— Григор.
Это было его имя. Солдаты тут же переиначили его на свой лад:
— Значит, будешь Григорием.
Фамилия и так запоминалась: Амиров. Мальчик привел артиллеристов к подножью холма, густо заросшего боярышником, кизилом, ожиной. В устроенной там кое- как землянке ютились уцелевшие члены семьи Амировых. Деда и отца Григора турки закололи ятаганами, когда те пытались отстоять свое скудное семейное добро. Погибла и его старшая сестра. И только мальчику, его бабушке и матери, двум младшим сестренкам удалось бежать от убийц и грабителей.
Артиллеристы вывезли этих несчастных людей с вновь занимаемой турками территории, передали в Са- рыкамыше железнодорожному начальству, которое и отправило их в числе множества беженцев в безопасные места. Амировы попали на постоянное жительство в станицу Усть — Лабинскую на Кубани, где и пустили потом крепкие корни.
Для Ивана Украинского тот попятный марш обошелся недешево — он был серьезно ранен шрапнельным осколком в левую ключицу, с повреждением костной ткани. Он выбыл из строя на два месяца, затем вновь возвратился в свою часть. Теперь уже никто не шутил над ним, будто он завороженный и ему все нипочем.
Как и на западе, рядовой состав Кавказской армии все больше тяготился войной, ее бессмысленностью. И когда сюда дошла весть о свержении царя — забурлили, заклокотали солдатские митинги. Окопники требовали быстрейшего заключения мира, прекращения кровопролития, демократических преобразований в стране и в армии.
— Долой войну! — призывали ораторы, листовки и прокламации. Иван Украинский примкнул к активу, который сочувствовал большевикам. В него вошло немало рядовых, унтер — офицеров и передовых офицеров, по преимуществу младших чинов и званий.
Однажды разведчик принес в военно — революционный комитет дивизиона листовку на русском языке, подобранную на переднем крае. Это было обращение курдов:
«Русские братья — солдаты! Вы хорошо сделали, что прогнали своего царя. Мы тоже будем бороться за свободу. Давайте быстрее установим мир».
Пришедшее к власти Временное буржуазное правительство не спешило откликнуться на чаяния народных масс России. Только после победы Октябрьской социалистической революции на Кавказе в ноябре 1917 года начались переговоры с турецким командованием о заключении временного перемирия. Коварно, с дальним прицелом, шла на соглашение правящая турецкая верхушка. Позднее она предпримет все возможное, чтобы ревизовать соглашение, как можно больше отхватить себе земель на Кавказе.
В декабре 1917 года в числе многих других частей и соединений с фронта вместе со своим штабом снялась и революционно настроенная 39–я пехотная дивизия. Она
стала соединением на колесах, разместившись в своих эшелонах на станциях Тихорецкая, Кавказская, Торговая, Ставрополь, Армавир. С ней прибыл и ее солдат Иван Украинский.
— Крупно, Иван, тебе повезло, — незлобиво подначивали его друзья. — Ты теперь и дома, и замужем.
В жизни солдата начиналась новая глава.
По прибытии на станцию Тихорецкая с разрешения выборного командования Иван Украинский тут же отправился к тестю, где все это время проживала его молодая жена Агаша с маленькой дочкой Машенькой. Возмужал служивый, легла на его челе первая глубокая поперечная морщина. В волнении шел он по знакомым улицам. Всюду снег припорошил постройки, дворы, морозец сковал землю.
«Как‑то меня встретят, — размышлял Иван. — Задиву- ются, растеряются». Украинский передвинул на плече лямку вещмешка, свернул в проулок за железнодорожным садом, выйдя напрямую в направлении хатки паровозного слесаря. При мысли о малышке дочери у солдата лучисто затеплились глаза, он невольно с удивлением подумал: «Это же ей теперь около четырех годиков».
И он представил себе, как девочка удивится при встрече с отцом, о существовании которого она знает лишь по рассказам матери, дедушек да бабушек.
Более трех лет назад, погожим сентябрьским утром, уезжал солдат из Тихорецкой. И не он один, многие. На вокзале собралась целая толпа провожающих. Такое многолюдье объяснялось значением и необычностью проводов одного из первых эшелонов на театр военных действий. Да и было тогда солнечно и тепло в отличие от нынешнего серенького морозного дня. Но вот что его удивило: людей на улицах поселка встречалось не меньше, а больше, чем в то памятное для него начало осени 1914 года. Пригляделся получше, сообразил: «Богато приезжих и осо — бенно — военных, вот в чем дело. Как магнит, притягивает железнодорожный узел».
У самой калитки тестевого домика Иван замедлил шаг, стараясь унять волнение в груди. Остановившись, поправил спереди туго подогнанный ремень и шинельное сукно под ним, открыл дверцу.
