ничего у меня не выйдет. Теперь, когда я преуспел, он хочет, чтобы я сидел там целыми днями и света белого не видел. Зачем?!
Саида-бай промолчала.
– И зачем, скажи на милость, мне жениться? – продолжал Ман, раскинув руки в стороны и гладя Саиду по щеке. – Зачем? Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?
– Чтобы я могла петь на твоей свадьбе, конечно, – с улыбкой ответила Саида-бай. – И на днях рождения твоих детей. И на мунданах [247]. И на свадьбах, конечно. – Она умолкла. – Хотя нет, до этого я не доживу. Знаешь, порой я диву даюсь: что ты увидел в такой старухе, как я?
Ман не на шутку разозлился и даже повысил голос:
– Не говори так! Ты нарочно меня злишь? Я никого и никогда так не любил, как тебя! Та девушка из Варанаси, с которой я встречался под бдительным присмотром родни, совершенно мне безразлична! А все думают, что я должен на ней жениться, потому что так решили мои родители.
Саида-бай повернулась к нему и спрятала лицо у него на груди.
– Ты действительно должен жениться! Родителей надо уважать.
– Она мне ни капли не нравится! – сердито ответил Ман.
– Стерпится – слюбится, – отозвалась Саида.
– И к тому же, если я женюсь, мне нельзя будет видеться с тобой!
– Хмм?.. – протянула Саида-бай особым тоном: не спрашивая, а, скорее, кладя конец разговору.
6.4
Через некоторое время они встали и перешли в другую комнату. Саида-бай попросила принести попугая, к которому она успела привязаться. Исхак Хан принес клетку, и последовал разговор о том, как научить птицу разговаривать. Саида-бай думала, что для этого хватит и пары месяцев, а Исхак считал, что может понадобиться больше.
– У моего деда был попугай, который за весь первый год не сказал ни слова, а потом без умолку болтал всю оставшуюся жизнь.
– Никогда о таком не слышала, – пренебрежительно ответила Саида. – Почему ты так странно держишь клетку?
– А, ерунда, – сказал Исхак, ставя клеть на стол и потирая запястье. – Рука немного болит.
На самом деле болела она сильно, вот уже несколько недель, и с каждым днем боль становилась нестерпимей.
– Играл ты вроде хорошо, – равнодушно заметила Саида-бай.
– Саида-бегум, а что же мне делать, если я не смогу играть?
– Ну, не знаю, – ответила та, щекоча попугайчику клюв. – Наверняка с твоей рукой все в порядке. Ты ведь не планируешь уезжать – свадеб в семье не намечается? Да и ехать тебе некуда, пока тот скандал на радио не забудут.
Если это обидное напоминание и несправедливые подозрения и задели Исхака за живое, виду он не подал. Саида-бай велела ему позвать Моту Чанда, и все трое принялись услаждать слух Мана музыкой. Время от времени Исхак прикусывал губу, двигая смычком по струнам, однако ничего не говорил.
Саида-бай сидела на персидском ковре перед фисгармонией. Голову она покрыла сари и одним пальцем поглаживала двойную нитку жемчужных бус на груди. Мурлыча себе под нос и положив левую руку на мехи фисгармонии, она заиграла первые ноты раги «Пилу». Затем, словно не в силах определиться с песней, Саида-бай принялась перебирать вступления еще нескольких раг.
– Что бы ты хотел послушать? – спросила она Мана, употребив более личное обращение на «ты», нежели раньше – «тум» вместо «ап».
Ман заулыбался.
– Итак?.. – повторила она через минуту.
– Итак, Саида-бегум?.. – сказал Ман.
– Что бы ты хотел послушать? – И вновь она сказала «тум» вместо «ап». У Мана голова пошла кругом от счастья. На ум сами собой пришли слова где-то услышанного куплета:
Любовь, словами на пиру —
от пышных до простых,
проходит вечную игру:
«За вас, сэр!..», «Ваше…», «Ты…».
– Что угодно! – ответил Ман. – Честное слово, я всему рад. Что у тебя сейчас на сердце, то и спой.
Ман до сих пор не осмеливался называть ее просто «Саидой» вместо «Саиды-бай» – если не считать страстных минут любви, когда он сам не замечал, что говорит. Возможно, она случайно это обронила и ничего особенного не имела в виду, и ответный переход на «тум» ее оскорбит…
Однако Саида-бай решила обидеться на другое.
– Я предлагаю тебе сделать выбор, а ты перекладываешь задачу на мои плечи. У меня на сердце чего только нет! Разве не слышишь, как я без конца перебираю раги?
Она отвернулась от Мана и сказала:
– Ну, Моту, что мне спеть?
– Что вам будет угодно, Саида-бегум, – жизнерадостно ответил музыкант.
– Дурень, я тебе такую редкую возможность даю, а ты только улыбаешься, как неразумный младенец, и твердишь одно: «Что вам угодно, Саида-бегум»! Какую газель мне спеть, говори! Быстро! Или ты желаешь услышать тумри?
– Лучше газель, Саида-бай, – ответил Моту Чанд и тут же предложил: – «В груди твоей не камень – сердце…» Мирзы Галиба.
Допев газель, Саида-бай повернулась к Ману и сказала:
– Ты забыл подписать подаренную книгу. Исправляйся.
– Подписать ее по-английски?
– Прямо диву даюсь, – молвила Саида-бай, – наш великий поэт Даг не владеет письмом родного языка! Надо с этим что-то делать.
– Я выучу урду! – пылко воскликнул Ман.
Моту Чанд и Исхак Хан переглянулись: похоже, юноша пропал.
Саида-бай засмеялась и дразнящим тоном спросила Мана:
– Неужели?
Затем она попросила Исхака позвать служанку.
По какой-то неведомой причине Саида-бай сегодня была недовольна Биббо, причем та это знала, но делала вид, что все прекрасно. Она вошла с улыбкой, чем еще больше раздосадовала хозяйку.
– Ты нарочно улыбаешься, чтобы меня позлить, – пробурчала она. – И ты забыла сказать кухарке, что дал для попугая вчера был плохо размочен. Это птица, а не тигр! Хватит улыбаться, дурочка, лучше скажи, во сколько у Тасним урок арабского? Когда придет Абдур Рашид?
Саида-бай не боялась упоминать имя Тасним при Мане.
Биббо сделала приемлемо виноватое лицо и ответила:
– Так он уже здесь, Саида-бай, вы же знаете!
– Знаю? Знаю?! – еще пуще разгневалась хозяйка дома. – Ничего я не знаю! И ты тоже, – добавила она. – Вели ему немедленно сюда подняться.
Через несколько минут Биббо вернулась, но одна.
– И? – вопросила Саида.
– Он не придет.
– Не придет?! Он разве не в курсе, кто ему платит за уроки? Или он думает, что его честь мусульманина будет запятнана, если он войдет в эту комнату? Или он так важничает, потому что учится в университете?
– Не знаю, Саида-бегум.
– Тогда иди, девочка, и спроси его, в чем дело. Я ведь о его доходах пекусь, а не о своих.
Пять минут спустя Биббо вернулась с широченной ухмылкой на лице:
– Он страшно разозлился, когда я опять прервала их урок. Сказал, что они
