— Да.
— Чтобы харафиши правили всем, унижали знать и сделали нас посмешищем в глазах других переулков?
Данкал угрюмо заметил:
— Он угрожал оставить пост главы клана!
Муджахид Ибрахим воскликнул:
— Только не сейчас! Пусть остаётся этот образ и надежда, пока мы полностью не будем уверены, что харафиши не станут прежними, не позабудут навсегда о своём безумном порыве, выполните половину того, что он требует…
— Всё или ничего! Вот чего он требует, — гневно заявил Хамида.
Муджахид Ибрахим задумался, приняв мрачный вид, затем настоятельно сказал:
— Пусть остаётся главарём клана ещё на какое-то время, даже насильно.
34
Данкал и Хамида посетили Фатх Аль-Баба в его непритязательном жилище. Когда они остались с ним наедине, Данкал сказал:
— Мы стараемся, однако сталкиваемся с препятствиями, что словно горы вырастают у нас на пути. Члены банды в гневе, они обещают, что прольют кровь…
Фатх Аль-Баб в замешательстве пробормотал:
— Но ведь вы двое самые сильные из всех…
— Их большинство, и они вероломны…
Фатх Аль-Баб упорно стоял на своём:
— Я покидаю пост главы клана!
— Мы не гарантируем, что твоя жизнь будет в безопасности, если ты сделаешь это…, - сказал ему Хамида.
— Лучше тебе оставаться дома и не покидать его никогда, иначе, едва ты успеешь сделать хоть один шаг наружу, как встретишь свою смерть, — заявил ему Данкал.
35
Фатх Аль-Баб осознал, в каком шатком положении находился, и сказал своей бабке Сахар:
— Я всего-навсего арестант, попавший в окружение!
Старуха вздохнула и сказала:
— Ничего не поделаешь, так что довольствуйся хоть половинчатой надеждой…
Он с глубоким огорчением ответил ей:
— Проклят я буду, если предам своего предка хоть на миг!
— Как ты сможешь бросить вызов их силе?
Он задумался на миг в смущении. Затем пробормотал:
— Харафиши!
— Тебя убьют, едва ты попытаешься связаться с ними, — в страхе ответила она.
36
Фатх Аль-Баб оставался под домашним арестом. Тайна его изоляции никому не была известна. Некоторые предполагали, что он выбрал себе путь аскета, другие же — что он болен. Глаза днём и ночью следили за ним. Даже его бабке не давали выйти из дома. Он достоверно знал, что жизнь его зависит от воодушевления харафишей, что однажды он исчезнет — в тот день, когда исчезнет их легенда, а сами они подвергнутся унижениям. Клан стал более бдительным и осторожным, без устали следя за харафишами, наводя на них страх и творя насилие.
Однажды Хамида набросился на Данкала и ударил его, присвоив себе центральное положение в клане. Когда он убедился, что может быть спокойным и не ждать подвоха со стороны харафишей, объявил себя главой клана в переулке…
Фатх Аль-Баб полагал, что заключение его подошло к концу, и смысла или оправдания в том больше нет.
— Что прошло, то прошло, — сказал он новому главе клана. — Позволь мне вновь вести привычную жизнь и зарабатывать себе на кусок хлеба как любому другому божьему созданию.
Однако Хамида отказал ему в этой просьбе и сказал:
— Тебе нельзя доверять. Оставайся там, где ты есть. А доход найдёт тебя и так, без всякого труда!
37
Так окончилась история Фатх Аль-Баба и его усилий. Подобно краткому сияющему светом всплеску долгим пасмурным днём. Однажды утром нашли его размозжённый труп у подножия безумного минарета. Сердца многих людей затрепетали от жалости, но были и такие, чьи сердца обрадовались. Комментируя его смерть, говорили, что он обезумел от грусти — от того, что выпустил из рук руководство кланом, и посреди ночи поднялся на минарет своего сумасшедшего предка, и взошёл на самый верх, а оттуда бросился в пропасть — навстречу гибели и безбожию…
Так окончилась история Фатх Аль-Баба и его усилий…
Часть 10. Шелковица и дубинка
1
Со смертью Фатх Аль-Баба розовая пелена спала с глаз всего переулка, и он столкнулся с твёрдой, словно камень реальностью. Люди замкнулись в своих печалях. Тень кровожадного Хамиды сгустилась и нависла повсюду, так что заслонила собой солнечный свет.
Из всего отборного потомства династии Ан-Наджи остались лишь дочери Фирдаус — вдовы Самахи с обезображенным лицом, — да её первенец — Раби. Дочери её растворились среди простого люда, обитавшего в переулке. Раби же рос в бедности — его мать не обладала сколь либо значительным состоянием, чтобы упоминать о нём. Он нанялся на работу к торговцу кофе и вёл до крайности простую жизнь, но несмотря на это, стремился к славе семейства Ан-Наджи. Но ни у кого это не вызывало сочувствия. Харафиши чувствовали привязанность к Ашуру, Шамс Ад-Дину и Фатх Аль-Бабу и питали презрение и даже ненависть к остальным членам семейства Ан-Наджи из-за того, что они предали завет своего великого пращура и встали на путь преступников и вымогателей.
Раби хотелось жениться на девушке из благородной семьи, но притязания его отвергались, и он осознал, что одно только происхождение не избавит его от бедности и ничтожной работы, и что бедность обнажает те изъяны, которые обычно скрываются под маской богатства, такие, как его принадлежность к роду Самахи с уродливым лицом, безумца Джалаля, Захире-кровопийце, шлюхе-блондинке Зейнат, и красотке по вызову Нур Ас-Сабах Аль-Аджами — семейству, разъеденному коррозией проституции, преступности и безумия. Вот почему его накрыло плотной и долгой пеленой печали. Он решил провести свою жизнь в изоляции, облачаясь в одеяния одиночества и гордости. Преодолев порог пятидесятилетия, мадам Фирдаус умерла, а он был вынужден теперь ютиться один в маленькой квартирке из двух комнат. Он был не в состоянии выдержать полное одиночество, и к тому же его тяготило то, что его маленькое жилище было так запущено. Тогда он принялся искать того, кто возьмётся прислуживать ему, и добрые люди привели ему вдову лет тридцати из потомков Ан-Наджи по имени Халима Аль-Барака. Он обнаружил, что он серьёзная, надёжная, и по виду сносная. Она обладала сильной личностью, несмотря на свою бедность. Она наводила порядок в его доме и готовила
