Где Петя и беседует ли со степью? Где Галочка с Феней бедуют, голубки? А мать? Живы ли? Да ради чего же столько страданий? Ради воли? Но казалось, по злой же воле вся Украина и запружена чужими войсками. «Нет, нет, этого быть не может! Судьба и свобода — родные сестры. Им ли враждовать? Или так тебе только хочется?» — сурово размышлял Махно, когда отряд его на правобережье возрос до тысячи бойцов и ринулся, сломя голову, по весеннему льду назад, к насиженным местам. Днепр недовольно гудел, прогибался под тяжестью орудий и тачанок. Не все добрались до левого берега. Ох-ох, не все. Сколько проклятий было и слез!
Теперь они, загнанные, снова попали в ловушку. Влекутся к Азовскому морю, к последнему приюту, что ли? Судьба, судьба — мачеха свободы. «А может, земляки не жаждут ее? — в который раз спрашивал себя Нестор Иванович, печально поглядывая на черные холмы, иссеченные ветрами. — Может, им твердая власть милей? Чтобы мирно плодиться и тихо улетать в мир иной. А такие, как ты, лишь мутят воду?» Эта противная ему, анархисту, догадка все чаще закрадывалась в сознание. «Кого же тогда освобождать? Они вон, повинуясь карательной силе, уже перемётываются к ней, вчерашние несокрушимые. Рубить мо-ожно. Да что же толку? — мучила думка. — Всех не искрошишь. И за что? За слабость? Выходит, воля — то привилегия избранных? Да нет же, нет! Все шумят о ней. Так в чем же секрет?» Ответа не было.
В селе Кирилловке, на самом краешке суши, выпили по кружке самогона, закусили нежной осетриной. Красные пока где-то замешкались. Копили силы? Были уверены, что отсюда уж махновцам не выскользнуть?
Хозяин, у которого остановились члены штаба, смуглый, пузатый рыбак, сказал прищурившись:
— Не горюйте, хлопцы. Проскочите по косе. Вона отдиляе Молочный лиман од моря.
— А глубина там какая? — спросил Виктор Билаш.
— Есть и вода, — отвечал рыбак. — Курице по яйца. Ледком взялась. Чепуха.
Отряд собрался на высоком, обрывистом берегу. Справа серело подо льдом море, слева — столь же бескрайний лиман. А между ними тянулась в тростниках узенькая, обманчивая коса. Ютится ли она дальше или теряется в глубине — никак нельзя было определить.
— Поедешь с нами, хозяин, — приказал Махно, — и если врешь…
— Та вы нэ сумливайтэсь, — опешил тот.
— Башку жалко? Тогда сразу режь правду! — предупредил и Лев Зиньковский. — А то потом нечем жалеть будет.
— Вы шо, хлопци? — обиделся рыбак. — Я ж от души. У мэнэ тут симья, лодки, сети. Пошли!
По крутому глинистому спуску отряд скатился в тростники и затерялся в них. Коса была довольно широкая, но чем дальше — всё более оголялась, порой превращаясь в утлую полоску, покрытую льдом. Становилось жутковато. Что ждет впереди? Ану, если промыв! А сзади уже каратели!
В тревоге прошли с километр, когда тишину нарушил странный звук.
Он нарастал, и повстанцы увидели в пасмурном небе аэроплан. Покачивая крыльями, тот требовал показать условный сигнал. Махновцы лишь ускорили бег. Аэроплан развернулся, снизился, и летчик опустил пару бомб. Они взорвались на льду, в стороне. Лошади шарахнулись, их еле сдержали. Не было ни клочка суши, чтобы рассыпаться, и отряд в страхе скакал вперед. Аэроплан с ревом пронесся еще несколько раз, уронил новые капли бомб, покалечил коней и скрылся в той стороне, куда бежали повстанцы.
— Вдруг там ждут? — забеспокоился Виктор Билаш. Они с Батькой и проводником ехали на одной тачанке.
— Такая муть хуже пули, — нервно отвечал Махно.
Наконец за тростниками показались рудо-желтые обрывы противоположного берега, где вроде темнели хаты.
— То Стэпанивка, — сообщил проводник. — Я вам уже не нужен?
Батько пожал ему руку.
— Прыгай и дуй домой. Если появимся — готовьте коней.
— Обязательно! На кого ж нам, хозяевам, надеяться? — сказал рыбак, соскакивая в тростники. Отряд еще немного проехал, остановился. Было тихо. Лишь в море потрескивал лед и над головами шуршали метелки растений. В Степановку послали разведчиков. Они скоро возвратились, и старший, Пантелей Каретник, доложил, устало усмехаясь:
— Хоть тут повезло. Нэма никого!
В селе повалились без сил и уснули. А утром оказалось, что вновь окружены. Хорошо еще, снег растаял и красные броневики беспомощно урчали в грязи. Обойдя их, отряд рассеял наседавшую кавалерию и пошел на север. Хотели заночевать в селе Анновке, но там ощетинилась пехота. В стычке потеряли десятка два хлопцев и рванули к Михайловке. Осмотрелись, а на другом конце села… красные! Без боя те и махновцы кинулись в поле. В такой суматохе, перепалках минуло несколько дней и ночей.
