Ему не дали досказать.
Мать закрыла детские уста поцелуем, тревожно оглядываясь, словно опасаясь: не выдадут ли самые стены ее опочивальни того, что сейчас было сказано.
А старуха укоризненно покачала головой и поджала многозначительно губы. «Вот, мол, не поостереглися — и дитя услышало, чего бы до поры ему и знать не надо».
Эту мысль прочла Наталья в глазах у матери.
А сама, расправляя непокорные, темные кудри мальчику, нежно касаясь бледными, тонкими пальцами розовых, смуглых, покрытых пухом щек, шепчет:
— Не толкуй пустое, дитятко. Где же зимою в лесу прожить?.. Там и от волков обороны мало, не то от людей… Да и помалкивай лучче. Не думай про лихо, оно и пойдет мимо. На леса, на горы, на сухие поляны… Спаси и защити, Матерь Божия, отрока Петра!
Побледнела Наталья. Губы ее шепчут не то молитву, не то заклинание…
Восемь лет царевичу. Но он уж такой рослый, что и все двенадцать можно ему дать. А по уму и смелости он далеко превосходит не только однолетков, но и взрослых товарищей, каких допускают дядьки и наставники для совместной игры с Петром.
Встряхнув кудрявой головой, выпрямясь перед женщинами, словно кидая вызов кому-то, он объявил:
— Пусть кто тронет тебя, матушка… Я весь свой полк соберу… Ужо не спустим обидчику… Да и брат государь по правде любит меня… И тебя — слушает. Ты и скажи ему… Я тоже скажу… Он нас оборонит, не даст в обиду… Он…
— Да ладно… Да будет, дитятко! Глупый ты, несмысленый еще… Я так, пустое молвила. А ты вон уж што. Помолчи, слышь. Я велю. Гляди, и в беду нас впутаешь, — уже принимая строгий вид, стала приказывать Наталья, но не выдержала до конца роли и с новыми горячими поцелуями и ласками зашептала: — Ох, Петенька, солнышко мое ясное… Горькие мы с тобою сироты… Недруги нас обступили, кругом обложила сила вражья… Помалкивай лучче, соколик ты мой… Молю тебя, Христом-Богом… Лучче, коли тише, — невольно повторяя полузабытый завет покойного Тишайшего царя Алексея, уговаривает сына вдова-царица.
Ничего не сказал на это мальчик, повел густыми, темными бровями и отошел опять к столу, за книжку свою уселся…
А мать с дочерью дальше ведут печальный разговор, только потише, почти шепотком теперь, чтобы опять не встревожить этого мальчика, который дороже им собственной жизни и счастья. И имя царевны Софьи изредка доносится до обостренного слуха Петра, который, весь насторожась, глядит только в книгу, а не читает ее.
В тот же день, когда Зотов позвал царевича в обычный час к уроку, Петр, учившийся постоянно внимательно, с большой охотой, был очень рассеян, даже грустен, словно иногда и не слышал объяснений и вопросов наставника.
— Да здоров ли ты, государь мой, царевич? Ино оставим науку, коли што. Потолкуем налегке про кой-што. Вон хоть в ту горницу пойдем, где воинское дело представлено. Може, што новое скажу тебе, — предложил Зотов.
Больше всего любил мальчик картины в одном из покоев, предоставленных ему, где были изображены образцы военного вооружения, снимки с известных баталий, планы лагерей и крепостей.
Но невинная уловка не помогла.
Мальчик перешел в «батальный» покой, слушал, что говорил ему Зотов, а выражение внутренней напряженной думы не сходило с красивого личика.
— Да не поведаешь ли мне, Петрушенька, с чего заскучал? Может, недужен ты, светик мой? — с искренней, нежной тревогой спросил наконец Зотов. — Надо государыне сказать. Лекаря покличем. Скажи, прошу душевно.
— Не надо… Зачем матушке? Здоров я… А вот спросить хочу тебя… Да не ведаю, ладно ли будет. Матушка сказывала, молчал бы. А и молчать нет мочи. С того я…
— Вижу, сам вижу: мятется душенька твоя чистая, ангельская. Да уж поведай мне. Вот тебе икона… Хрест святой порукой: а ни-ни… на духу не поведаю, попу не открою, што сказать изволишь… А, може, умишком моим худым и советишка дам пригодный. Не от разума, от усердия моего да от щедрой приязни…
Искренне любящий мальчика Зотов быстро-быстро крестился, а глаза его даже наполнились слезами от наплыва разных ощущений.
— Ну, уж скажу… Слышь, лише б никому не сказывал… Помни. Крестом поручался ты…
И, понизив голос, царевич передал наставнику весь недавний разговор свой с матерью и бабушкой.
— Мудреную задал ты мне задачу, царевич. И не ждал я никак того, што услыхать довелося. Лучче бы и не допытыватца и не дознаватца мне… Простого я роду, не обык к вашим царским делам и случаям… Што и сказать, совет какой дать, не знаю.
