовыми и желтыми. Сколоченный из двух досок крест слегка покосился.
Молодая женщина встала на колени и помолилась за мятущуюся душу Жослина Шардена.
«Дорогой папочка, я никогда не видела твоего лица, не слышала голоса. Когда ты был рядом, я была слишком мала и — увы! — ничего не помню. Может быть, ты приходил ко мне во сне. Я хочу сказать, что люблю тебя, даже не зная; что мне довелось вести твои сани и я часто касаюсь инициалов, которые ты вырезал на поручнях. Мы с мамой никогда тебя не забудем».
В это самое мгновение она решила, что, если у нее родится мальчик, она назовет его Жослином. Тошан не стал ей противоречить. Он стер следы слез с ее щек и осторожно поцеловал в губы.
— Поедем домой, — с улыбкой сказал он.
* * *
Утром тринадцатого сентября Эрмин ощутила острую боль в области поясницы: ее словно опалило огнем. Потом ее стала мучить тупая боль внизу живота. Она сидела с чашкой кофе у очага, на улице шел дождь. Тала заметила, что невестка чем-то встревожена.
— Что случилось, доченька?
— Не знаю. Наверное, ребенок повернулся слишком резко. В последние дни он часто шевелится.
