мечты. Глаза людей были ослеплены, а взоры невозможно было отвести: надев на себя всю эту роскошную одежду, сменившую ветхие лохмотья, оба брата испытывали замешательство и боязнь вместе с пьянящим счастьем. Они вышли на улицу, будто пускаясь в битву. Их внешний вид привлёк к себе всеобщее внимание. Харафиши и всякий мелкий люд плотно окружил их кольцом. На них полился противоречивый поток насмешек, благословений, шуток, серьёзных замечаний, намёков и поздравлений. Едва занялась заря, как они приобрели высокий статус со всеми его привилегиями, и поселились в центре. Все смирились с приговором, вынесенным судьбой. Сколько же сердец загорелось от зависти, сколько сердец опустошило изумление, сколько сердец захмелело от неопределённых надежд!
Джалиль Аль-Алим, шейх местной мечети, и Юнус Ас-Саис, шейх переулка, стояли, отводя душу в беседе. Глядя на Ашура, Юнус сказал своему собеседнику:
— Говорят, что этот парень похож на своего далёкого предка-тёзку.
— Но между чистым золотом и позолоченной медью есть разница, — ответил ему Джалиль.
13
Путь, простиравшийся перед ними, преградило одно мрачное препятствие — помолвка с Фатхийей и Шукрийей! Она с самого начала была навязана им обоим. Дий с упрёком спросил мать:
— Почему ты так торопишься, мама?
Халима не знала, что ответить ему. Она не была счастлива из-за этой помолвки, и не питала особого энтузиазма, но ей противело делать что-то, из-за чего потом придётся стыдиться. Набожность и страх разгневать Господа наполняла её сердце.
— Такова наша участь! — пробормотала она.
— Что? — резко спросил он её.
— В пословице говорится: «Берите себе в жёны бедных женщин, и Аллах наделит вас богатством», — смиренно ответила мать.
— Так ведь Аллах уже обогатил нас, прежде чем мы успели жениться.
— А разве раньше эти девушки не были вашим счастьем?
— Это всё забава, — пробормотал Дий с раздражением.
Ашур оставался угрюм и молчалив. Он больше не испытывал счастья из-за этой помолвки, но и ему было неприятно совершать то, чего потом придётся стыдиться. Его сердце — как и у матери — было наполнено страхом перед Господом.
— А как же ты, Ашур? — спросила его Халима.
Он покорно пробормотал:
— Но ведь мы прочитали суру «Аль-Фатиха», поклявшись на Коране…
Дий воскликнул:
— Ну уж нет! То было решение, достойное сожаление, ничего отрадного в нём нет! А раз так — нет и ещё раз нет!
— Делай, что хочешь, но не рассчитывай на меня, — решительным тоном заявила Халима.
14
Дий Раби Ан-Наджи принимал у себя в гостях шейха переулка Юнуса Ас-Саиса, и попросил того передать его извинения Мухаммаду Аль-Аджалю. Шейх долго рассматривал лицо Дия с его мелкими тонкими чертами и бессмысленной, миловидной бледностью, и сам себе сказал, что этот малый самый настоящий подонок — и внешне, и внутри, однако, умащивая его, вслух произнёс:
— То, что вы делаете, справедливо, и вас никто не упрекнёт в том, разве что какой-нибудь завистник или недоброжелатель.
Скрывая свой стыд, Дий ответил:
— Ничего не поделаешь.
— А Ашур? Что с ним?
Вне себя от гнева Дий сказал:
— Он просто добрый дурак!
Юнус Ас-Саис засмеялся:
— Люди своими языками будут хвалить его, а на деле высмеивать его наивность!
15
Разрыв помолвки Дием вызвал бурю негодования и издевательств, чему способствовали как настроенные по-доброму — своей же добротой, так и недоброжелатели — своей злостью и завистью. Подлость Дия перевешивала порядочность Ашура, с которой быстро перестали считаться, и на семью предателей обрушился поток проклятий, чья жестокость и эгоизм стали живым примером. Вся их святость таяла в свете преданий о минувшем, чему не нашлось ни одного свидетеля.
Как-то раз мастер Ашур Раби Ан-Наджи проходил по улице, направляясь к угольной конторе, как до него донёсся чей-то грубый зычный голос, что звал его повелительным тоном:
— Ашур!
Молодой человек увидел, что голос тот принадлежит Хасуне Ас-Сабу, главаре клана, что восседал, поджав под себя ноги на кресле в кафе посреди нескольких приспешников, и без промедления подошёл к нему, достойным образом поприветствовав его. Однако главарь клана даже не ответил на приветствие и не пригласил присесть, а вместо этого вызывающе бросил ему:
— Вы — самые подлые из всех Ан-Наджи…
Ашур догадался, что стояла за этими словами, но удивился, почему главарь не излил поток ругательств на его брата. Он понял, что тот просто-напросто испытывает самого сильного члена семьи, гиганта. Тот же час воспользовавшись наставлением матери и своим врождённым хитроумием, он вежливо сказал:
— Да простит Аллах нам наши грехи!
— Вы что-то очень быстро забываете о своём происхождении: о безумцах и проститутках в своём роду. Разве Мухаммад Аль-Аджал не более благородный, чем любой из вас?
Сдерживая свои эмоции, Ашур ответил:
— Он благородный человек, и я вскоре стану членом его семьи…
— Нет!
— Но это же правда.
— Этот порядочный человек отказался делать своих дочерей счастливыми за чужой счёт…
— Но ведь моя помолвка не расторгнута!
— Нет, теперь уже расторгнута — им самим. И я довожу его решение до твоего сведения.
Ашур замолк, нахмурившись, а главарь клана продолжил:
— Вы должны компенсировать ему ущерб.
— Мы сделаем всё, что наш глава сочтёт правильным…
16
Тяжёлый туман обиды, горечи и сожаления рассеялся. Проходили дни, орошённые счастьем и удачей. Высокое положение Дия и Ашура стало повседневным, вполне привычным делом. Роскошный дом был построен напротив банка ростовщика. Халима Аль-Барака выезжала теперь в двуколке. А Фаиз Раби Ан-Наджи, которому, собственно, и принадлежало всё это богатство и высокое положение, лишь иногда навещал свою семью и инспектировал имущество.
17
Семья полюбила и покорилась своему новому положению. Сам Ашур был рад в глубине души тому, что помолвка его была разорвана, особенно потому, что на душе его не лежал камнем грех. Он был счастлив своей приятной жизни, а брата Фаиза считал чудом из чудес в их семье, и самым способным из всех. Он страстно поглядывал на красоток, проезжающих мимо в семейных экипажах, и