Как-то с налету был схвачен охранный эскадрон с полевой радиостанцией. Ее обслугу впопыхах стали допрашивать о расположении войск, о секретных переговорах командиров. Между прочим радист упомянул мятеж в Кронштадте и что возглавляет его вроде матрос-хохол.
— Та то ж наш хлопец! — воскликнул Нестор Иванович, обращаясь к Федору Щусю. — Помнишь, о нем толковал Аршинов?
— Да я и сам знаю Степана Петриченко. Мы же с ним просолены до селезенки!
Махно призадумался.
— Слушай, Федя, а не подать ли весточку? Вот станция ж под рукой. Их поддержим и о себе заявим.
— Думка добрая, — согласился Щусь, подкручивая длинные усы.
— А что, если матросня и Питер уже захватила? — оживился Виктор Билаш. — В семнадцатом же смогли. Представьте: они прут с севера, мы с юга!
— Тогда пиши, — велел Нестор Иванович.
В эфир полетела радиограмма: «Срочно! Всем! Всем! Всем! Для восставшего Кронштадта. Держитесь, мы с вами. Приближается час соединения свободных казаков с кронштадтскими героями в борьбе против ненавистного правительства тиранов. Командующий повстанческой армией Украины Батько Махно».
Текст приняли в Бухаресте, передали в Польшу. О нем узнали в Кронштадте. Его напечатали газеты Франции, Германии, Турции. Мятежная крепость дала благодарный ответ махновцам. Но им было уже не до радио…
То ли по ошибке, то ли с тайным умыслом пленные кавалеристы сообщили, что в Гуляй-Поле стоит лишь потрепанный полк и бойцы ждут не дождутся повстанцев. Нестор Иванович давно хотел навестить мать. Хлопцы тоже рвались домой. Без глубокой разведки они влетели в родное местечко и напоролись… на третий конный корпус!
Это редчайший случай Батькиной беспечности. Как говорится, и на старуху бывает проруха. Теряя убитых, раненых, обоз, махновцы бежали в направлении Дибривского леса. Каратели преследовали их по пятам, и в одной из яростных контратак, словно мстя неприкасаемому за самонадеянность, пуля настигла-таки Нестора Ивановича и пронзила бедро. Он свалился с лошади. Охрана его подхватила. Но кто-то из повстанцев вскрикнул:
— Батько убит!
Страшная весть быстро распространилась, и отряд теперь уже улепетывал без задних ног. Все давно привыкли, что Махно — вековой дуб, и если он рухнул…
Двенадцать верст везли его на тачанке, не перевязывая. Не до того было. Еле успевали отбиваться. Батько лежал на железном поддоне, истекая кровью. Рядом приютился Лев Зиньковский с ручным пулеметом «Люйс».
К ночи разыскали фельдшера и, наконец, забинтовали раненого. Он терял сознание, что-то шептал. Вокруг собрались члены штаба. Каждый чувствовал, что это — непоправимо. Без Батьки какая же армия, какая свобода? Он, горячий, хваткий, коварный, порой мудрый, несдержанный или пьяный, был той катушкой, на которую наматывались все нити их борьбы. Одно его имя, как магнит, притягивало новые и новые силы.
Только сейчас каждый командир доподлинно постиг, кем был для него Нестор Иванович. Каменная стена! Что бы ни случилось, всегда можно прийти, посоветоваться, пожаловаться, просто чарку опрокинуть. Он и матом пошлет, и обнимет за плечи. А завтра-то как? Куда рыпаться?
Чтобы не тревожить больного, Виктор Билаш взглядом попросил всех удалиться.
— Отдыхай, Батько. Мы скоро будем, — сказал начальник штаба и тоже вышел на улицу. — Давайте ко мне в хату. Посоветуемся.
Впервые за последнее время они собрались без Махно. Чадила керосиновая лампа, стучали ходики с коротким штыком вместо гири.
— Все тут равные, — начал Билаш, — и рассусоливать некогда. Кто первый?
Командиры вздыхали, курили. Никому не хотелось говорить горькую правду.
— Может, ты, что ли, Петр?
Широкоплечий смурной Петренко подвигал обвислыми усами.
— Надо, хлопцы, спрятать Батьку где-нибудь. Хай подлечится. Я остаюсь при нём. Со всеми желающими. А остальным… Язык не поворачивается сказать… Но надо, хлопцы, временно рассыпаться. Давайте напишем приказ, покажем Батьке.
С этим все согласились и утром разъехались. Не покинули Махно лишь Билаш, Петренко, охрана, писаря да кучера. Что поделаешь: вольному воля. За ними сразу же увязалась красная кавалерия. Спасаясь от нее, повстанцы отмахали 120 верст. Надеялись отдохнуть в Стародубовке, а там… тоже враги. Подались дальше к Азовскому морю, когда в поле показались…
