и весёлый духом. Но несмотря на всё это, с тобой случилось несчастье, которое позволило глупым людям смеяться над тобой, а ты сразу же впал в уныние и сделался малодушен, так что тебе даже пришлось бежать из своей округи, как только ты понял, что не можешь заставить людей замолчать. Мы, христиане, более счастливы, ибо не заботимся о том, что о нас думают люди, а заботимся лишь о том, что о нас думает Бог. Я старый человек, и у меня уже мало сил, но, как бы там ни было, я сильнее тебя, ибо никто не может досадить мне насмешками, поскольку я не обращаю на них внимания. Тот, у кого за спиною Бог, не вздрагивает от людского смеха, и их ухмылки и сплетни не причиняют ему никакого вреда.
— Мудрые слова, — промолвил Орм, — и над ними стоит подумать. Будь уверен, Токи, в маленькой голове этого священника больше мудрости, чем в наших больших головах вместе взятых. Поэтому лучше всего всегда запоминать его слова.
— Я вижу, пиво уже начало сказываться на вас обоих, — ответил Токи. — Будь вы трезвы, вы бы не говорили мне этой чепухи.
Ты что, маленький поп, замыслил сделать из меня христианина?
— Да, — безмятежно ответил священник.
— Тогда ты поставил перед собой трудную задачу, — сказал Токи, — которая принесёт тебе больше хлопот, чем все твои церковные обязанности.
— Нет ничего постыдного для тебя в том, чтобы сделаться христианином, — промолвил Орм, — если ты вспомнишь, что я уже пять лет как принял крещение. Я не менее весел, чем раньше, рука моя не ослабела, и у меня не было причин сетовать на свою удачу всё это время.
— Быть может, это правда, — сказал Токи. — Но ты не торговец шкурами, как я. В этой стране ни один торговец шкурами не может позволить себе стать христианином, поскольку он сразу потеряет доверие у своих покупателей. Если он предал своих богов, вэрендцы скажут: можно ли на него положиться в остальном? Ради нашей дружбы я готов сделать для тебя многое, Орм, и для тебя тоже, маленький поп, но этого я не стану делать. Кроме того, моя женщина сойдёт с ума, узнав об этом, ибо она славится тем, что ненавидит христиан больше всего на свете. Поэтому бесполезно пытаться обратить меня в новую веру, хоть я и ваш друг и надеюсь таковым остаться.
Даже отец Вилибальд не смог ничего на это ответить, а Орм зевнул и заметил, что уже поздно и пора спать. Они очень тепло расстались с Токи, благодаря судьбу за то, что они встретились, и поклялись видеться чаще в будущем.
Орм и отец Вилибальд направились к своим землянкам. Всюду царили тишина и спокойствие, и луна освещала храпящих людей, над которыми расстилался дым от погасших костров. Но один из людей Орма бодрствовал и поднял голову, когда они приблизились.
— Здесь вам обоим послание, — сказал он сонно. — Посмотрите в этом мешке. Совы всё время ухают с тех пор, как мне это передали. Я был у ручья, когда ко мне подошёл человек из лагеря финнведенцев и спросил тебя, Орм. Я сказал ему, что ты ушёл к людям из Вэренда. Тогда он перебросил через ручей мешок, так что тот упал мне на ноги, и прокричал, что это дар для Орма из Гронинга и его длинноносого попа. Я спросил его, что лежит в мешке. Кочан капусты, ответил он, расхохотался и ушёл. Вот этот мешок, я к нему не прикасался.
Он положил мешок к ногам Орма, улёгся и сразу же заснул. Орм мрачно посмотрел на мешок, а затем на священника. Оба покачали головами.
— Там что-нибудь дьявольское, — сказал отец Вилибальд, — не иначе.
Орм распустил верёвки и вывалил содержимое мешка. Две человеческие головы покатились по земле, и отец Вилибальд со стоном упал на колени.
— У них нет бород! — вскричал священник. — Служители Христа, убитые язычниками! Как может ум человеческий понять волю Божью, когда подобные вещи позволяют торжествовать дьяволу!
Он пригляделся к двум головам и воздел руки к небу.
— Я знаю их, я знаю их обоих! — вскричал он опять. — Это отец Себастьян, благочестивый и достойный человек, которого безумный магистр должен был освободить из рабства. Но Господь освободил его и вознёс на Небеса к святым мученикам. А это брат Нитард из Реймса, который одно время был с епископом Поппо при дворе короля Харальда. Оттуда он отправился в Сконе, и с тех пор мы о нём ничего не слышали. Он тоже, наверное, сделался рабом. Я узнаю его по уху. Он всегда со рвением и усердием отстаивал правую веру, и однажды, при дворе императора, один из монахов императрицы Теофании, родом из Константинополя — того города, который норманны называют Миклагард, — откусил ему ухо во время диспута о природе Святого Духа. Он всегда говорил, что поплатился своим ухом за борьбу с ересью и что готов сложить свою голову в борьбе с язычеством. Его обет исполнился.
— Если он хотел этого, — сказал Орм, — то мы не должны его оплакивать, хотя я думаю, что финнведенцы сделали это не по его просьбе, какая бы благочестивая она ни была, они сделали это, дабы унизить и огорчить нас. Это награда нам за то, что мы крестили Остена с его приспешниками и отпустили их с миром вместо того, чтобы убить их, когда это было в нашей власти.
— Доброе деяние всегда останется добрым, и не пристало раскаиваться в нём, — ответил отец Вилибальд, — что бы оно ни повлекло за собой. Эти головы святых я похороню рядом с церковью, ибо от них исходит сила.
— Вонь от них уже исходит, — сказал Орм мрачно, — но, быть может, ты прав.
Затем, по просьбе отца Вилибальда, он набил мешок травой и листьями и с великой осторожностью поместил туда две головы.
Глава двенадцатая
О тинге у Камня Краки
На
