грудь унтер-офицера, командовавшего солдатами комендантской команды. – И вы! – указал Федорахин на двоих солдат. – Выполнять!
И семёновцев повели за станционные постройки.
– Женщину передайте в местную комендатуру! Пусть разберутся! – приказал штабс-капитан унтер-офицеру.
– А вас я, подпоручик, как будто где-то видел? – спросил генерал.
И Роман рассказал, начиная с момента их первой встречи в Алапаевске, где и когда пересекались их дороги.
– Так это я тебя за бои в ледяном походе производил в подпрапорщики?! – воскликнул Смолин. – Значит, снова на войну?!
– Да, – вздохнув, ответил Федорахин.
– Есть тут у меня одна мысль, мы обсудим её сейчас с начальником контрразведки! – указал Смолин кивком головы на штабс-капитана.
«Его я тоже где-то видел», – подумал Роман.
– До завтра вы свободны, вольно. Можете идти, – сказал Иннокентий Семёнович.
Когда Роман ушел, генерал, обращаясь к начальнику контрразведки, сказал:
– Завтра мне всё, что есть о подпоручике, на стол!
Роман отправился на квартиру, где остановился, и оставил коня. Но не прошёл и квартала, как увидел знакомую фигуру. Рыжеватые усы, круглое лицо, чёрные глаза, смугловатый цвет кожи – всё напоминало кого-то знакомого. Но из-за казачьей формы: шароваров с жёлтыми лампасами, гимнастёрки с накладными карманами и казачьей фуражки, – долго не мог узнать, встреченного казака с погонами подхорунжего. Подхорунжий тоже остановился, и уставился на Федорахина.
– Митрий, ты?!
Тот удивился не меньше Романа:
– Федорахин? Не может быть!
– Раз я стою перед тобой, значит, может, – усмехнулся Роман.
– Всякое могло быть! Но чтобы ты в белых, да ещё офицер! – продолжал удивляться Бучинин-младший.
– Да уж год в ноябре пойдёт, как я перекрасился! – снова усмехнулся подпоручик.
– Что, пойдём? Посидим, поговорим… Тут харчевня китайская недалеко есть! Хоть и беда, как некогда! Ну да ладно, часик-другой урвём у командиров.
И друзья детства, а впоследствии два непримиримых врага, вскоре сидели за одним столом в китайской харчевне и дружески беседовали, вспоминая прошлое и грустно размышляя о настоящем.
– Вот ведь надо же: твой дядя верой и правдой служил революции, а его такие же революционеры, союзнички так сказать, стрельнули! – вздыхал Митрий.
– Конечно, жаль дядю… но ничего уже не попишешь! А о твоём отце что слыхать? – спросил Федорахин.
– Знаю только, что далее Красноярска не проехал! – насупившись, буркнул Бучинин.
– А что, правда, ваш барон воюет сам по себе и никому не подчиняется? – задал вопрос Федорахин.
Раньше-то он слышал о бароне Унгерне [71] и его людях, когда лечился в Читинском госпитале, но слухи разные ходили…
– Если бы все воевали, как наш дедушка, то большевикам давно бы был конец! – отходя от грустной темы и оживляясь, воскликнул земляк и друг детства. – Ваши генералы, они что? Кто в лес, кто по дрова! Кто за республику воюет, кто за монархию. А кто, как твой дядя, за социальную справедливость. А у барона – идея! Чтобы Романовы снова на троне сидели! И чтоб везде цари да короли правили, а все эти измы, к чёртовой матери! – и бравый подхорунжий махнул рукой.
– Ты-то, Митька, как у него оказался? Вроде тоже сперва с нашими генералами был в одной Сибирской армии? – наконец спросил Роман о том, что его искренне удивляло.
– Во время ледяного похода я взводом командовал. Зашли мы на постой к крестьянам в одной деревне. Я про лошадей спрашиваю, про жратву для моих людей, а они, по рожам вижу, скрывают! Говорят, нет – и всё! Приказал я тогда своим выпороть хозяина при детях, и бабу его тоже, да и отобрать всё, что найдут, причём за враньё без расписки. И что ты думаешь?! Меня под полевой суд по приказу самого Войцеховского, чтоб ему ни дна, ни покрышки, не будь я Бучинин! Ночью выломал двери в сарае, отделал, как следует часового, не знаю живой ли остался… Поднял свой взвод, да и вперёд всех в Забайкалье пришёл. А тут и узнал, что генерал Унгерн к себе всех, кто бежит и от Семёнова, и от Каппеля, к себе принимает и не выдаёт! А когда он узнал, что я казак по происхождению, так из подпрапорщиков в подхорунжии меня переименовал. Вот и всё! Живу сейчас, как за каменной стеной. Вообще он простых казаков да солдат, вроде нас с тобой, больше, чем офицеров привечает, а интеллигенцию как раз таки не уважает. А я сюда в командировку со своим ротным прибыл. Сам напросился – хотел что-нибудь об отце узнать. Да так ничего и не узнал! – опять погрустнел Митрий.
– А про Вассу ты что-нибудь слышал? – тихо спросил Роман.
– Толком ничего! – махнул рукой подхорунжий. – Ладно, мне пора! Корму для лошадей позакупить, да провианту, а то наш не любит больших запозданий! Пока!
«Интересно, зачем унгерновцам большой запас корма для лошадей? Барон наступать планирует?» – подумал Роман, но спрашивать не стал. Тогда он ещё не знал, что уже через месяц барон, бросив фронт, уйдёт со своим воинством отвоёвывать у китайцев Монголию.
– Ежели что, переходи к нам! – прервав его мысли, предложил Митька напоследок.
И, распрощавшись как два старых добрых друга, они разошлись в разные стороны.
Переночевав в отведённой ему квартире, наутро Роман направился на станцию в штаб Смолина. Проходя мимо какого-то хозяйственного двора, он вдруг услышал знакомый смех и голоса, до боли ему кого-то напоминавшие. Подойдя ближе и заглянув во двор, к счастливому удивлению, он увидел сидящего на чурбаке с цигаркой в зубах хохла Шевчука и двух унтер-офицеров, которые лихо махали колунами и раскалывали чурбаны и поленья. Щепки от них разлетались в разные стороны, и когда попадали в Шевчука, оба солдата заразительно хохотали. В этих сгибающихся и разгибающихся фигурах Роман без труда узнал Валинурова и Коломийца. Взяв ком земли, он запустил в спину Шевчука. Тот, рыкнув, обернулся, готовясь выдать трехэтажную тираду, но… вместо этого вскочил с воплем:
– Роман! Живой! Так твою перетак! Та мы ж по тоби давно поминки справили! Як же так!
От неожиданности выронили топоры и Фарид со Степаном и, секунду помедлив, также бросились к своему командиру. Все друг дружку наперебой спрашивали и тут же рассказывали о своих перипетиях. Федорахин узнал, что и Коломиец, и Валинуров благополучно были доставлены в госпиталь, где отлежали месяц в одной палате. Хохол же, отделавшись лёгким ранением, работал санитаром при госпитале. После выздоровления, все трое служили в хозчасти местной комендатуры. Что до Книжника, то он служит при канцелярии этого же ведомства. И все горестно жалели убитого промысловика Евстигнеева, который остался лежать на склоне сопки непогребённым…
На вопрос Романа о Кряжеве друзья рассказали, что остатки полка отправили на доукомплектование
