последуешь за мной на небеса или в ад, – сказал он. – Я не боюсь смерти, хотя и не большой ее поклонник.
– Правда в том, – признался я, – что если бы они знали всю правду о моем прошлом, меня бы сейчас тоже отправили на эшафот.
– Правда? – переспросил он. – Ну-ка, и что же это за правда?
Я прикидывал, стоит ли посвящать его в мои самые темные дела, но человек вроде него скорее перережет себе горло, чем натравит на кого-нибудь тюремных псов, и даже если он и был склонен выбалтывать чужие секреты, в этом мире время его почти истекло.
– Бетти была не единственной, кого я убил, – сказал я. – Было еще четверо.
– Четверо? – удивился мой сосед. – Вот уж никогда бы не подумал, что тебе свойственна кровожадность.
– Да я и не кровожаден, – возразил я. – Во всяком случае, я так считаю. Откровенно говоря, я и сам не могу понять, как на моей совести оказалось столько смертей. Первым был парень, что приставал к моей сестре, тогда еще совсем молоденькой. Я вломил ему статуей Минервы по башке.
– Это наихудшая разновидность преступления, – сказал сосед, и я услышал, как он сердито сплюнул на пол. – Я говорю о его преступлении, не о твоем. Только зверь способен на такое. В аду ему самое место. Я никогда не брал женщину, которая меня не хотела, и никто из моей банды этим не грешил. Узнай я о таком свинстве, я бы отстрелил парню причиндалы.
– Затем мужчина, норовивший жениться на моей сестре против ее воли. Впрочем, Эбби была горазда приврать. Она просто заставила меня убить того человека.
– Силком никого не заставишь убивать, – негромко сказал Келли. – Не морочь себя, друг. Если ты это сделал, значит, это сделал ты.
– Потом настал черед самой сестры, – продолжил я. – Она постоянно досаждала мне, в какой-то момент я обозлился и воткнул ей нож в живот. Затем женщина, ни в чем не повинная женщина, чьей смерти я способствовал. Должен сказать, для меня эта смерть самая тяжелая. Сколько-то людей остались бы живы сейчас, если бы я действовал иначе, хотя сам я их не убивал. И наконец, Бетти. Ирония в том, что единственный человек, которого я осознанно хотел убить, – мой кузен Хитс, – он также единственный, избежавший моего отмщения. Он сам лишил себя жизни.
– Но ты бы убил его, будь у тебя такая возможность?
– Вероятно, – ответил я. – Но теперь я ни в чем не уверен. Может, оставил бы его в живых. Кто предскажет, что произойдет, когда ты в гневе хватаешься за оружие? Что-то могло и удержать меня от стрельбы. Беда в том, что мои добрые ангелы часто ссорятся с моими злыми ангелами. И мне ни разу не удалось их разнять.
– Не думаю, что в Мельбурне много добрых ангелов, – хмыкнул мой сосед. – Видал я места, где их побольше.
– По крайней мере, теперь я знаю, что отныне я никого никогда не убью, – сказал я. – Все беды позади. Гнев мой угас, и мстить я больше не стану. В кои-то веки я чувствую себя почти спокойным. То есть настолько спокойным, насколько может быть человек, запертый в этих каменных стенах.
Я замолчал, услыхав, как поворачиваются ключи в двери соседней камеры. И, услыхав голос тюремного начальника Касто, я встал, чтобы посмотреть сквозь окошко двери, что там происходит, – по бокам Касто стояли два офицера, рядом священник с кожаной сумой.
– Нед Келли [147], – обратился начальник к моему соседу и выпятил грудь, его прямо-таки распирало от важности. – Пора.
В знак уважения узники мельбурнской тюрьмы гордо стояли перед своими камерами, пока Нед шел по верхнему коридору в последний раз. Ему позволили шагать с другом, а не в одиночку, и он выбрал меня, сказав, что ему не помешает дружеская физиономия рядом, когда настанет жуткий момент. Я заглядывал в лица мужчин, мимо которых мы проходили, – некоторые смельчаки, сильные духом, не стесняясь плакали, наблюдая, как у них на глазах их герой превращается в миф. Другие просто смотрели на него, не отводя взгляда, будто старались запомнить хорошенько этот день, чтобы затем вспоминать о нем и рассказывать внукам о герое по имени Нед, если, конечно, их когда-либо выпустят из этого богом забытого места. Остальные просто наблюдали за происходящим со странным выражением на лицах, словно они почти завидовали тому, чьи страдания вот-вот закончатся. Но в одном мы были едины: в нашей вере в то, что Нед Келли сподобится бессмертия в этом мире, тогда как о нас забудут раньше, чем мы испустим дух.
В конце коридора нас провели в конвойное помещение, где капеллан Донахью спросил Неда, не хочет ли он исповедаться перед Господом, прежде чем двинуться на встречу с Ним.
– Я подожду снаружи, – сказал я, поворачивая дверную ручку, но Нед окликнул меня и попросил остаться.
– В подобной ситуации, – заметил капеллан, – вам лучше бы поговорить с Господом без слушателей.
– А как насчет вас? – спросил Нед. – Вы невидимка или еще кто?
– Я не более чем посредник, – объяснил капеллан, улыбаясь и разводя руками.
– Посредник, который отошлет сказанное мною в «Аргус», прежде чем мое тело успеет остыть, я бы мог пари держать на этот счет и выиграл наверняка. Нет, то, что я готов сказать Богу, кто угодно может послушать. У меня нет секретов. Вы знаете, чем я занимался, и я никогда этого не отрицал. Не уходи, друг, – добавил он, взглянув на меня через плечо, и впервые я увидел, что за его уверенностью в себе кроется ранимость. Он не хотел оставаться один на один ни с капелланом, ни с Богом. Первый его особо не интересовал, а второй… что ж, впереди у Неда бездна времени, он успеет наговориться с Ним, а сейчас у него каждая минута на счету.
– Скажи мне вот что, ты сожалеешь о своих преступлениях? – спросил капеллан, и Келли пожал плечами.
– Я сожалею о том, что порой обижал тех, кто этого не заслуживал. Я не сожалею о воровстве. Не сожалею, что наказал тех, кто мерзко обошелся с моей матерью. Все началось с того, как они поступили с ней, и только неисправимый лжец попытается это опровергнуть. Всякое действие имеет последствия. Когда будете разговаривать с репортерами, капеллан, скажите им, что это мои слова. Скажите: Нед Келли предупреждал – у действий имеются последствия, и если вы упекли в тюрьму невинную женщину, которая за всю свою жизнь никому не причинила зла, ни мужчине, ни женщине, ни даже собаке, – упекли лишь затем, чтобы схватить