Не ожидая столь смелого вторжения, изжелта — серая дворняжка, каковой Иван не видел у тестя в прошлые годы, звонко, взахлеб залаяла на пришельца. На низенькое крылечко, подслеповато щурясь, вышла изрядно постаревшая теща.
— Иван! — всплеснула она руками. — Проходи, сынок.
Обернувшись к собачонке, повысила на нее голос:
— Цыц, малявка, не видишь разве, что это молодой наш хозяин возвратился.
В хате солдат увидел свою дочку в сереньком ситцевом платьице, в жилеточке — безрукавке в окружении самодельных кукол, мячей и других игрушек. Она сосредоточенно перекладывала их с места на место, щебеча какие- то слова. Заметив незнакомого дядю, быстро подбежала к бабушке, спряталась за нее.
Бабушка рассмеялась:
— Не бойся, внуча. Это твой папанька.
Через несколько минут, маленько пообвыкнув, Марийка позволила взять себя на колени и приняла отцовское угощение — большой кусок белого сахара, завернутого в плотную лощеную бумагу.
Теща рассказывала Ивану:
— Агаша сейчас ушла в типографию, ее туда приняли на работу. Там пока листовки и прокламации печатают. Сказывают, скоро газету станут выпускать.
— А кем там Агаша работает?
— Уборщицей.
— Это нам с нею сподобно, — улыбнулся Иван. — Как раз по нашей грамоте.
О своем муже, Ивановом тесте, Фекла Кузьминична сказала, что он находится на своей прежней работе в депо, только у него прибавилось немало общественных дел. Он избран в правление рабочего потребительского кооператива «Труд», по его поручениям ездит в соседние станицы на заготовку продуктов, участвует в их распределении, на него возложены учет и отчетность.
Первой с работы возвратилась Агаша, а вслед за нею и тесть. До самой ночи в семейном кругу длился разговор о происходящих переменах в жизни, ее радостях и бедах.
— Как тебя‑то теперь считать, — спросил тесть Ивана, — демобилизованным насовсем или временным отпускником?
Украинского вопрос не смутил.
— Наша дивизия, — сказал он, — пришла на защиту революции. У кого тут вблизи живут семьи, как у меня, ревком разрешил находиться дома. Остальные останутся жить в теплушках. С довольствия не снят.
О событиях в Петрограде 25 октября 1917 года Украинский, как и все солдаты 39–й дивизии, знал, находясь еще на фронте. С великим подъемом встретила солдатская масса ленинские декреты о мире, о земле, новом правительстве, национализации промышленности, банков, транспорта, отделении церкви от государства и другой коренной ломке буржуазного строя.
Направляясь на следующий день в станицу к родителям, вчерашний разведчик — артиллерист мысленно предугадывал, какими новостями встретят его близкие. Прежде всего ему думалось, что, наверное, упразднена власть атамана, да и с земелькой должно было бы произойти новое распределение.
Но ничего такого в станице он не обнаружил. Порадовал его лишь бравый вид младшего брата, прибывшего летом с фронта домой по ранению. От раны тот уже оправился, два своих Георгия 3–й и 4–й степеней сразу после революции снял с гимнастерки, как утратившие престиж старорежимные знаки отличия, и теперь жил ожиданием совсем иных возможностей для приложения своих сил и энергии.
— Как был у нас атаман Фастовец, так он и остался, — посетовал хворый отец Ивана Митрофан Степанович. — А до земли богачи подступа не дают.
Дополняя рассказ отца, Надя сообщила:
— Только вывеска с правления снята. А так все осталось по — старому.
— Это не только у нас, — вступил в разговор меньший брат Иван. — По всей Кубани такая картина.
— Но не на вечное время, — решительно заявил старший брат. — Надо смелее брать в оборот куркулей.
Окопник встретился со многими станичниками, кому старая власть вдоволь поломала хребтину. Среди них осо
бенно выделялись кузнец Ефрем Дрововозов и каменщик Федор Федосеев — участники революции 1905 года. Оба они стали большевиками. Однако еще более удивительной оказалась для Ивана встреча с Семеном Пантелеевичем Фастовцом — племянником атамана. До службы в армии и участия на фронте Семен рассорился с дядей и отцом, хотел навсегда покинуть станицу. Работал учителем и на почте где‑то за Екатеринодаром. А тут вновь приехал к отцу, тоже зажиточному казаку, когда‑то мечтавшему сделать Семена воспреемником дядиной, атаманской власти. Именно это и было тогда причиной семейного конфликта: Семен начистоту выложил тогда дяде и отцу свое отрицательное отношение к прогнившему царскому режиму.