И Зотов умолк. Ничего не сказал и мальчик. Но с такой тоской. глядел он мимо учителя в соседнее окно, что у того сердце сжималось от боли.
Наконец он снова заговорил:
— Да поведай уж: что бы ты волил знать от меня, царевич? Може, наставит Господь меня, недостойного…
— Сам подумай, чего мне надобно. Как бы матушку оберечь. Недругов наших одолеть… Видно, боязно матушке, и меня бы, как Димитрия-царевича, со свету бы не сжили людишки подлые…
— Да неужто ж царевна встанет на брата, сестра-то родная?..
— Царевна? — сразу вздрогнув, насторожился Петр. — Да нешто правда, што Софья на нас с матушкой… с ворогами с нашими?.. Мосеич, што ты…
И широко раскрылись глаза у мальчика не то от ужаса, не то от омерзения.
— Господь с тобою… Нешто я сказал такое?.. Ты же мне сказывал, будто и царевны-сестрицы имя было матушкой царицей помянуто… Я, по правде сказать, слыхал, што неспокойно в тереме у царевен, особливо в покоях царевны Софьюшки. Да не на грех же подбивают ее… Так в дому вашем царском дня не бывает без наговоров да составов разных… Друг дружке ногу каждый подставить норовит… А штобы такое… Храни, Боже. Ежели вороги ваши плохое и задумали, так то одни бояре… Ну, скажем, Языков той же, што в ином месте поселить тебя, государь-царевич, с царицей-матушкой сбирается… Ну, Хитрово али Милославские… А штобы царевна… Храни, Господь. И не поминай ее…
— Ладно, ладно, не стану… Слышь, што задумал я? К братцу, к царю прямо пойти и поведать про все… Ужли ж не заступится братец?.. Брат же я государю. Крестный он мне. Батюшка, слышь, помираючи, при всех сказывал: мне по братце на царство сесть… Даст ли он в обиду нас?..
— Не даст, не даст, царевич! Верное твое слово. Вон Господь как умудрил тебя, младенца… Одно дело, и бояре побоятца дурное што учинить с тобой. Еще и наследника нет у государя. А будет ли, Бог весть?.. Слышь, и то они друг дружку корят порой, што сами горе земле готовят. Второе, мол, лихолетье настанет, коли корень царский изведется. Так промеж здешних людей, промеж челяди толк идет… Иди с Господом, скажи государю. Пред его очами правда, как масло на воду, так и выступит. Может, он и не знает, што умышляют злые люди… Царь даст пораду… Только, слышь, меня не называй… што совет я давал тебе… Меня-то одним махом проглонут тута… Слышь, царевич…
Воодушевление, охватившее на короткое время Зотова, сразу пропало при мысли о той опасности, какой подвергался он сам, впутываясь в игру верховных бояр и царской семьи.
— Уж ты не думай. Тебя не помяну… Уж ты верь, — успокоил Зотова мальчик.
И Зотов понял, что ребенок действительно не выдаст его.
Не слушая благодарностей наставника, Петр снова в раздумье заговорил:
— А, постой… ежели мне ранней к святейшему патриарху… Ему слово молвить… Помнишь, как читали мы про Ивана Василича… Теснили ево в юности бояре, а он у патриарха, у святого Макария, и совет и помочь нашел… Как скажешь?..
Почесывая слегка затылок, Зотов в смущении не знал, что отвечать.
— Макарий… Так то был Макарий, — наконец негромко проговорил он. — А наш святейший кир-патриарх… Дай ему, Господи, многие лета… Благ он уж больно. Словно и нет для него злых людей, все хороши да милы… Станет ли он с боярами с главными, с сильными в спор вступать? То подумай, царевич. Да и не наш он. Из украинцев… Может, оттово и не мешается вовсе в дела московские. Церковь блюдет…
Зотов словно забыл, что говорит с восьмилетним ребенком, и толковал как со взрослым юношей. И выражение лица царевича совсем былв не детское в эту минуту.
— Правда твоя… Не такой он, старец Иоаким, как был Макарий. Не будет нам защиты от него… Да што там… Прямо — лучче… Ты сиди… я приду скоро… Я только к братцу государю…
Не успел Зотов сказать что-нибудь, остановить ребенка, как тот уж выбежал из покоя и знакомыми переходами поспешил на половину Федора.
Резвый мальчик, царевич и раньше, бывало, появлялся один везде во дворце, заглядывал и к брату, спросить о здоровье от имени своего и царицы Натальи, выпросить гостинцев или новых книжек.
Теперь тоже никто не обратил внимания на Петра, когда тот появился в покоях Федора.
Здесь стольник объявил, что государь еще на совете, в Грановитой палате, с ближними боярами своими.
Мальчик даже не дослушал, что говорил дежурный спальник, и поспешил дальше.
